А у нас не Москва, академиков мало! Довольно быстро всех и обошли. Бабе вскоре остопротивело с вечно пьяным вонючим козлом по врачам бегать. Так и бросила его… и квартирку себе у этого ремка запойного отсудила.
Сгинул мужик где-то под забором, так и не поняв — за что.
Может, перед смертью что-то поблазнилось… Говорят, нашли его, а морда вся зарёванная… и в руках бутылка. Полная. И пробка не свёрнута.
И говорят теперь постаревшие соседки… кто при жизни бабушки, ещё сопливыми девчонками, польской косметикой глаза намалёвывал, по танцам бегал и «Над землёй летели лебеди…» слушал: «А баба Валя — она всё-таки, хоть и ругалась иногда, хорошая была! Хоть и старая, а всё понимала. И парень у неё красивый был… показывала она фотки… и сама красивая в молодости была — даже не верится!»
Как померла бабушка, так, — странно даже, — эти девчонки, под барашка кудрявого стриженные (мода была в конце 70-х) — взахлёб ревели. И примета, слышь, такая повелась, что у бабушки на могиле непременно надо фотографию своего парня, улыбающегося, на ночь оставить. Если скрючило, разъело фотку сыростью, черты лица исказило — внимательна будь! А если лежит фотография под ржавым памятником, как будто только что положенная — держись за этого человека, как чёрт за грешную душу! Надёжный, значит, парень, радуйся…
…и люби его крепко, как Валентинка своего Пашеньку.
Жизнь — штука короткая, где уж нам знать, как и что.
А тот альбом девчонки-соседки бабушке в гроб положили. Настояли на своём.
И то сказать, сколько я таких выброшенных альбомов видел… кому они нужны, кроме тех, кто умер?..
Пусть Валентина с собой этот альбом хранит.
А цветы, нет-нет, да под памятником — свежие — обнаруживаются.
И фотографии…
…
— Господи, что же они творят?! — простонала Ольга.
На экране телевизора Филон, только что выпустивший короткую очередь в многострадальный потолок коридора и ворвавшийся в тесную духоту студии с дымящимся стволом автомата, трясся от ненависти и орал:
— Козлы! Козлы! Козлы! Вы же говорили… вы же обещали! Москвич… он классный план… а вы?! Адвокатов предлагали?! Не пойду я обратно, не пойду, понял?! Я вас всех, я вас… я…
Ольга почувствовала острый укол где-то под сердцем. Ноги стали ватными… по спине поползла противная струйка пота…
— Тихо, Филон, не истери! — орал Кирилл.
Микрофон взвизгнул противным звуком обратной связи.
— Да заколебал ты уже, — неожиданно спокойно сказал динамик голосом Вована. — Хрена ты разорался? Они же для нас как лучше хотят…
Филон осекся. На какой-то томительный и страшный миг проглянул дураковатый и невзрачный парнишка, вечная мишень для идиотских и жестоких мальчишеских преследований, готовый мстить за всё… стрелять веером… убивать. Филон попятился обратно к дверям, из которых он только что выскочил, размахивая стволом автомата.
— Ну… ты, блин, чуть было не спровоцировал власти на штурм, — слабым голосом сказал Адрон и утёр пот со лба.
— Мать его… я почти обосрался… — прошептал Андрей.
Кирилл только крутил головой. Он привстал, сжав здоровенный кулак…
— Кирилл! Тишина в студии! — страдальчески выкрикнул Андрей.
Кирилл дёрнулся, но на плечо ему легла рука Инны и он, махнув рукой, сел и понурился. Тихо пискнул в своём углу Сашка и Оксана-вторая, наклонившись к нему одновременно с Яной, наперебой зашептали что-то успокоительное, непроизвольно оглядываясь на Филона.
— Вот так я чуть, было, и не заработал себе второй инфаркт, — ни к кому не обращаясь, тихо молвил Роальд Вячеславович.
Лицо его блестело бисеринками пота.
— Очуме-е-еть… — слабо протянула Вика.
Инна только закрыла лицо руками. Оксана-маленькая блестела огромными голубыми глазами на осунувшемся красивом лице. Тарас сгорбился, почти уткнув голову в колени. Лекс и Махно, видимо совершенно не отдавая себе в этом отчёта, прижались друг к другу и на их лицах как-то сразу расплылись, смазались черты, превращая их совершенно разные физиономии в два одинаковых белых блина…
— Обещал, — свистящим шёпотом прошипел Адрон, — Обещал! И повторяю ещё раз — если вы сдаётесь — я нанимаю адвокатов, я подключаю прессу, я буду держать вас всех под… под вниманием… вы… вы не будете одни! — выкрикнул он.
— Филон, с-с-сука! — обрёл голос Москвич, — Говно! В коридор, ты, тля, на хрен, в коридор, боец!!!
— Не ори на него, — нервно пророкотал динамик. — Херня всё это. Лично я — остаюсь.
— Что там, что?
— Парнишка этот, как его, который с режиссёром… со Светой — говорит, что остаётся.
— Сдаваться?
— Ну, да! Они там сейчас орут на него… подожди… вот, этот, Москвич орёт…
— Блин, у нас ни черта не показывает… говорят, профилактика… и, главное, именно АТР не показывает!
— Да брехня всё это! Погоди… вот, Адрон говорит, что, мол, молодец…
— Ох, зря он… замордуют парня в тюрьме!
— Ну… Адрон хочет адвокатов хороших, депутатское расследование…
— Расследование… Завтра ему такой срок влепят — мама, не горюй! Охранника бедного, как сильно побили — ты видела? Тут показывали маму его… молодая такая ещё женщина… одна его воспитывала. Муж, говорит, бросил, так она на двух работах успевала…
— Ну, я сама вечно кручусь, и ничего! Не хуже других двоих воспитала, между прочим!
