д от армян к другим группам. Греки близки, с одной стороны, к армянам, с другой — к румынам и молдаванам. Максимально удалены от всех групп словенцы.
Важные для европейцев идентифицирующие параметры — пигментация глаз и профиль спинки носа. По этим параметрам совокупно близки словенцы, латыши, русские, украинцы, молдаване. Промежуточную группу составляют сербы и румыны. Отдалены от других групп греки. В стороне от греков и других групп — армяне.
Эти в целом любопытные данные не могут дать ответа на вопрос о расовой дифференциации русских, о границах и причинах территориальной дифференциации. Аналогичная ситуация сохранилась и при использовании современных методик. Огромные затраты на организацию массовых замеров и привлечение современных статистических методов прошли впустую, поскольку также опирались на наиболее легко измеримые параметры черепа. Кроме того, политическая конъюнктура привела к тому, что русский народ рассматривался отдельными группами, разделенными новыми государственными границами, образовавшимися в начале 90-х годов ХХ века. Соответственно, общая картина смазывалась, а сравнение средних показателей становилось просто абсурдным — на координатные сетки попадали усредненные по каждой из государственных территорий показатели. Особенно фатально это деление сказалось на попытках типологии населения Украины и Белоруссии, в котором имеются отдельные расово инородные группы.
Методологический абсурд демонстрирует тот факт, что для великороссов, украинцев и белорусов статистические расчеты дали разные наборы признаков, характеризующих главные компоненты. Это должно было остановить авторов расчетов и побудить проработать методический аппарат. Огромная работа была лишь поверхностно прокомментирована по каждой из групп — для русских, украинцев и белорусов по отдельности. Все что из этого получилось — данные о территориальных особенностях по каждому отдельно взятому новообразованному государству.
Первая и вторая главные компоненты массива антропологических измерений не дают возможности нарисовать типичные портреты русских людей даже на краях распределения. Все упирается в тонкие качественные нюансы — более светлые или более темные волосы, вариации головного указателя, формы лица, густоты бороды и пр. Простое усреднение по массиву данных ровным счетом ничего не дает, поскольку требует визуализации — как анализируемого типа, так и тех, с которыми его следует сравнить. Важно также знать и размах вариации признаков данной общности, а не только их среднюю величину. Ничего подобного, увы, антропологи не выяснили и, возможно, не собирались этого делать по причине стесненности в средствах и несколько иных задач, которые они видели перед собой.
Третья и четвертая главные компоненты для великорусов представляют периферийные расовые модификации — южную темноволосую круглоголовую, северную — светловолосую длинноголовую. Обе группы характеризуются шестиугольным лицом с расширенными скулами и повышенной частотой распространенности вогнутого профиля спинки носа. Предполагаемое смешение русских колонистов с автохтонами здесь легко заменить иной причиной возникновения территориальной особенности — проявлением периферийных признаков популяции.
Хаотично представлены различные параметры — нелепым выглядит совмещение в одном и том же исследовании данных о росте человека, форме его черепа и пигментации волос. Все, что можно понять из этих данных для выяснения антропологический различий, укладывается в понимание того, что русские разнообразны формой лица (узкое или широкое) и посадкой и формой носа (низкий или высокий, широкий или узкий). Имеются ли по этим параметрам территориальные особенности, без расчетов с привлечением данных об исходных измерениях, сказать трудно. Увы, мы не располагаем возможностью пересчитать статистический материал, опираясь исключительно на лицевые замеры, которые, собственно, только и могут использоваться для понимания социальной роли антропологических параметров.
Нелепостью выбранной стратегии исследований следует считать отсутствие хотя бы обобщенных данных о великорусах, украинцах, белорусах, расселившихся в Сибири, на Дальнем Востоке, в Крыму, Прибалтике (особенно в Калининградской области). Русский ареал таким образом искусственно сужен.
Наконец, данные о различиях не сопровождаются данными об удельном весе каждого из типов, что крайне необходимо для формирования представлений об антропологическом портрете русского народа.
Результаты, запутанные такими данными, как уровень пигментации, рост и черепной указатель, все-таки дают некоторые представления о территориальных различиях — это единственный достойный внимания и интерпретации результат масштабных антропологических экспедиций.
