Генезис государственности в восточнославянском регионе
2.1. Историография проблемы
2.1.1. Проблема образования Древнерусского государства в трудах дореволюционных историков
Осмысление проблемы образования Древнерусского государства и тесно с ней связанных вопросов о характере и эволюции института верховной (княжеской) власти обнаруживаем уже в первых восточнославянских исторических сочинениях. Так, древнерусский летописец делит князей на праведных и неправедных. Князь, принадлежащий к первому типу, любит суд и правду, заботится о надлежащем устройстве административных и судебных учреждений, назначает справедливых наместников и судей. Князь же второго типа не заботится о правде, проводит время в веселии и предоставляет действовать вместо себя своим корыстным советникам, как правило, молодым и неразумным. Вопрос о том, как бог может допустить к власти неправедных князей, решается летописцем всецело в рамках религиозно-нравственного мировоззрения эпохи. Злых и лукавых князей бог дает за грехи народа[348]. Подобные идеи характерны и для других древнерусских памятников. Так, в «Слове о судиях и властелех», приписываемом митрополиту Кириллу (ум. 1281 г.), утверждается, что бог поставил князей вместо себя быть пастухами и стражами людей и оберегать стадо людское от волков[349]. Одним из ключевых моментов в Начальной русской летописи (и ее поздней переработке — Повести временных лет), а также в первых чешской (Козьмы Пражского) и польской (Галла Анонима) хрониках является идеологическое обоснование княжеской власти[350]. Важно, что и в западно- и в восточнославянской версии происхождения княжеской власти делается акцент на ее роли, как силы, гарантирующей установление и соблюдение общественного порядка[351]. Подобно русскому летописцу западнославянские хронисты настаивают на богоизбранности верховных правителей. Козьма Пражский доказывает, что избрание Пржемысла чехами — акт необратимый и власть его потомков над чехами никем не может быть оспорена. Для Галла же Пясты — «естественные господа» поляков, и за то, что поляки «не сохранили верности» тем, они были наказаны нашествием чехов и крестьянским восстанием[352]. Настойчивость, с которой хронисты отстаивают эту мысль, свидетельствует о сложности отношений правителей и крепнущей знати. Основная идея Галла и Козьмы сводится к следующему: знать должна верно служить верховному правителю, но и последний должен решать все вопросы, советуясь со знатью, и щедро награждать вельмож[353].
В российской историографии XVII — начала XIX в. господствовала мысль, что в Древней Руси было «правление монархическое, самодержавное», правда, относительно Новгорода часто делалось исключение[354]. Начало монархии большинство русских историков обозначенного периода видело в призвании Рюрика, хотя некоторые относили его к более раннему времени (Кий, Аскольд). Относительно реального характера княжеской власти, однако, единодушия не было. Так, если для В. Н. Татищева (и ряда других историков XVIII века — Μ. М. Щербатова, А. Л. Шлецера, Г. 3. Байера, И. Васильева, Е. Филиповского, Г. П. Успенского) власть древнерусских князей была однозначно неограниченной[355], то по мнению И. Н. Болтина, И. П. Елагина, А. Н. Радищева власть эта была умеренной, «срастворенной» с властью вельмож и народа[356]. Подобную позицию занимал и Η. М. Карамзин, считавший, что князь делился властью с дружиной, а также с «гражданами» (вече), что не могло быть «в державах строгого, неограниченного единодержавия»[357]. Но тем не менее, «Вся земля русская была, так сказать, законною собственностью великих князей…»[358]. В соответствии с уровнем развития исторической науки своего времени Η. М. Карамзин рассматривал функции княжеской власти неизменными, только как административно-судебные и военные[359].
Для российской историографии XVIII — начала XIX в. было свойственно тесно связывать появление элементов монархической власти с образованием государства[360].
