Оцепление давно осталось позади. Сопровождающий вертолет летел совсем низко, оттуда по рации сообщили, что объект обнаружен. Контейнер находился на возвышении, порывистый ветер сметал снег. С вертолета при помощи прибора дальнего видения разглядели на белоснежном насте крошечную серую точку.
Спецназовцы включили свои портативные миноискатели.
– Осторожней с палками, профессор, – предупредил один из них, – старайтесь отталкиваться как можно реже и легче.
– Это полнейшее безумие, – тихо сказал его напарник, – сейчас, если шарахнет…
– Перестань, – оборвал второй, – все равно нет другого выхода. Эта дрянь не может валяться здесь вечно.
Бренер поднес к глазам бинокль, пытаясь разглядеть серый металлический кругляшок, торчащий из снежного холма. До контейнера оставалось около пятидесяти метров. У Бренера стукнуло сердце. Вслед за спецназовцами он скользнул на лыжах вниз, потом стал медленно подниматься на холм, ставя лыжи поперек, «елочкой».
Остановившись на секунду, еще раз взглянул в бинокль, но ничего не мог рассмотреть, глаза слезились от ветра и яркого солнца. До контейнера осталось несколько шагов.
– Отойдите. Я сам, – крикнул Бренер спецназовцам. – Лягте на снег. Чтобы ни одной открытой части кожи. Наденьте маски. Вы слышите меня?
Вертолет стрекотал совсем низко, ветер завывал, и офицеры с трудом могли его расслышать.
– Подождите, мы должны проверить, – крикнул в ответ один из них, – стойте, не двигайтесь!
– Если что, я просто упаду на него, – прокричал Бренер, – и потом сверху, с вертолета, как было запланировано, моментально давайте кислоту. Моментально. Вы поняли?
Они поняли. Они отступили назад, в низину, отцепили лыжи, надели защитные маски, упали на снег лицами вниз.
Бренер совершенно неожиданно для себя быстрым шепотом прочитал «Отче наш» и успел удивиться, откуда взялась в голове эта христианская молитва. Он не был иудеем, но и христианином тоже себя не считал.
В трех метрах от контейнера он перекрестился щепотью из трех пальцев, как православный. Потом, закрыв нос и рот защитной маской, которая висела у него на шее и в общем не особенно защищала, он стал осторожно разгребать снег вокруг контейнера.
Вертолет стрекотал у него над головой. Сверху было видно, как профессор медленно, осторожно выкапывает контейнер. Через минуту он сорвал защитную маску, неуклюже, как-то боком, плюхнулся на снег, держа в руках предмет цилиндрической формы. С вертолета взглянули в бинокль, увидели его лицо, и в первый момент не могли понять, что происходит.
Бренер смеялся. Он хохотал, слезы текли ручьями из его покрасневших глаз. Смеха не было слышно, и с вертолета казалось, что профессор плачет навзрыд.
По приказу с вертолета спецназовцы вскочили, нацепили лыжи, поднялись на холм к Бренеру.
– Ну, мать твою, ой, не могу, – повторял он по-русски, задыхаясь от смеха.
В руках у него была пустая консервная банка. Бумажная этикетка ободрана. На гладкой жести красовался череп с костями, под ним надпись «Осторожно, опасно для жизни», а дальше шли надписи по-немецки и по-французски, всякие скабрезности, шедевры типа тех, которые пишут на стенках общественных уборных. Все это было нанесено на жесть при помощи набора переводных картинок, какие обычно покупают металлисты и прочая дурная молодежь для нанесения оригинальных устрашающих татуировок. Они держатся довольно долго и смываются с кожи только при помощи специального раствора.
Глава 38
– Мне нужен телефонный номер вашего знакомого, который собирался морить у вас тараканов, – Харитонов возник на пороге Максимкиной комнаты совершенно бесшумно.
Алиса поила ребенка чаем, вздрогнула и расплескала чай на пододеяльник.
– Слушайте, выйдите отсюда! Вы понимаете, что ребенок болен, у него высокая температура? Выйдите и закройте дверь. – Она поставила чашку с чаем на тумбочку у кровати и стала вытаскивать одеяло из мокрого пододеяльника. – Я чуть не ошпарила его из-за вас. Убирайтесь вон, Валерий Павлович!
– Прекратите орать. Я уже сказал, что никуда не уйду. Телефон, быстро!
Алиса вовсе не орала. Это он вопил, как базарная баба. Лицо его налилось багровой краской. Он был уже в пиджаке, в галстуке, даже, кажется, умыться успел.
Максимка смотрел на Харитонова с ужасом, глаза его наполнились слезами. Алиса чувствовала, что ребенок дрожит и сейчас расплачется.
– Я не помню наизусть. Мне надо посмотреть в книжке, – медленно проговорила она, – я прошу вас, уйдите, пожалуйста. Дайте мне спокойно перестелить постель ребенку.
Она бросила на пол промокший пододеяльник, накрыла Максимку пледом. Чистое белье лежало в шкафу в ее комнате.
– Сначала вы найдете телефонный номер этого вашего Валеры, потом будете перестилать постель.
Максимка громко всхлипнул. Алиса села к нему на кровать, прижала его голову к груди и тихо сказала:
– Валерий Павлович, я не двинусь с места, пока вы не выйдете из комнаты.
