Мы сажали еще множество всякой всячины: бобы, окру, картошку, репу, горох. Горохом мы обсаживали поле по периметру, на границе с лесом. Осенью горох привлекал оленей. Олени страшно любят горох и готовы пройти двадцать миль по горам, чтобы найти гороховый участок. Мы всегда без труда добывали оленину, чтобы сделать запас мяса на зиму. Еще мы сажали арбузы.
Мы с дедушкой выбрали тенистую часть поля и довольно обильно засадили арбузами. Бабушка сказала, что мы отвели под арбузы целую плантацию, но дедушка ответил: что мы не съедим, то всегда можно отнести в магазин на перекрестке и, вполне может быть, выручить хорошие деньги от продажи.
Однако вышло по-другому, и к тому времени, как арбузы созрели, мы с дедушкой поняли, что пришел крах арбузного рынка. За самый большой на свете арбуз можно было выручить от силы никель — и то если бы удалось его продать. Что было вряд ли возможно.
Однажды вечером мы с дедушкой сели за кухонный стол и сделали подсчеты. Дедушка сказал, что галлон виски весит фунтов восемь или девять, а за него мы получаем два доллара; так что он не видит ни малейшего на свете резона тащить в магазин нА перекрестке двенадцатифунтовый арбуз за никель — разве что торговля виски пойдет на спад; а это как нельзя мало вероятно. Я сказал дедушке, что, по-моему, очень похоже, ситуация вынуждает нас съесть все арбузы.
Арбузы, пожалуй, самая медленно растущая вещь из всего, что сажают в землю. Созревает фасоль, созревает окра, созревает горох — почти все уже выросло и созрело, но арбузы все лежат и лежат, нескончаемо зеленые. Я довольно регулярно проверял рост арбузов.
Когда вы уверены, что арбузы созрели, — они не созрели. Найти и проверить зрелый арбуз почти так же сложно, как выбрать время для сева и посадки.
Несколько раз за ужином я говорил дедушке, что подозреваю, что нашел зрелый арбуз. Я проверял участок каждое утро и каждый вечер. Иногда еще в обед, если было по пути. Всякий раз мы приходили на участок, и дедушка проверял арбуз, но всегда оказывалось, что арбуз еще не подошел. Однажды за ужином я сказал дедушке, что почти точно обнаружил арбуз, который мы ищем, и он сказал, что мы его проверим на следующее утро.
Я встал рано и стал ждать. Мы пришли на участок до восхода солнца, и я показал дедушке найденный арбуз. Он был большой, темно-зеленый. Мы с дедушкой сели на корточки у арбуза и стали его изучать. Прошлым вечером я уже изучил его тщательно, но теперь вместе с дедушкой проделал это снова. Проведя некоторое время за изучением, дедушка решил, что арбуз выглядит достаточно похожим на зрелый, чтобы провести проверку щелчком.
Вы должны действительно знать, что делаете, чтобы проверить арбуз щелчком и извлечь из этой проверки правильное заключение. Если вы щелкаете по арбузу, и звук похож на тынък — арбуз совсем зеленый; если получается тэнък — он еще не поспел, но уже на подходе; если же получается танък — зрелый арбуз найден. Два шанса к одному против вас; что верно, как говорил дедушка, и во всем остальном в жизни.
Дедушка щелкнул арбуз. Он щелкнул крепко. Он ничего не сказал, но я пристально наблюдал за его лицом, и он не покачал головой, что было хорошим признаком. Это не значило, что арбуз зрелый, но говорило о том, что дедушка не сбросил арбуз со счетов. Он щелкнул его еще раз.
Я сказал дедушке, что мне показалось, что звук получился очень похожим на танък. Дедушка откинулся на пятки и посмотрел на арбуз еще немного. Я сделал то же самое.
Взошло солнце. На арбуз села, раскрывая и складывая крылья, бабочка. Я спросил дедушку, не было ли это хорошим знаком, потому что, как мне кажется, я когда-то слышал, что если на арбуз вспорхнет бабочка, это почти наверняка означает, что арбуз спелый. Дедушка сказал, что никогда не слышал о такой примете, но, может быть, оно и правда.
Он сказал, что, насколько он может судить, мы имеем пограничный случай. Он сказал, что звук выходит где-то между тэнък и танък. Я сказал, что таким же он показался и мне, но при этом мне послышалось, что он здорово склоняется в сторону танък. Дедушка сказал, что есть еще один способ, которым мы можем проверить арбуз. Он пошел и принес стебелек осоки.
Если доложить стебелек осоки поперек арбуза и он останется лежать, арбуз зеленый. Но если стебелек осоки поворачивается из поперечного положения в продольное, значит, ваш арбуз спелый. Дедушка положил стебелек осоки на наш арбуз. Стебелек пролежал минуту, потом повернулся самую малость — и остановился. Мы сидели, наблюдая за ним. Дальше он поворачиваться не хотел. Я сказал дедушке, что считаю, что стебелек слишком длинный, и это задает спелости внутри арбуза слишком много работы. Дедушка взял стебелек и укоротил его. Мы попробовали снова. На этот раз он повернулся больше и почти достиг продольного положения.
