[872] Во время военной кампании 1098 г. христиане также имели возможность наблюдать этот обычай сарацин. По сообщениям Альберта Аахенского, Годфруа Бульонский получил известие от мусульманского эмира, восставшего против правителя Алеппо Рыдвана, с просьбой о помощи в борьбе против противника. Предводитель крестоносцев согласился оказать военную помощь эмиру, и гонцы на радостях решили тотчас же отправить тому радостное известие — два письма, прикрепленные к хвостам птиц. В замечательном диалоге между Годфруа Бульонским и мусульманскими посланниками иноверцы разъясняют христианам суть этого обычая: голуби посланы с той целью, чтобы как можно быстрее доставить эмиру известие о помощи и о большой для мусульман удаче. С их точки зрения, это самое надежное средство связи, ибо если бы их соперники-мусульмане нашли письма в складках их одежд, то это означало бы для них смертный приговор; благодаря же голубиной почте их весть должна беспрепятственно достичь адресата. Итак, заключает Альберт Аахенский, голуби принесли важную весть эмиру, а послы благополучно добрались домой.[873] Сообщает об экзотическом обычае и хронист Бодри Дейльский.[874] Он рассказывает о том, как обученный франками сокол сбил голубя, несшего письмо от правителя Триполи эмиру Иерусалима. Прикрепленные к хвосту или к когтям птицы (super clunes), письма циркулировали между христианским и мусульманским лагерями. В этих письмах сообщались важные известия, предупреждая об опасности или извещая о приходе военных подкреплений.
В описаниях голубиной почты намечается расхождение между привычными реалиями повседневной жизни крестоносцев и образом жизни мусульман. Почти неизвестная на средневековом Западе, голубиная почта существовала лишь у древних греков и римлян, но затем знание об этом средстве коммуникации было утрачено, и лишь некоторым средневековым писателям было известно об этом обычае из произведений античных классиков.[875] В Западной Европе наиболее распространенным средством связи была пересылка писем через гонцов, поэтому экзотический обычай мусульман должен был произвести на христианских рыцарей особое впечатление.
То, что эти реалии повседневной жизни мусульман действительно казались христианам экзотическими, были знаком их инаковости, подтверждается и рассказами о пересылке писем в старофранцузском героическом эпосе первого цикла крестового похода. В песнях в искаженном, фантастическом виде передаются те же сведения об обычае иноверцев. В эпосе сарацины посылают письма своим союзникам, а христианские рыцари при помощи своих обученных соколов перехватывают их, заменяют и вновь посылают сарацинам.[876] В героическом эпосе о Гофдруа Бульонском «Рыцарь Лебедя»[877] крестоносцы также перехватывают почтовых голубей с важными известиями и отправляют подложные письма в Иерусалим с предупреждением о том, чтобы мусульмане не ждали подкреплений и сдавали город христианам.
До сих пор речь шла о различиях между христианскими и мусульманскими обычаями, поразившими крестоносцев. Но не только обычаи и образ жизни мусульман воздействовали на воображение христиан и вызывали их удивление. Даже внешний облик мусульман, их манера одеваться, вести себя также был признаком отличия иноверцев. Христианские писатели постоянно отмечают такую деталь их внешности, как борода, которая, судя по описаниям хронистов, является предметом особой гордости мусульман. Иноверцы боятся с ней расстаться, борода у них знак социального статуса, и лишь в состоянии отчаяния они выдергивают из нее волосы и рвут ее. Такое крайнее состояние мусульман описано хронистом Альбертом Аахенским: после окончательного поражения мусульманской армии под Антиохией послы Яги-Сиана прибывают к атабеку Мосула Кербоге с горестными известиями и в знак своей скорби, «в соответствии с существующим у турок обычаем» («sicut mos est Turcorum»), бросив оземь войлочные шапки, раздирают ногтями бороды и рвут волосы на голове.[878] Этот эпизод в еще более фантастическом виде передается в эпосе первого цикла крестовых походов. В «Антиохийской песне» Яги-Сиан, отправляясь в посольство к Кербоге, берет с собой полбороды в качестве доверительной грамоты.[879] В «Иерусалимской песне» сарацин называют «бородатым народом» («la gent barbue»).[880] Это своеобразный критерий отличия мусульман. Но граница между христианами и мусульманами оказывается не столь уж непроницаемой. Происходит своеобразный культурный осмос, смешение христианской и мусульманской культур. Внешняя примета мусульман сохраняет свое значение, но и христианские рыцари сами начинают отращивать бороды и подражать мусульманам. Пример такого подражания манерам и образу жизни мусульман мог дать граф Бодуэн Эдесский, перенявший многие обычаи повседневной жизни Востока. Через описание привычек исламизированного графа хронист Гвиберт Ножанский дает читателю представление об отличных от христианского западноевропейского образа жизни чертах повседневности мусульман: по его словам, Бодуэн Эдесский носил длинное платье, отпустил длинную бороду, ел на расстеленных на полу коврах, а когда вступал в город, то два рыцаря, идущие впереди его повозки, трубили в трубы, «как то в обычае у язычников», — прибавляет хронист.[881] Ношение бороды, ковры, музыкальное сопровождение, о котором уже говорилось хронистами по другому случаю, — критерии отличия образа жизни мусульман.[882] Гвиберт Ножанский опять употребляет этот привычный речевой оборот «как это в обычае у язычников», столь характерный для этнографического дискурса хронистов. Игра высказываний создает эффект инаковости. Эти высказывания адресуются к имплицитному знанию средневекового читателя и определяют его манеру восприятия мусульманского мира.