Повисла тишина. Алиса слышала, как быстро, тревожно, колотится у ребенка сердце. Он был таким горячим, температура подпрыгнула до тридцати девяти.
Харитонов шагнул к кровати, грубо схватил Алису за локоть и вдруг замер, перестал дышать.
Через секунду Алиса отлетела в другой конец комнаты, шарахнулась головой о батарею. Боль оглушила и ослепила ее на несколько мгновений. Она очнулась от жалобного Максимкиного крика, вскочила на ноги и сначала увидела широко открытые глаза сына, потом Харитонова, который притиснул к себе мальчика и держал дуло у его виска.
– Не двигаться! Брось оружие! – орал Харитонов. В дверном проеме стоял Карл с пистолетом в руке.
– Как это могло произойти? – медленно проговорил Геннадий Ильич Подосинский, выслушав доклад своего «наружника». – Как вы его пропустили? Он что, призрак? Через стенку просочился?
– Я не знаю… Возможно, через чердак, мы только что проверили, там, оказывается, чердак проходной и несколько дверей открыто.
– Почему только сейчас проверили? Раньше не могли?
– В таких домах обычно чердаки закрыты. Да и дом оцеплен со всех сторон, честно говоря, я сам не понимаю, мистика какая-то.
– Ладно, подключай меня напрямую, чтобы я слышал, что там делается в квартире.
В квартире было тихо. Никто не кричал. Было слышно, как капает вода из крана то ли в ванной, то ли на кухне. Потом в гробовой тишине раздался глухой металлический стук.
– Бросил оружие, – заметил Азамат.
– Кто именно? – с усмешкой спросил Подосинский.
Азамат ничего не ответил. Он отвратительно себя чувствовал. Подосинский свалился как снег на голову и заявил, что будет сам лично контролировать операцию, причем, надо же было этому случиться, в самый неприятный момент.
Сначала все шло спокойно. Петька Мальков подсуетился на удивление быстро, разыскал сокурсника Майнхоффа по аспирантуре, и тот за небольшие деньги вспомнил фамилию девушки Алисы, рассказал, что она училась в архитектурном институте.
Выяснить адрес и телефон Воротынцевой Алисы Юрьевны не составило труда. Полученную информацию Азамат счел резервной и не собирался предпринимать никаких шагов в этом направлении, но тут позвонил Подосинский с Кипра и сказал, что надо срочно выяснить все о женщине, с которой встречался Майнхофф в Москве.
Азамат не без удовольствия ответил, что все уже выяснено, и выдал свою резервную информацию.
– Это не все, – жестко произнес Геннадий Ильич, – узнай, что она делала в последние две недели. Поставь «наружников» к дому. Выясни дату рождения ребенка и достань его фотографии.
И тут на голову Азамата обрушился целый шквал сюрпризов, последним из которых был сам Подосинский, вернувшийся с Кипра раньше времени.
– Почему пустили Харитонова в квартиру? – спросил он с порога.
– Мы подключились позже. Попытались убрать его, заложили взрывчатку в машину. Но он каким-то образом обнаружил и вызвал своих людей. Там еще до них вертелся МОССАД. В общем, полный финиш. Не хватало только ЦРУ и Интерпола для коллекции.
– Тем более надо действовать очень быстро, – сказал Подосинский. – Они мне нужны живые. Все трое. Майнхофф, женщина и ребенок. И чтобы никакого шума.
Был засечен телефонный звонок Майнхоффа, по специальной экспресс-технологии опознан голос, было также зафиксировано, что звонил он из таксофона в нескольких кварталах от дома. Но перехватить по звонку не успели.
Планировалось сначала тихо убрать Харитонова из квартиры и спокойно ждать Майнхоффа, который рано или поздно обязательно появится. Никто не мог рассчитывать, что это произойдет прямо сегодня, сейчас. Из прослушанного телефонного разговора следовало, что Алиса предупредила Карла о Харитонове, назвав его Валерой. Правда, никто не понял, что она имела в виду, говоря про тараканов, но это уже не важно. Главное, она предупредила: приходить ему сейчас нельзя ни в коем случае. Лучше переждать. А он вот возьми и заявись именно тогда, когда его не ждали.
– Безобразие какое, – подала голос Елена Петровна Терехова, которая сидела тут же, прихлебывая остывший чай, – больной мальчик, с высокой температурой, издерганная женщина и два бандита с пистолетами. Разве можно так работать, Азамат Мирзоевич?
– Вы совершенно правы, Елена Петровна, так работать нельзя, – кивнул Подосинский.
– Между прочим, это вы, Елена Петровна, придумали, чтобы она оставила открытой входную дверь, – проворчал Азамат.
– Будто ваш Майнхофф и так не вошел бы? – хмыкнула Терехова. – Не переношу, когда страдают дети. Терпеть этого не могу.
– Может, попытаться пустить группу захвата? – задумчиво произнес Мирзоев.
Но Подосинский раздраженно махнул рукой. Стали опять слышны какие-то звуки в квартире.
– Отпусти ребенка, Харитонов, – произнес Карл, – я бросил пистолет. Отпусти ребенка.
– У тебя наверняка есть второй, – хрипло ответил Харитонов.
– Нет.
– Раздевайся! – Валерий Павлович не кричал, а шипел, как вода на раскаленной сковородке.