На дальнейшее развитие историографии проблем политической истории восточных славян огромное влияние оказала философия Г. В. Ф. Гегеля. По схеме ученого развитие человеческого общества шло в направлении от семьи, через «гражданское общество» к государству. При этом государственность развивалась независимо от внутренних процессов, происходящих в самом «гражданском обществе». В политическом отношении период «гражданского общества» соответствовал периоду «патриархальных отношений», который уже вышел «за пределы связи, существующей благодаря кровному родству»[361]. Современник Гегеля профессор Дерптского университета И. Ф. Г. Эверс первым применил его схему к истории Древней Руси[362]. По Эверсу отдельные большие семейства, или роды поселялись «на одном известном пространстве земли» и объединялись между собой «потомком одного общего начальника племени для взаимной защиты против иноплеменников»[363]. Такие объединения могли, по мнению ученого, расходящегося в этом с Гегелем, стать со временем основой для примитивных государств, которые «суть не что иное, как соединения отдельных, бывших дотоле совершенно свободными, родов или больших семейств, под владычеством одного общественного главы»[364]. В то же время первые примитивные государства не являлись результатом внутреннего развития общества, а были только «делом необходимости», чтобы защитить себя от внешней опасности[365]. Во главе такого государства становился князь, чья власть «утверждалась на том же основании, на каком и власть главы семейства»[366]. Но часть своих прежних прав удерживают главы племен, а семейства и роды «все еще продолжали представлять в себе одно независимое целое»[367]. Эти старые порядки устраняются постепенно законодательной властью, когда начинает «образовываться тесно соединенное во всех частях своих целое государство в собственном смысле этого слова»[368].
В России второй половины XIX в. относительно происхождения и характера верховной власти господствовала теория «родовых отношений», блестяще сформулированная С. М. Соловьевым (1820–1879). Древней формой общественных отношений славян, как, впрочем, и других европейских народов, согласно Соловьеву, был родовой строй, к моменту призвания варяжских князей уже разлагавшийся. Именно приверженность восточных славян родовым связям препятствовала выделению из их среды собственных князей, почему они и были призваны извне. Но после утверждения княжеской власти родовые отношения не исчезли. Объединившая Русь норманская династия сама усвоила основы родовых связей, которые легли в основу междукняжеских отношений и порядка наследования княжеских столов[369]. Княжеский род, по Соловьеву, совместно владел русской землей. Старший генеалогически князь выступал по отношению к другим князьям «в отца место», при этом он не мог «считать себя полновластным владельцем родовой собственности, располагать ею по произволу, он был только совладельцем с младшими родичами и распоряжал волостями сообща с ними»[370]. Что касается наследования верховной власти (великокняжеского престола в Киеве), согласно ученому действовал так называемый лествичный принцип наследования, при котором каждый член княжеского рода «при известных условиях мог достигать старшинства, получать стол киевский, который, таким образом, находился в общем родовом владении»[371]. Важно, что С. М. Соловьев обнаруживал родовые отношения во всем славянском регионе: «В Западной, латино-германской Европе господствовали в это время феодальные отношения…, в других славянских странах между старшим князем и меньшими господствуют те же самые отношения, какие и у нас на Руси…»[372]. Описывая конкретные примеры междукняжеских взаимоотношений на Руси, исследователь широко сопоставляет их с историей Польши и Чехии[373].
Выдающийся историк В. О. Ключевский (1841–1911) развил тезис С. М. Соловьева о совместном владении Древней Русью всем родом князей Рюриковичей, при этом он построил стройную (но в целом искусственную) схему «лествичного восхождения» князей на престолах восточнославянских земель[374]. В лекциях Ключевского была изложена оригинальная концепция русской истории, в которой во главу угла были поставлены колонизационные процессы, весьма подробную характеристику получил характер власти первых древнерусских князей, их функции[375]. С критикой идеи родового владения князей Русью в Х–ХII вв. выступил А. Е. Пресняков. По мнению исследователя, в основе владения волостями «лежало отношение семейного владения», при этом право на княжение приобреталось наследованием по отцу. Это было отчинное право[376]. Исследователь указывал также на несостоятельность применения к наследованию верховной власти в Киевской Руси какой-то однозначной схемы[377].
Таким образом, дореволюционными историками были предложены интересные подходы к объяснению сущности верховной власти Древней Руси, являвшейся персонификацией института государства. Наработки историков «старой школы» не утратили своего значения и в наши дни.
