[648] Во главе же победившего государства парфян, или персов, стоит «персидский король» (rex Persidis), который рассматривается хронистами как глава светской власти у сельджуков. Он назван «великим и могущественнейшим».[649] Никто из хронистов не называет прямо султана Беркиярука, но имеется в виду, конечно, он — представитель высшей светской власти у сельджуков, отождествляемый хронистами с «персами» или «парфянами». Именно постольку, поскольку он завоевал большую часть бывшей Вавилонской империи, сельджукский султан нередко именуется «персидским королем Вавилонии»;[650] по принципу метонимии — имя страны переносится на имя завоевателя, и сельджукский султан принимает имя завоеванной им державы.
Хронистам хорошо известен титул султана (султан — значит «власть», «могущество»), и в своих сочинениях они рассказывают о его роли в мусульманском мире. Они осведомлены намного лучше, чем авторы героических песен. Например, в «Песни о Роланде» вообще об институте султанатства не упоминается. В других песнях титул султана воспринимается как имя собственное.[651] Поэты нечетко представляют себе размеры его власти. В «Песни об Аспремон» султан Одекен является вассалом короля Африки Аголана.[652] Представления о западноевропейской иерархии проецируются на мусульманский мир, и в песнях нередко описываются инсигнии султана — скипетр, мантия, кольцо, знамя и пр., как если бы он был западноевропейским государем.[653] В общем, в изображение статуса султана они привносят немало вымысла. Иное дело хронисты — они намного отчетливее представляют себе политическую иерархию. Они осознают, что султан — высший представитель светской власти в мусульманском мире. Часто понятия «султан» (soltanus) и «персидский король» (rex Persidis) перекрывают друг друга, обозначая одно и то же. Так, Фульхерий Шартрский поясняет: «ведь султан — персидский король».[654] Для Рауля Канского султан — тот, кто владеет всем персидским царством.[655] Хронист говорит о том, что он во главе всех знатнейших и старших в персидском царстве[656] (т. е. эмиров), ведь как раз так — «poceres» — называются в хрониках эмиры. Он также называется «сильнейшим воином», и в нем видят «спасение и великий почет» все «лучшие воины Хорасана».[657] Говорится также о том, что он «скипетроносный султан (здесь аллюзия на инсигнии, которые описываются также поэтами. — С. Л.) и великий государь над всеми королями и государями восточной стороны».[658] Хронисты подчеркивают именно военный аспект власти султана. В их изображении она весьма велика, и это соответствует действительности, так как именно благодаря сельджукам идея султанской (т. е. светской) власти, отделенной от власти имама (религиозной), получила дальнейшее развитие в мусульманском мире, и султан стал реальным носителем огромной власти.
Хронисты рисуют и те иерархические отношения, которые устанавливаются между «персидским королем» и его подчиненными. Среди них прежде всего упоминается Кербога — атабек Мосула, который хронистами чаще всего называется «правителем» (princeps). Как известно, титул атабека (буквально «отец государя») в сельджукской империи давался опекуну и воспитателю малолетнего наследника власти; часто правители погибали в боях, и атабек становился регентом при наследнике и нередко свергал его. В хрониках Кербога фигурирует как princeps, magister и ни разу не называется атабеком. Незнакомая титулатура не усваивается хронистом, и иногда он даже прилагает к мусульманской иерархии известные ему реалии каролингского времени, называя Кербогу… «майордомом» («major domus»),[659] с другой стороны, он называет его «приятелем (персидского короля. — С. Л.) и первым при королевском дворе и вторым после короля в Хорасанском королевстве».[660] Хотя титул атабека прямо не называется, но суть отношений между султаном и атабеком отражена довольно верно. Интересно, что Беркиярук по имени не упоминается, а менее значительная фигура — Кербога — оказывается в центре внимания, особенно благодаря эпосу.