У великороссов Российской Федерации можно выделить четыре близкие территориальные типа (ильменско-белозерский, валдайский, верхнееокский и центральный), составляющих западнорусский антропологический тип. Еще три территориальных типа (вятско-камский, клязьминский и восточный верхне-волжский), втиснуты в волжко-клязьминское междуречье. Третья территориальная группа составлена восточным великороссом. Исследователям вольно интерпретировать приведенные данные либо как следствие древнего вторжения уральских мигрантов, либо как охват автохтонных групп западными мигрантами. Мы придерживаемся второго варианта интерпретации.
Группы русских антропологических типов (данные по популяциям и средние данные по каждому типу):
1 — ильменско-белозерский,
2 — валдайский,
3 — верхнеокский,
4 — нижнеокско-дон-сурский,
5 — западный верхневолжский,
6 — центральный,
7 — клязьминский,
8 — вятско-камский,
9 — восточный верхневолжский.
[Восточные славяне. Антропология и этническая история, М., 2002.]
Анализ значений двух первых главных компонент дает некоторое выделение из общей массы великороссов для восточных, центральных, ильменско-безозерских и особенно клязьминских великороссов. Отдельная группа достаточно ярко может быть выделена только последними. Валдайские, верхне-окские, нижнекамско-дон-сурские, западно-волжские и вятско-камские великороссы по своим антропологическим характеристикам различимы с низким уровнем достоверности.
Граница между различными (но весьма сходными) антропологическими типами великороссов протянута с востока на запад. Если клязьминский, окско-дон-сурский, вятско-камский и восточно-средневолжский типы имеют замкнутые (пусть и расплывчатые) границы, то остальные типы имеют границы, открытые на запад или на восток. Поскольку такая же картина наблюдается и у западных наших соседей, можно предположить, что там дифференциация, малозаметная у русских, резко усиливается. Например, известно, что границы великорусских типов верхнеокский и валдайский сходятся на границе РФ и Белоруссии к границе между северными и южными белорусами.
Итак, ильмено-белозерский тип великорусов переходит в восточно-балтийский тип; валдайский-великорусский — в вадайско-белорусский, практически идентичный ему, и полесский, распространяясь и на Калининград; верхнеокский — в полесский украинцев и белоруссов, а также в центрально-украинский. Центрально-великорусский тип генетически связан с центрально-украинским и нижнеднепровским-украинским типом, захватывая, безусловно, и Крым. В целом Центральная Россия видится как ядро русских антропологических типов, имеющих родственные ответвления, дифференцированные и несколько модифицированные на периферии центрально-русского пространства.
Славяно-русская общность, прослеженная по статистическим данным антропологических исследований, исчерпывается, упираясь в Балтийское и Черное моря, границы Молдавии и Карпаты. Через Белоруссию (частично и Литву) мы имеем «пуповину», связывающую нас с восточноевропейскими антропологическими типами. Увидев антропологическую карту, мы можем утверждать, что имеются основания для выстраивания политического единства, территориально приближенного к бывшим границам СССР. Антропологические различия не позволяют надеяться на общность с западно-украинскими территориями, Молдавией, большей частью Литвы и прибрежными зонами Эстонии и Латвии. Все прочие территории разделены, как мы видим, вовсе не расовым антагонизмом или безотчетной отчужденностью от иных антропологических типов, а злой волей политиков.
Общие тенденции изменчивости облика великороссов могут быть прослежены, но указание «векторов» такой изменчивости и привязка их к историческим событиям — слишком большая вольность со стороны антропологов. Единственное можно сказать достаточно уверенно: вместе с украинцами и белорусами великороссы представляют общую тенденцию нарастания черт южного европеоида к югу (ослабление брахикефалии, уменьшение ширины лица, потемнение пигментации) и признаков беломоро-балтийского типа на севере. При этом к югу увеличивается число территориальных расовых кластеров и их приближение к понтийскому типу индо-средиземноморской расы. В западном же направлении великорусы (западнорусский тип) и белорусы представляют ответвление общей среднеевропейской расы («пояс шатенов»), а западные украинцы тяготеют к альпо-карпатской расе, повторяя тем самым и центрально-европейские закономерности.
Остается только удивиться очевидности результата, который был известен до всяких расчетов. Очевидны различия частот признаков у северных и южных европеоидов (с градиентом изменений с юго-запада на северо-восток), а также восточных и западных славян (с изменениями с запада на восток). Две характеристики создают набор из четырех основных территориальных групп. Более дробное деление выглядит избыточным.
Антропология населения Восточной Европы:
I — русские; II — белорусы; III — украинцы;
IV — неславянские народы европейской России;
V — народы Прибалтики;
VI — молдаване, гагаузы, болгары, албанцы, адыгейцы;
VII — народы Центральной Европы.