2.1.2. Советская историография проблемы генезиса Древ· нерусского государства
С 1917 г. на территории бывшей Российской империи развитие исторической науки пошло по одному унифицированному пути. Безусловное господство получила марксистская концепция общественного развития, отдававшая приоритет рассмотрению социально-экономической истории. В рамках марксистской концепции одним из основных компонентов является идея о смене общественно-экономических формаций, основанных на определенном способе производства. Экономические отношения принадлежат базису, тогда как государство и право — к надстройке, а следовательно последние всецело зависят от экономической структуры общества, полностью ею определяются, хотя и обладают определенной самостоятельностью. Государство же возникает в силу ряда социально-экономических причин: общественного разделения труда, появления прибавочного продукта и частной собственности, а затем классовой дифференциации общества. Именно эти изменения взрывают родовой строй[378]. Двумя основными отличительными чертами государства — «продукта общества на известной ступени развития» — по Энгельсу являются «разделение подданных государства по территориальным делениям» и «учреждение публичной власти»[379]. «Эта особая публичная власть, — писал Ф. Энгельс, — необходима потому, что самодействующая вооруженная организация населения сделалась невозможной со времени раскола общества на классы»[380]. Подавлять недовольство угнетенного, эксплуатируемого класса государство (а, следовательно, и верховная, публичная власть) и призвано: «Так как государство возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих столкновениях этих классов, то оно по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса»[381].
Изложенные тезисы были положены в основу понимания советскими историками процессов политического развития славянских государств. В первые годы становления советской исторической школы в России продолжали работать историки предшествующего периода (А. Е. Пресняков (1870–1929), С. Ф. Платонов (1860–1933), М. А. Дьяконов (1855–1919)), но безусловную поддержку властей получили историки-марксисты. Доминирование марксистской историографии сделало невозможным проявление инакомыслия, многие годы советская историческая наука развивалась в направлении приложения жесткой догматической схемы на исторический материал, речь могла идти лишь о некотором уточнении этой схемы, но никак не выход за ее рамки. Среди негативных последствий глобальных изменений в общественном строе восточнославянского региона для развития исторической науки можно также назвать разрыв преемственности с прежними наработками буржуазных историков, а также изоляцию советской науки от достижений западного мира.
Крупнейшей фигурой в советской исторической науке был и остается Б. Д. Греков (1882–1953), начавший разрабатывать проблемы древнерусской истории еще в дореволюционный период[382]. Концепция социально-экономического и политического развития Древней Руси, сформулированная ученым, стала официальной версией древней истории. Исходя из марксистского тезиса об обеспечении государством интересов господствующего класса, греков полагал, что древнерусский князь в своей деятельности «осуществлял прежде всего интересы растущего класса бояр»[383]. Киевский князь в работах и Грекова, и других советских историков представляется послушным орудием в руках бояр. «Они [бояре. — ТСН] шли вместе со своим вождем, великим князем, потому что иначе в данный период их существования они не могли достигнуть своих целей, т. е. укрепиться в своих позициях. Это для данного момента единственно возможная форма политического господства знати, но в то же время эта могущественная знать являлась и залогом силы князя киевского»[384]. Пока не наступил период феодальной раздробленности, «период усиления независимости магнатов, роста политического значения горожан и ослабления княжеской власти», киевский князь являлся «признанным главой государства». «Но это не самодержец. Он представитель правящей знати, признающей над собой власть великого князя в своих собственных интересах, разделяющей с ним власть»[385]. В целом Греков указывал на невозможность оценить власть князя как однозначно неизменную на протяжении существования Древнерусского государства («она изменялась в связи с изменениями в базисе, ее породившем») и власть эта росла, «пока ее рост был в интересах господствующих классов»[386]. Важно, что Греков не ограничивался древнерусской проблематикой и доказательство своих тезисов обращался к юго- и западнославянским правовым отношениям. Анализ феодальной польской «Книги правды» (Польская правда) Винодольского и Полицкого статутов дает ученому доказательства общей сущности и функций княжеской власти во всем славянском регионе: «… она [княжеская власть. — ТСН] помогла окрепнуть землевладельческому феодальному классу, укрепила за ним право на землю, узаконила его привилегии, т. е. помогла созданию на местах богатой и властной феодальной аристократии, которая стала уже тяготиться своим подчиненным положением по отношению к князю»[387]. Весьма показателен набор функций славянского князя, по представлению ученого: «Оберегать интересы феодалов, прежде всего укреплять их власть над землей и людьми, на ней сидящими, поддерживать выгодный феодалам порядок — это значило оберегать внутренний мир, предохранять от всяческих нарушений установленный порядок, которому всегда могли угрожать попавшие в зависимость от феодалов крестьяне и другие категории населения, так или иначе попадавшие в ту же зависимость»[388].