Продолжая говорить об обычаях сарацин, отличных от христианских, Бодри Дейльский обращает внимание на кочевой образ жизни иноверцев: по его наблюдениям, они передвигаются с места на место со всем своим скарбом, припасами, используя для этого вьючных животных — лошадей, ослов и верблюдов; при этом они берут с собой большие запасы еды — муку, бобы, а также скот — быков и овец.[883] Такие же детали их быта отмечает хронист Фульхерий Шартрский.[884] По словам Бодри Дейльского, такой образ жизни в обычае у мусульман (consuetudo), и помимо всего прочего это есть проявление присущих мусульманам хвастовства и спеси (supercilio jactantiae). Что означают эти описания образа жизни мусульман? В чем их смысл? Своим рассказом о мусульманах хронист дает понять читателю, что мусульмане кочевой народ, не имеющий постоянного места жительства. Эти черты образа жизни в сознании средневекового читателя связывались с сформировавшимся еще в античной традиции представлением о варварах, не занимающихся земледелием и кочующих из одного места в другое.[885]
В описаниях хронистов можно заметить еще один нюанс в изображении повседневной жизни иноверцев. Он связан с образом мусульманского Востока как сказочно богатой страны, в которой крестоносцы смогут быстро обогатиться. В хрониках Первого крестового похода мы находим многочисленные аллюзии на богатство и роскошь образа жизни иноверцев. Гвиберт Ножанский рассказывает, что даже одержав скромную победу над мусульманами, крестоносцы, как правило, завладевали несметными сокровищами и восстанавливали свои запасы. По словам хронистов, мусульмане богаты золотом и серебром, у них много сокровищ. Богатства иноверцев, «знати Ассирии», велики («Assyriae nobilitatis opes»).[886] Высшие слои мусульманского общества в представлениях христианских хронистов имели не только золото и серебро, но и драгоценную утварь, дорогое оружие, принадлежавшие им разные виды животных. Все эти несметные богатства в случае победы становились добычей христианских рыцарей, и те поступали с ними как настоящие варвары: «все, что было пригодно для использования, сохранялось; все сверх того сжигалось» («si qua fuere usibus apta, servarunt; quae extera igne cremarunt»).[887] Фульхерий Шартрский, поражаясь богатствам мусульман и рассказывая о разделе добычи, награбленной крестоносцами, делает следующее признание: «многие неимущие обогатились» («multi inopes effecti locupletes»).[888] Описывая добычу, взятую рыцарями в одном из сражений, хронист перечисляет все предметы материального богатства Востока: по его словам, у мусульман в тот день были отобраны драгоценные камни двенадцати сортов: яспис, сапфир, топаз, хризолит и пр.; драгоценные сосуды, золотые шлемы, замечательные мечи и кольца, а также большое количество съестных припасов.[889] Богатство Востока так привлекало крестоносцев, что они готовы были извлекать даже проглоченные сарацинами безанты. Хитрость (calliditas) сарацин — а именно так квалифицирует поведение иноверцев Фульхерий Шартрский — не могла стать препятствием для удовлетворения аппетитов христианских рыцарей, которые сжигали дотла сваленные в кучу трупы врагов и в куче пепла разыскивали золотые монеты.[890] Рауль Канский, описавший в стихах сцену грабежа крестоносцами богатств мусульман, приводит самые разные сведения о материальном изобилии иноверцев: по его словам, в жилищах мусульман можно было найти и золото, и драгоценные камни, и пурпур, одежды, сокровища, каких не видывали рыцари христианского Запада.