Нора слушала в пол уха, уставившись на кресло, стоящее возле огромного панорамного окна. В нём сидела Магда Фальк. Старуха смотрела куда-то вдаль безжизненным взором, казалось, она сейчас пошевелится, и снова возьмёт в свои сухенькие руки бразды правления. Но этого не происходило, Магда была мертва.
— Несчастье случилось рано утром, — сказал Генри, — пока что никто ничего не знает, прислугу я отослал, как только обнаружил бабушку здесь. У неё были свои взгляды на судьбу семьи, поэтому осталось много нерешённых дел, я с ними разберусь. Госпожа Соколова — аудитор, она поможет с делами, которые зашли в тупик.
— С какими именно делами?
— Тебе решать, Нора. Нам нужен беспристрастный взгляд на нашу систему безопасности, потому что, возможно, в скором времени у нас будут проблемы намного серьёзнее. Я не такой опытный, как Магда, но чувствую, как многое меняется, и не в лучшую сторону, мы должны быть готовы.
— Я должна ей отчитываться? — уточнила Нора.
— Нет, — ответила за него Соколова, — но я жду полного содействия, иначе работа не имеет смысла. Сегодня я занята, хоронят одного старого друга, а потом должна появиться у себя в мэрии, поэтому все детали мы обсудим в следующую пятницу у вас в офисе.
Аудитор коротко кивнула Генри, почти насильно пожала Норе руку и уверенным шагом вышла.
— Ты мне не доверяешь? — прямо спросила Суарес.
— Нет, — так же прямо ответил Фальк, — но и не должен. Моя бабка доверяла Варгасу, ты прекрасно помнишь, что с ним случилось, я этой ошибки не допущу. Вопрос не в доверии, а в том, насколько хорошо мы работаем на благо нашей семьи, и что нужно сделать, чтобы мы работали ещё лучше. Если Соколова найдёт слабые места, мы их усилим, у неё большой опыт. Ты выяснила, что случилось на похоронах Терезы Симонс?
— Да, — кивнула женщина, — Бюро считает, что это устроил Павел Веласкес, из мести. Мы ведь хотели его прижать, даже людей послали. Он с понедельника неизвестно где скрывается, наверняка виноват.
— Виноват он или нет, разберись с ним, — равнодушно сказал Генри, — тихо, не привлекая внимания, а то, что произошло, спиши на кого-нибудь ещё, пусть знают, что мы умеем наказывать. И было бы хорошо, если бы этот кто-то оказался из людей Гальяцци. Соколовой об этом знать не нужно.
Сидя в вертолёте, летевшем на юг, Нора перебирала в голове то, что нужно успеть сделать до пятницы, например, подчистить всё, что могло бы привести к настоящему похитителю данных из башни «Айзенштайн». Её беспокоил Генри, точнее, его положение в семье. У Магды было несколько внуков, которые занимали высокие посты в корпорации, и все они наверняка захотят получить свой кусок пирога, это значило, что ей нужно выбрать правильную сторону. Нора связалась со своим помощником, и приказала выяснить всё о Елене Соколовой. Эту женщину боялся Генри Фальк, и возможно, именно эту сторону ей, Норе Суарес, предстоит принять.
— Не скрывай, — сказала она помощнику, — пусть поиск будет виден, можешь даже запросить Северный. И выясни, на какие похороны она отправилась.
— Это несложно, — сказал помощник через минуту, — она есть в списке приглашённых. Матеуш Гомеш, мэр Старой столицы, его хоронят сегодня. Кладбище Альвареса, закрытая церемония, приглашения разосланы ещё неделю назад.
С утра воскресенья над кладбищем Альвареса в Нижнем городе повисли грозовые облака, молодая женщина, одетая в чёрное платье, стояла под мелким дождём, крошечные капельки на чёрных волосах искрились в лучах Сола, пробившиеся сквозь тучи. Гроб с её отцом только что скрылся в фамильном склепе, важные гости, в основном высокие чиновники из протекторатов и департаментов правительства подходили, клали цветы на мраморную плиту, говорили какие-то вежливые слова, Мириам кивала, стараясь сдержать слёзы, брат, капитан Эйтор Гомеш, держал её за руку. Рядом с ними стоял высокий пожилой мужчина в дорогом костюме, пошитом лучшим портным столицы, с седой бородкой и длинными седыми курчавыми волосами, свободно лежащими на плечах. Его звали дон Чезаре Гальяцци.
Ещё месяц назад Матеуш Гомеш, бодрый и вполне здоровый, не собирался умирать. Всё изменилось за две недели до Рождества, отца Мириам словно подменили, он явно нервничал, никуда не выходил из своего особняка, нанял дополнительную охрану. На все вопросы он говорил какую-то чушь о призраках, приходящих во сне и забирающих душу. В кабинете на столе появилась фотография светловолосой красотки в серебристом бикини, сидящей на корме яхты, кто это такая, Матеуш не объяснял, а Мириам не спрашивала. Видимо, эта женщина что-то значила в жизни отца, она не раз заставала его глядящим на картинку пустыми глазами.
Матеуш умер рано утром первого декабря, когда гости уже разъехались, перед этим он наконец-то вылез из раковины, много шутил, говорил тосты и смеялся. В шесть первой трети появился сигнал о перебоях в работе сердца, а через десять секунд — об исчезновении мозговых импульсов, органы начали отказывать один за другим. Мириам и Эйтор дотащили отца до медблока, оборудованного на первом этаже рядом со столовой, там стояла самая современная медицинская аппаратура, способная в буквальном смысле воскрешать из мёртвых. Кровь заставили бежать по жилам с помощью электрических импульсов, она насыщалась кислородом, очищалась фильтрами, и казалось, мэр выкарабкается, но внезапно мышцы словно взбесились, волокна принялись резко сокращаться и рваться, всё тело скрючило, кости крошились, словно были сделаны из графита, глаза выскочили из орбит, а сердце разорвало. Знаменитый доктор Лео Шварц, который появился вместе с бригадой врачей, только руками развёл, сказал, что медицина в таких случаях бессильна, и что такой случай он видит впервые, хотя о подобном слышал.