Б. Д. Греков не сомневался в том, что Древняя Русь ІХ–ХІ вв. была раннефеодальным государством. В то же время в советской исторической науке, начиная с 30-х гг. все сильнее раздавался голос тех ученых, которые ранний период в истории Древней Руси (ІХ–Х вв.) относили к так называемому дофеодальному периоду[389].
Наибольшее развитие эта идея получила в трудах С. В. Юшкова. В период ІХ–ХІІІ вв. ученый выделял две формы государства: варварское (ІХ–Х вв.) и раннефеодальную монархию. Варварскому государству соответствовал дофеодальный период, в котором «имела место борьба трех укладов: первобытнообщинного (патриархального), рабовладельческого и феодального, причем, чем дальше, тем больше, получил значение феодальный уклад»[390]. Что касается верховной власти в «варварском» Древнерусском государстве, то в это время «еще не образовалось феодальной монархии, в которой отношения между великими и местными князьями определялись бы отношениями развитого вассалитета-сюзеренитета»[391]. Юшков, при этом, не сводит функции великого киевского князя к защите интересов феодализирующейся знати: «В основном он был военным вождем, организатором военных сил. Для того, чтобы организовать военные силы и собрать необходимые средства, он принимал деятельное участие в сборе полюдья. Поскольку полюдье собиралось товарами… князья должны были принимать меры к охране караванов, везущих эти товары в Византию». Непосредственно, по мнению ученого, великий князь управлял только Киевской землей и его юрисдикция распространялась только на «княжих людей»[392]. В раннефеодальной монархии ее глава — «первый среди равных» крупных феодалов. «Он только верховный сюзерен», «его функции ограничены иммунитетными дипломами и феодальными договорами. Его деятельность направляется так называемой феодальной курией… Для решения наиболее важных вопросов созываются съезды феодалов». Наряду с термином «раннефеодальная монархия» у Юшкова по отношению к Киевской Руси времен Владимира и Ярослава Мудрого используется термин «феодальная империя» в связи с полиэтничностью государства[393].
С новых позиций тему отношений вече и князя, обстоятельно рассмотренную в дореволюционной историографии В. И. Сергеевичем[394], изложил Μ. Н. Тихомиров. Ученый трактует эти взаимоотношения в связи с борьбой горожан за свои «вольности». Горожане «стремились сажать на стол только угодных им князей», заключая с последними «ряд» на вечевых собраниях. «Соглашение с киевлянами, — по мнению Тихомирова, — начинает являться одним из необходимых условий для утверждения князя в Киеве»[395].
Всю свою жизнь изучению древнерусской истории посвятил Б. А. Рыбаков. Политическое развитие Древней Руси ученый рассматривал в динамике. Рассуждая о времени Владимира и Ярослава, он пишет о «единой Киевской Руси как первичной политической форме», о «единой державе Руси», о «раннефеодальной монархии», «раннефеодальной империи», «единой автократической империи». Эта «возрастная, временная политическая форма, особенно необходимая в условиях постоянной внешней опасности для содействия первичным процессам феодализации». После смерти Ярослава Мудрого, по мысли Рыбакова, «произошел разрыв между продолжавшими развиваться производительными силами и политической формой, временно затормозившей нормальное развитие класса феодалов». Возрождение феодальной монархии при Святополке, Мономахе и Мстиславе лишь «несколько поправило дело». «Нужны были иные масштабы государства, иная структура феодального организма», поэтому на смену автократической империи в XII в. пришли феодальные «княжества-королевства, которые были «вполне сложившимися государствами» с «суверенными государями» во главе[396]. Рыбаков значительно углублял, модернизировал феодальные отношения и феодальный характер княжеской власти находил едва ли не с самого момента возникновения этого института. При этом он считал, что «система вассалитета естественно вырастала из племенного строя и начала оформляться еще в пору интеграции племен»[397]. Еще более модернизировал древнерусскую действительность В. Т. Пашуто, детально рассмотревший характер таких политических институтов, как собор, совет при князе, снем, вече, ряд, подручничество, кормление, местничество, вассалитет, княжеский суд. Так, ученый считал, что местничество «существовало и пронизывало княжеско-боярскую жизнь в Древней Руси, чрезвычайно развиты были и другие элементы феодальных отношений[398]. Относительно периода так называемой феодальной раздробленности ученый выдвигает интересную мысль о том, что «и после Мономаха на Руси сохранялась общерусская форма правления, при которой киевский стол стал объектом коллективного сюзеренитета наиболее сильных князей»[399]. Другой ведущий специалист по древнерусской истории Л. В. Черепнин считал, что лишь со времени Владимира есть основания говорить о раннефеодальной монархии («единовластии») на Руси, до этого власть киевского князя конкурировала с властью других княжеских «родов»[400]. О складывании сюзеренитетно-вассалитетных связей исследователь пишет только применительно к XII в.[401].