Дедушка готов был сдаться, но я не никак хотел. Я нагнулся, чтобы наблюдать стебелек повнимательней, и сказал дедушке, что он движется — медленно, но верно — в сторону продольного положения. Дедушка сказал, что это может быть оттого, что я на него дышу, так что это не считается, но он решил все равно не сбрасывать арбуз со счетов. Он сказал, что если мы дадим ему еще полежать до тех пор, как солнце окажется прямо над головой, примерно до обеденного времени, — тогда мы можем его сорвать.
Я внимательно следил за солнцем. Казалось, оно покачивалось в небе, сидя на кромке горной гряды, и твердо решило сделать утро как можно длиннее. Дедушка сказал, что солнце иногда ведет себя таким образом: как, например, когда мы пашем и думаем о том, чтобы поздно вечером пойти искупаться в ручье.
Дедушка сказал, что если мы чем-нибудь займемся и сделаем вид, что нам нет ни капли дела до солнца, как бы медленно оно ни двигалось, оно оставит свои проделки и возьмется за ум. Так мы и поступили.
Мы занялись подстриганием окры. Окра растет быстро, и ее нужно постоянно обрезать. Чем больше окры вы срежете со стебля, тем больше ее вырастет взамен.
Я двигался вдоль ряда перед дедушкой и срезал окру, которая росла на стебле низко. Дедушка следовал за мной и срезал высокую окру. Дедушка сказал, что он подозревает, что мы с ним первые в мире, кто придумал, как подстригать окру, не пригибаясь к земле и не сгибая стеблей. Все утро мы подрезали окру. Мы как раз добрались до конца ряда, когда появилась бабушка. Она улыбалась.
— Пора обедать, — сказала она.
Мы с дедушкой не выдержали и бросились бежать к арбузному участку. Я добежал первый, и поэтому сорвал арбуз я. Но поднять его я не мог. Дедушка отнес его к ручью и дал мне скатить его в воду — плюх! Он был такой тяжелый, что сразу утонул в холодной воде.
Солнце было уже низко, когда мы его достали. Дедушка лег на берег, погрузил руки глубоко в воду и вытащил его. Он отнес его — мы с бабушкой следовали за ним — в тень огромного вяза. Там мы уселись вокруг арбуза в круг, глядя, как холодная вода собирается бусинками на темно-зеленой шкуре. Это была настоящая церемония.
Дедушка вытащил длинный нож и поднял его. Он посмотрел на бабушку, потом на меня и засмеялся, увидев мой открытый рот и круглые глаза; потом он надрезал арбуз — и арбуз раскрывался перед ножом, что значило, что он спелый. Он был правда спелый. Когда его раскрыли, сок скатывался в водные шарики на красной мякоти.
Дедушка нарезал арбуз на ломтики. Они с бабушкой смеялись, потому что сок тек у меня изо рта и лился по рубашке. Я ел арбуз в первый раз.
Лето неторопливо текло своим чередом. Это было мое время года. Я родился летом, и поэтому, по традиции чероки, лето стало моим временем года. Так что мой день рождения был долгий: не день, а целое лето.
Согласно традиции, во время вашего времени года вам должны рассказывать о месте вашего рождения; о свершениях вашего отца; о любви вашей матери.
Бабушка сказала, что мне посчастливилось, и, вполне может быть, я один на сотню миллионов. Она сказала, что я родился от самой природы — от Мон-о-Ла, — и поэтому у меня есть все братья и сестры, о которых она пела в мою первую ночь в горах.
Бабушка сказала, что лишь немногие избранные получают такую полную любовь деревьев, птиц, вод, дождя и ветра. Она сказала, что пока я живу, я всегда могу вернуться к ним, как домой, когда другие дети найдут, что их родителей не стало, и им будет одиноко; но мне никогда не будет одиноко.
Мы сидели на задней веранде, в сумерках летних вечеров. Темнота ползла по ущельям, пока бабушка тихо говорила. Иногда она останавливалась и надолго смолкала, потом проводила по лицу руками и говорила еще немного.
Я сказал бабушке, что очень всем этим горд и не сходя с места могу сказать, что больше не боюсь темноты в ущельях.
Дедушка сказал, что у меня есть перед ним большое преимущество, потому что я родился особенным и все такое прочее. Он сказал, что желал бы быть избранным для такой участи. Дедушка сказал, что ему всегда мешало в жизни подозрение, что он боится темноты, а теперь он будет всегда на меня рассчитывать в том плане, чтобы я направлял его — в разных темных ситуациях. Что, сказал я ему, я буду делать.
Мне было уже шесть лет. Может быть, мой день рождения напомнил бабушке, что время идет. Она зажигала лампу почти каждый вечер и читала, и подгоняла меня в изучении словаря. Я дошел до Б, и оказалось, что одна страница вырвана. Бабушка сказала, что на этой странице нет ничего важного, и в следующий раз, когда мы с дедушкой пришли в поселок, он заплатил за словарь в библиотеке и купил его. Словарь обошелся в семьдесят пять центов.
Дедушка не жалел о потраченных деньгах. Он сказал, что всегда хотел иметь такой словарь. Так как он не мог прочитать ни слова из того, что в нем было написано, я подозревал, что у него было на уме какое-то другое применение, но я никогда не видел, чтобы он к нему притрагивался.
Приходил Билли Сосна. Когда поспели арбузы, он стал приходить чаще. Билли Сосна любил арбузы. Он ни капли не зазнался ни от денег, которые получил от табачной компании Ред Игл, ни от награды за поимку преступника из большого города. Он никогда не упоминал об этом, и поэтому мы никогда не спрашивали.