Работы сгруппированы в книге таким образом, чтобы, с одной стороны, выявить большие темы, проходящие через работы А. В. Михайлова разных лет, а с другой стороны, представить работы разных жанров. Провести при составлении сборника тематический принцип в чистом виде трудно, т. к. есть тексты, которые обобщают не одну сквозную тему научного творчества А. В. Михайлова.
В 1-й раздел входят работы, посвященные проблеме поворота в европейской культуре на рубеже 18–19 веков. По существу этот раздел продолжает раздел второй ЯК «Эпоха “готового” слова и ее кризис.
2-й раздел состоит из статей, тематика которых так или иначе связана с историей русской культуры и историей русско-немецких культурных связей. Располагая материал этого раздела мы старались следовать хронологии истории русской литературы.
3-й раздел образует всего одна, но большая и значительная работа. Она, с одной стороны, соприкасается с тематикой предыдущего раздела, но с другой, представляет едва ли не важнейшую для А. В. Михайлова сферу исследований, предмет которой он сам определял как «Ключевые слова культуры».
4-й и 5-й разделы в отличие от первых двух построены не по тематическому, а по жанровому принципу: в четвертом представлены предисловия и рецензии, а в пятом — расшифровки магнитофонных записей лекций А. В. Михайлова.
Читатель может отметить различия между текстами, напечатанными здесь по прижизненным публикациям, и теми, что публикуются по автографам и машинописным экземплярам из архива А. В. Михайлова. Чем обусловлены эти различия?
Во-первых тем, что авторская пунктуация подвергалась в издательствах сильным изменениям, нормализации. Пунктуация как очень индивидуальный момент в авторском тексте, требующий бережной передачи, — эту мысль сам А. В. Михайлов неоднократно высказывал устно и письменно. Если даже представить себе дело таким образом, что он пользовался в своих текстах тем, что называют частной, приватной пунктуацией, и не имел поэтому серьезных возражений против ее нормализации при опубликовании, она тем более заслуживает теперь аккуратного воспроизведения как предельно характеристический слой исторических документов. Среди свойств авторской пунктуации можем отметить превышающее обычную норму использование вводных оборотов (при этом запятая превращается в интонационный знак), а также следующее свойство употребления тире: когда оно употребляется как средство интонационного выделения, то не уничтожает запятые, а как бы добавляется к ним в качестве более высокого отделительного знака. Сказанное не означает, что некоторые случаи ненормативной пунктуации не могут быть расценены как ошибки, которые подлежат исправлению. К таковым безусловно относятся отсутствие запятой перед придаточными предложениями, или в конце вводных оборотов. В настоящем издании такие ошибки исправлены без оговорок, также, как и орфографические ошибки (опечатки).
Во-вторых, отличия обусловлены тем, что неопубликованные тексты открывают перед нами любопытную картину непоследовательности
А. В. Михайлова в выборе той или иной формы написания некоторых слов: “реторика” — “риторика”, "гекзаметр” — “гексаметр” и производные от них. Легче всего было бы прибегнуть в таких случаях к унификации, но вряд ли это был бы правильный путь. И вряд ли сейчас можно предполагать все то, о чем может сказать такая непоследовательность. Например, о том, что в середине и в конце 1970-х годов автор делал попытку через написание “реторика” (см. статью «Культура комического и столкновение эпох»), приближенное к латинскому корню, как-то противопоставить свое расширительное толкование этого понятия тому более узкому и даже несколько негативному значению слова “риторика”. Унификация лишила бы нас возможности читать авторский текст таким, каким он собственно был написан, и открывать в нем выраженные через формы написания слов авторские интенции. Унификация неприемлема даже тогда, когда автор проявляет непоследовательность в пределах одного текста (так в работе о Карамзине встречаем “гекзаметр” и “гексаметр”); интересно все же следить за тем, как автор колеблется между более привычной формой написания и такой, которая более соответствует звучанию греческого слова.
Необходимо принять во внимание, что А. В. Михайлов не раз высказывал свои взгляды на проблемы текстологии; в общем они сводились к признанию принципиальной ценности всякого рода индивидуальных или исторических особенностей орфографии и пунктуации. Практически это выразилось и в тех работах, которые публикуются в этой книге: см., например, цитаты в статьях о Карамзине и нигилизме — текст изданий прошлого века цитируется А. В. Михайловым с возможной при переведении в современную орфографию точностью. Заметим, что это есть свойство относительно поздних работ, а определнную роль в складывании такого отношения А. В. Михайлова к передаче текста сыграла публикация «Писем русского путешественника» H. М. Карамзина под ред. Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского (см. отзыв о ней в работе о Карамзине).