Таким образом, в рамках советской исторической школы был сформулирован особый взгляд на природу княжеской власти в Древней Руси, тесно увязанный с теорией классовой борьбы и развитием феодальных отношений. В то же время, в советских исследованиях практически не уделялось внимания элементам пережиточности, патриархальности в междукняжеских отношениях, не учитывалась специфика восточнославянского региона, однозначно толковались функции верховной власти. Крайне негативной также представляется тенденция советских историков искусственно удревнять период становления Древнерусского государства и развитие в нем феодальных отношений[402].
Подводя итог развитию историографии советского периода в направлении исследования проблемы формирования государственности и связанной с этим процессом складывания верховной власти, нельзя не отметить негативные стороны марксистской теории, долгое время определявшей характер исследований различных областей жизни человеческих обществ. Отрицательной стороной можно признать уже само доминирование только одной концепции, с которой исследователи подходили к изучению славянских или любых других обществ. Работа историка по сути сводилась к поиску доказательств уже сформулированных теоретических обобщений. Кроме того, марксистское понимание образования государства, выделения публичной власти не учитывало многих важных факторов — политических, идеологических (религиозных), психологических. Нельзя также игнорировать военные факторы. «Надо помнить и то, — отмечает Т. В. Кашанина, — что человек — биологическое существо и ему так же, как и всем живым свойственно чувство самосохранения: объединение с себе подобными под началом единого координирующего центра многократно повышает способность противостоять как силам природы, так и другим, конкурирующим человеческим общностям»[403]. Некоторые отмеченные факторы нашли отражение в буржуазной исторической науке дореволюционной России и в довоенных славянских государствах, но наиболее пристальное внимание к ним приковано в современной историографии.
2.1.3. Современная историческая наука о проблеме образования Древнерусского государства
После крушения социалистического строя и распада Советского Союза произошла радикальная смена исследовательской парадигмы и исследовательских приоритетов, затронувшая обществоведческие дисциплины и среди них прежде всего историю. В методологическом плане это касалось в наибольшей степени ликвидации монополии марксистской концепции. Из марксистского инструментария, приложимого и к интересующей нас теме, наибольшей критике подверглись классовый подход и формационная теория с ее детерминизмом исторического процесса и жесткой пятичленной схемой развития человечества. Никакие политические, вненаучные факторы не могут воспрепятствовать современному исследователю применять в своей деятельности любые методы и теории познания, философские системы и исследовательские приемы. В современных условиях высшим критерием научного исследования становится принцип объективности[404].
К 1992 г. российскими учеными подготовлен сборник «Власть и политическая культура в средневековой Европе». В предисловии к данному сборнику его ответственный редактор доктор исторических наук Е. В. Гутнова отмечала те моменты, которые ранее не привлекали внимание ученых или решались слишком однозначно: «Среди них — вопросы институционной истории. Казалось бы, давно и хорошо изученные сами по себе, средневековые политические институты оказались в исследованиях историков изолированными от характера социальной политики государства, от органов местного управления, опиравшегося на широкий базис разнообразных корпоративных институтов, пронизывавших все феодальное общество. Вместе с тем не получил достаточного освещения и вопрос об известной самостоятельности все более усложнявшегося аппарата власти, формировавшегося нередко в особую корпорацию»[405]. Обращение непосредственно к рассмотрению института верховной власти в средневековой Европе было важным шагом на пути становления современной исторической школы. Одна из статей сборника обращалась
Новое поколение российских исследователей в последнее время непосредственно обращается к рассмотрению института верховной княжеской власти, условия и различные аспекты ее функционирования[406].