[661] Верно отмечают хронисты и то обстоятельство, что Кербога был «начальником армии персидского короля»,[662] так как атабеки действительно были, как правило, командующими крупных армий, и эти должности им делегировали султаны. По словам хронистов, он является самым главным и могущественным военачальником: в его распоряжении самые богатые материальные ресурсы и вооружение — обозы с продовольствием, палатки, военное снаряжение, пешие и конные войска. Перед ним, пишет Альберт Аахенский, все прочие военные вожди и преклонялись, почитали как бога и слушали его как своего предводителя и наставника.[663] Отношения между «персидским королем» (султаном) и прочими иерархами изображаются на манер западноевропейских вассальных — так, правитель Антиохии Яги-Сиан — «из знатного рода и друг султана» — владеет городами и землями, переданными ему султаном, и несет за это военную службу. Проигравший христианам сражение Яги-Сиан готов передать «королю Хорасана» свои земли и служить, «тебе подчинившись и став твоим другом, владея как пожалованным от тебя даром городом и землями».[664]
Как глава светской власти он постоянно упоминается рядом с «папой» мусульман — багдадским халифом.[665] Хорасан — резиденция халифа и «персидского короля» (т. е. султана) — в хрониках изображается как фантастическая провинция, где находится нерв власти сельджуков.[666] Что же это за провинция? По Гвиберту, она расположена в прилегающих к Кавказу регионах,[667] и такое ее название неверно — оно искажено простецами. Там же хронисты помещают и таинственный город Саммартан (Sammarthan).[668] Хорасан — самая удаленная область, находящаяся в орбите влияния сельджуков. У Альберта Аахенского королевство Хорасан (Corrozana) — земля, окруженная горами и болотами. Его столица — Багдад.[669] В Хорасан тянутся все нити политической власти сельджуков. Именно туда отправляются послы за советом и военной помощью у султана и халифа и оттуда подходят подкрепления.[670] В случае поражения мусульмане бегут в эту провинцию.[671] Они все время боятся того, что христиане выдворят их с их территорий за пределы Хорасана.[672] Туда же уводят христианских пленников.[673] Все эти рассказы — плод фантазии хронистов. Примечательно, что этот регион в фантастически искаженном виде описан уже в «шансон де жест».[674] Но что реально представлял собой Хорасан в эту эпоху? Как известно, эта провинция средневековой Персии, обнимавшая главным образом северо-восток современного Ирана, была завоевана в XI в. сельджуками вместе с той частью Средней Азии, в которую были включены и территории бывшего Парфянского царства. Она часто играла большую роль в политике ислама. При Альп-Арслане (1063–1072) и Малик-шахе (1072–1092) многие представители сельджукской администрации происходили из Хорасана. Во времена Первого крестового похода младший брат Беркиярука Санджар правил в Хорасане относительно независимо, и эта провинция не играла значительной роли в сельджукской политике. Но в воображении хронистов крестового похода она наделялась фантастическими чертами. Возможно, это объясняется не только той важной политической ролью, которую на разных этапах истории мусульманского мира играл Иран, но и тем, что в средневековой культурной традиции этот топоним был связан со множеством значимых коннотаций, в том числе эсхатологических. Хорасан упоминается в латинских биографиях пророка Мухаммада. По сообщениям Гуго Флери, Геральда Камбрейского, именно там, на родине Хадиджы, пророк начал свою проповедь и впервые объявил о своих идеологических и политических притязаниях. Кроме того, во многих средневековых текстах, у Псевдо-Мефодия, Адсо Дервиенского Хорасан — родина Антихриста. Таким образом, в представлениях хронистов эта провинция была связана с жизнью и деятельностью Мухаммада и являлась сферой проявления инфернальных сил. Неясно, когда именно Хорасан стал отождествляться с центром политической власти турок-сельджуков, но в эпоху Первого крестового похода именно эта провинция воплощает для хронистов высшую политическую власть в мусульманском мире, а «король Хорасана» рассматривается как ее главный представитель.[675]
Халиф и султан, резиденция которых находится в Хорасане, постоянно упоминаются рядом, и читателю дают понять, что между ними установились тесные политические отношения. Именно им отправляет свои письма с рассказами о предстоящих победах атабек Мосула Кербога. Эти письма, по словам Кербоги, «должны быть прочитаны в Хорасане», «королю нашему господину султану» и «халифу нашему апостолическому».