В работах, публикующихся впервые, текст, выделенный автором, напечатан курсивом; редакционные дополнения текста помещены в квадратные скобки, редакционные пояснения к тексту — в угловые скобки; использование тех же квадратных и угловых скобок внутри цитат обозначают дополнения и пояснения А. В. Михайлова к цитируемому тексту. Авторские комментарии помещены в конце соответствующих работ, оформление библиографических ссылок унифицировано Предпринятые в отдельных случаях отступления от этих правил оговариваются в комментариях к соответствующим работам105.
Переводы иноязычных текстов, отсутствующие в рукописи, помещены в комментариях. В тех случаях, когда имя переводчика не указано, они принадлежат редакторам-составителям.
Д. Р. Петровым подготовлены к печати работы «Николай Михайлович Карамзин в общении с Клопштоком и Гомером», «Гоголь в своей литературной эпохе», «Из истории нигилизма», тексты лекций и написаны комментарии к ним. Подготовка к печати и комментирование остальных текстов принадлежит С. Ю. Хурумову.
Редакторы-составители считают приятным долгом выразить свою искреннюю признательность за помощь в подготовке издания академику М. Л. Гаспарову, кандидату искусствоведения Е. И. Гординой, Д. Н. Жиг&чеву, доктору искусствоведения К. В. Зенкину, И. М. Кашириной, доктору искусствоведения Л. В, Кириллиной, И. В. Охаловой, доктору филологических наук Н. С. Павловой, Е. И. Стафьевой, доктору искусствоведения Е. М. Царевой, доктору искусствоведения Е. И. Чига-ревой.
Д. Р. Петров, С.Ю.Хурумов
Печатается по изданию: Одиссей. Человек в истории. 1990: Личность и общество. Отв. ред. А. Я. Гуревич. М.: Наука, 1990. С. 56–58.
Раздел I.
Печатается по изданию: Классическое наследие и современность: Сб. статей. Отв. ред. Д. С. Лихачев. М.: 1991. С. 149–164.
Печатается по изданию: Искусство романтической эпохи: Сб. статей. Отв. ред. И. Е. Данилова. М.: 1969. С. 106–126.
Печатается по изданию: Вещь в искусстве: Сб. статей. М.: 1986. С. 125–139.
Источник: Машинописная копия (АрМ): 47 л. Авторская полистная пагинация. Обороты свободны. Авторские рукописные пометки: исправления опечаток, редкие исправления текста, иноязычные слова и выражения. Содержащееся на л. 21 замечание о статье Ф. Блюме, увидевшей свет «более десяти лет тому назад», позволяет предположить, что статья А. В. Михайлова написана в конце 1980-х годов. Стоит отметить, что концепция статьи уже была заявлена несколькими годами раньше во вступительной статье к антологии «Поэзия немецкого романтизма» (М.: Худож. лит., 1985.)
* 1
(…так называемый ранний романтизм — последний подъем завершающегося в идеализме просветительского движения… То, что случилось в Гейдельберге есть нечто совершенно иное, нежели только реализация уже имевшегося в теории… Ни больше, ни меньше — возникала новая атмосфера жизни и новый мир являл свой лик.).
* 2
(Вопреки тому, что часто утверждали, музыкальные тексты неопровержимо доказывают: музыкальный романтизм начался не между 1810 и 1820 годами, но одновременно с литературным романтизмом, за одно или два десятилетия до рубежа столетий.).
* 3
Вокруг простерлась пустота,
Пустынен мир — душа сыта.
(Гимны к Ночи 6, 47–48.
Пер. В. Б. Микушевича.)
* 4
«Таков современный формализм искусства — поэзия всех вещей, томление по всем ним — не внешняя сила. Вещи таковы в себе г в божественном созерцании, но это их бытие в себе есть нечто абстрактное, не соответствующее их наличному бытию. Эта чисто интеллектуальная красота, эта музыка вещей противоположна гомеровски-пластическому искусству…6
(Йенская реальная философия.
Пер. П. П. Гайденко).
* 5
Рокочет, хохочет В ночи тамбурин;
Птенцы-бубенцы —
Не молчит ни один;
Тут же цимбалы,
Как зазывалы;
Незванный звон —
Как странный сон.
Трели свирели Сердце задели:
Радость и боль…
Слушать изволь!
(Годви. Веселые музыканты.
Пер. В. Б. Микушевича).
как раскрываются все бутоны: против ожидания шипы теряются в распустившихся розах…
* 8
Однажды Желание спело Любви, небесно-чистой любви, такую любовную песню: Огонь, который Любовь вселяет слепому Желанию в сердце, цветет в ее очах…
* 9
«Войди в сад, великие чудеса смотрят благосклонно и серьезно на тебя, о путник, мощные лилии в теплом воздухе, и звуки живут в чашечке цветка, все вокруг поет, стоит лишь тебе довериться чувствам, так дерево, как цветок, пленяют твой ум, краска звенит, форма звучит, каждая имеет язык и речь согласно форме и цвету.