Всестороннему анализу в современной историографии подвергаются вопросы становления государственности восточных славян. Наиболее значимой представляется полемика М. Б. Свердлова и И. Я. Фроянова, отстаивающих различные точки зрения о путях становления феодализма в Древней Руси[407]. В отличие от М. Б. Свердлова, И. Я. Фроянов считает, что Киевская Русь выступает не в форме раннефеодальной монархии, а в виде самоуправляющихся земель-волостей, во главе со старшим городом (городом-государством), при этом роль и функции князя однозначно определить невозможно[408]. Огромное значение имеет монография М. Б. Свердлова «Становление феодализма в славянских странах»[409], в которой автор впервые в новейшей исторической науке рассматривает общественно-политическое развитие всего славянского региона. В работах А.А. Горского рассматриваются важные проблемы развития восточнославянского общества в раннесредневековый период[410]. Раннесредневековой историей восточнославянского региона углубленно занимается и В.Я. Петрухин[411]. В ряде статей А. В. Назаренко, активно использующего сравнительно-исторический метод, рассматривает проблему престолонаследия в Древней Руси[412]. Еще более широко, использует сравнительно-исторический метод Ю. М. Кобищанов, проанализировавший такое характерное для ранней истории Древней Руси явление, как полюдье[413].
Проблемы формирования древнерусской государственности и политического развития Древней Руси остаются в поле зрения и украинских историков. Ведущим украинским исследователям Η. Ф. Котляру и Π. П. Толочко принадлежит ряд работ, затрагивающих косвенно или непосредственно проблему становления верховной власти в восточнославянском регионе[414].
Таким образом, в современной историографии анализ генезиса, функций и сущности института верховной власти в славянских государствах занимает существенное место в исторических исследованиях. Заметно (что чрезвычайно важно) изменение отношения к сущности княжеской власти, уже нет однозначной трактовки этого института, как защитника интересов господствующего класса. Отмечается, что целью политики князя является «забота о всех своих подданных и регулирование противоречий между ними»[415]. Вполне закономерно связывается образование института наследственной княжеской власти со становлением прочных основ государственности. При этом указывается на важность учета всех факторов, явлений древнерусской жизни для создания целостной картины исторического развития славянских обществ, невозможность игнорирования одних факторов в угоду другим. «Актуален теперь, — отмечает М. Б. Свердлов, — не поиск одной определяющей черты в формировании Древнерусского государства, а выявление всей системы факторов, изученных на основе всех исторических фактов»[416]. Целый комплекс проблем, связанных с институтом верховной власти — значение внешнеполитических акций в укреплении власти внутри государства, значение коронации, развитие титулатуры, становление наследственной власти и принципы наследования, смысл легенд и призвании князей, культы святых князей, идеологическое обоснование власти, отношение правящей династии к управляемой ею стране, функции правителя и его монополии (регалии), формирование княжеской (государственной) администрации, роль княжеской дружины в укреплении власти правителя и становлении государственности и др. — нашел отражение в современных исследованиях.
Для современной исторической науки характерно комплексное использование письменных, фольклорных, археологических, этнографических и лингвистических источников, широкое применение метода сравнительно-исторического анализа. Изменилась и методика работы с традиционными письменными источниками, что «означает прежде всего более глубокое проникновение в смысл описываемых летописцами событий, открытие новых граней в летописных повествованиях, дано, казалось бы, полностью исследованных, в конечном счете — увеличение информации, извлекаемой современным ученым из летописей»[417]. Поскольку значительного расширения круга письменных источников по истории раннесредневекового периода нельзя предвидеть, этот подход приобретает особое значение[418]. Необходимо также отметить, что к интереснейшим выводам приходили и дореволюционные историки, более активное использование их наследия может оказаться весьма перспективным.