— Он был хорошим человеком, несмотря ни на что, — дон Гальяцци дождался, когда поток скорбящих иссякнет, обнял Мириам, поцеловал в щёку, небрежно похлопал Эйтора по плечу, — если вам двоим что-нибудь нужно, только скажите.
— Спасибо, дядя Чез, всё в порядке, — женщина мотнула головой, — папа позаботился, мы ни в чём не нуждаемся.
— Не совсем, — Чезаре скривился, — с вашим фамильным особняком возникли сложности, я старался всё уладить, но не вышло.
— Что с нашим особняком? — нервно взвился Эйтор, но под презрительным взглядом дона поник.
— Не горячись, мой мальчик, — Чезаре смягчился, — через две недели пройдут новые назначения в Совет, тебе лучше не стоять здесь и не совать нос в дела, которые тебя не касаются, а переговорить с Лариным из департамента безопасности, он тебя ждёт возле машины.
— Я туда всё равно не вернусь, — Мириам проводила брата взглядом, — огромный дом, пустой, он напоминает мне о маме и папе, и о Паулу. В Рождество, когда папу только увезли, мне показалось, что они собрались за столом, все вместе, и смотрели на меня, словно я в чём-то виновата.
— Хочешь ты или нет, но это ваше родовое гнездо, — веско сказал дон Гальяцци, протянул руку, его помощник Кики тут же вложил в неё кожаную папку, — посмотри, это завещание Матеуша, и распоряжение душеприказчика.
— А разве так можно делать? Адвокат не должен хранить это в тайне?
— Для меня, дорогая Мири, такой проблемы не существует.
Мириам нехотя перелистнула пластиковые листы, и уже собралась вернуть их обратно, как уткнулась взглядом в знакомое имя.
— Не пойму, — медленно произнесла она, прикусывая губу, — тут сказано, что особняк теперь принадлежит Паулу Гомешу. Что это значит? Этот человек, который выбрал, он что-то знает? Он считает, что Паулу жив?
— Об этом тебе лучше спросить его самого, — Чезаре усмехнулся, — Кики подскажет, как его найти. Павел Веласкес, мутант, тебе не знакомо это имя?
— Не помню, — Мириам раздражённо смахнула с ресниц слезу, — может, где-то слышала.
— Ещё не так давно работал на меня, потом зачем-то решил стать самостоятельным, скользкий тип, но я уверен, он просто хотел пошутить.
— Дурацкая шутка, — женщина уже пришла в себя, и чувствовала, как из глубины души поднимается ярость, — и он за неё ответит.
— Не торопись, не дай эмоциям всё решить за тебя, — посоветовал Чезаре.
— Конечно, дядя Чез, — Мириам кивнула, — я так и сделаю. Сначала всё выясню, и только потом буду действовать.
— Будет лучше, — продолжал мужчина, — если Эйтор не станет вмешиваться, с завтрашнего дня он больше не капитан столичной полиции, и пора бы ему к этому привыкнуть. Из вас двоих мозги достались тебе, малышка, уверен, ты поступишь правильно.
— Вы правильно поступили, наняв меня, — высокий мужчина с волосами, затянутыми в конский хвост, сидел напротив Нины Фернандес, — от вашего покойного мужа осталась отличная коллекция, если захотите её дополнить, я подберу несколько стоящих экземпляров, или помогу продать ненужные.
— Конечно, — Нина вертела в руках визитку, кто порекомендовал этого антиквара, она не помнила, но была уверена, что с десятком пыльных ящиков и корзин, заполненных всяким старьём, разобраться сможет только он, — все предметы в подвале, можете пожить у нас. Доминик покажет вам вашу комнату.
Охранник, стоящий поодаль, кивнул. В гостиную вошла Триш, с любопытством уставилась на гостя.
— Это кто, мама? — спросила она.
— Сеньор Гаусс наш друг, он поживёт тут недолго. Ты можешь помочь ему разобрать то, что лежит в подвале.
— Мне правда можно будет это сделать? — удивилась девочка, её к старым вещам Фернандесов не подпускали.
— Конечно, — антиквар улыбнулся, — я знаю много отличных историй, таких, что не заскучаешь. Будь уверена, мы подружимся.
Портальный комплекс перестраивали несколько раз. В 58-м возвели купол обсерватории, через семьдесят лет построили вышки и подземный склад, ещё через сорок выстроили новое здание. Старые постройки оставались частью комплекса, но почти не использовались. То же и с оборудованием, оно менялось, новое размещали поближе к портальному камню, а старое отправляли на склад. Из-за этого периодически в комплексе появлялись подрядчики, которые копали, строили и ремонтировали. Охраняли, по сути, только несколько помещений, которые примыкали непосредственно к портальному залу, в остальные строения даже водили экскурсии. В старой обсерватории открыли музей, там пылилось оборудование, вывезенное ещё со Старой Земли. Штат состоял из десятка сотрудников, которые большую часть времени бездельничали, редко кому могли понадобиться оригинальные копиры с другой планеты, или архивные записи, которые специально не стали копировать, чтобы подчеркнуть их уникальность.