— Тебе же родители помогали!
— Ага, родители! Мать пятьсот рублей от пенсии подкинет, и корми её, и пои на эти деньги! Болтаешь, тоже, сама не знаешь — чего!
— Ой, да ладно! А отец у тебя машину, как ветеран получил! Когда ещё!
— Чё ты к этой машине привязалась, как дура! Да ей уже в обед — сто лет… ржавая вся!
— А у меня и такой нет… и сама болею без конца!
— «Без конца»… без х…я ты болеешь! А придатки болят, так таскаться меньше надо было!
— Что?! Это я-то таскалась? Сама-то, небось, с этим криворотым туркменом… а?
— Криворотый, значит… А что ж ты, потаскуха, к нему клеилась на дне рождения?!
— Сама ты потаскуха! Я…
— Ну, козёл!
— А чё, козёл?.. нормальный ход! Всё равно их там в Кольцово всех постреляют…
— Да хрен там!
— Чё ты орёшь?
— Сам ты орёшь… козёл!
— За козла получишь… ты, пельмень!
(смех)
— И куда они полетят, а? Ты башкой своей, тупым набалдашником, думал?
— Это… ну… ну, не знаю, они же что-то там кумекали! Не, я бы ни за что не остался…
— Слышь, Копыч, а чё по физике задавали?
— Не помню… Радику позвони, а?
…
— Вовка, ну зачем тебе автомат и граната… ты же остаться решил? — устало спросила Светка щурясь на мониторы и привычно переключая камеры.
— Не знаю, — тоскливо пробормотал Вован после тягостного молчания. — Сдаваться не хочется…
— Ну и езжай со всеми?
— Не… не верю я…
— Правильно делаешь, Володя, — тихо сказал Гошка.
На шее у него висели наушники. Круглое лицо было почему-то виноватым.
— Мы же всё-таки пресса, мы тебя не оставим…
— Пресса! — зло фыркнула Светка. — Ты ещё про четвёртую власть расскажи… Бредни всё это.
— И что мне делать теперь? — совсем тихо спросил Вовка.
— Не знаю, Володь, — честно сказал Гошка.
— Не трави душу! Что ты, засранец, без мыла в жопу лезешь? — повысила голос Светка. — А ты не ссы, Вован. Ну, виноват… Что теперь, кровью блевать что ли? Не под расстрел же…
В режиссёрскую заглянул Мустафа.
— Ну, мы пошли. Выметайтесь.
— Гошка, ты иди… а я с Вовкой останусь. Знаю этот спецназ… при мне они его не тронут…
— Москвич сказал, всем идти, — растерянно протянул Мустафа, оглядываясь на взъерошенного Филона.
— Ты чего, Вован? Иди лучше с нами… — просунул голову Филон. — Дисбат хуже тюрьмы!
— Я сказал — останусь, значит, останусь, — медленно, как во сне, проговорил Вован. — Я прямо в студии сяду. Ты, Свет, иди… камеру только оставь… чтобы видели меня…
— Ну, пошли тогда, — встала Светка, — не хрен тянуть. Сяду с тобой, пусть спецназовцы вваливаются.
— Москвич сказал… — завёл своё Мустафа.
— Ну и засунь его себе в жопу! — рявкнула Светка. — Давай, Гошка, что расселся?
Гошка хотел что-то сказать, но только вздохнул и вдруг начал протискиваться мимо Светки и Володи обратно к окну.
— Эй-эй!.. — неуверенно подал голос Мустафа.
— Сейчас… я только… вот…
Гошка пошарил мышью Сашкиного компьютера, раскрыл пару каких-то таинственных икон, кликнул… и печальная музыка тихо заплакала в пустой студии.
— Ну… и зрителям будет слышно, и вам… там, в студии… я по обоим каналам, — не глядя ни на кого, пробормотал Гошка. — У меня только там… попса… но — хорошая… удачи тебе, Вован, ладно?
Все уже были в коридоре, когда Москвич вдруг вернулся в студию.
— Вован… ты как?
— Нор… мально, — медленно сказал Вовка.
Он уже сидел в студии на диване рядом со Светкой. Перед глазами у него всё плыло, как в бреду… как тогда, когда второклассником он болел гриппом. Звуки доносились сквозь слой мутной воды. Лицо онемело. Сердце бухало… немного тошнило… как на качелях…
— Ну… мы пошли… Ты… — Москвич махнул рукой и повернулся к выходу.
Уже в дверях он обернулся и виновато промямлил:
— Володя?.. Ты это… удачи! — и вышел, осторожно закрыв зачем-то дверь.
— Седьмой! Движение в подъезде… вижу через окна…
…
— Сохатый! Могу снять их всех в коридоре. Как два пальца…
— Отставить самодеятельность! Вести наблюдение. Студию будете брать по команде, понял?.. БМП-шка отъедет — тогда дам отмашку… И это… аккуратнее там, мужики… Чинно-благородно. Пацана не калечить. Эфир не отрубать, понял? Пока не выведете. Пусть видят, что у нас всё тихо и мирно, как в аптеке…
— Понял… Слышь, Сохатый… пиво тут чьё-то в сумке… э?
— Разговорчики! Нашёл время трепаться…
…
На крыше высотки, верхние два этажа которой занимает телекомпания «Студия-44», толпился народ. Здание завода «Русские узоры» отсюда, с крыши, видно, как на ладони. Виден и вход на телекомпанию АТР,