[102]. Но у Веджо перед глазами и современные лицемеры, за смирением он видит спесь, многие надевают на себя маску смирения, но добродетели внутри не имеют. Вспоминается критика лицемеров у Бруни и Поджо Браччолини. Смирение – добродетель только тогда, когда она без притворства, без обмана, имеет благочестивую искренность духа. Наблюдая в жизни высокомерие и спесь аристократии и лицемерное смирение монахов, гуманист Веджо предлагает новый образец поведения.
Жестам у него вообще уделено большое внимание, одновременно с ними рассматривается и выражение лица. Жесты не должны быть грубыми, затрудненными, нервозными, размашистыми, исполненными негодования. Все члены надо сдерживать, чтобы любой жест или движение были бы достойны всяческого одобрения.
Надо остерегаться проявлять излишнюю радость как в мимике, так и в жестах, не стоит бурно подпрыгивать, чтобы не показаться развязным, или выражать смех нескладными и беспорядочными движениями[103]. Смех Веджо вообще осуждает, ссылаясь на Платона, Катона, Пифагора. Но он не приветствует и то, что можно наблюдать у Тиберия, – прямая и откинутая назад голова, нахмуренное лицо и молчаливость – признаки наихудшего человека по Веджо (хотя, замечает он, эти качества оценивают по-разному). Однако достойно упрека, считает гуманист, отводить глаза на манер изнеженных женщин, едва заметно и стыдливо поднимать их, нежно улыбаться, слегка закусывать верхнюю губу, произносить слова, разделяя их интонационными паузами, нежно, старательно вкрадчивым тихим голосом[104].
Особенно надо следить за глазами, они, словно вестники всего, что обдумывается, отражают это вовне. Их не следует ни округлять, ни закатывать, первое – знак легкомыслия и непостоянства, второе – спеси и высокомерия. Их не надо направлять то туда, то сюда, по обычаю безумца, делать угрожающе свирепыми, вперять более пылко, опускать более смиренно или направлять в сторону (не на собеседника), но надо устремлять с приятностью и любовью на тех, с кем говоришь[105].
Также Веджо советует подумать и о губах и голосе, что интересует его гораздо больше. Рот не стоит кривить, губы – нарочито растягивать, язык не должен заплетаться или быть высунут за пределы рта, чтобы в разговоре юноша не плевался и не брызгал слюной, чтобы изо рта не исходил никакой свист, чтобы юноша не отхаркивался нескромно и не зевал, широко открывая рот.
Голос надо умерить, он не должен быть «гортанным», глухим, невнятным или пронзительным и звонким с губ, становиться умышленно более слабым и робким, более грубым или более возвышенным, нельзя произносить слова сквозь зубы или шамкая губами, как говорит Иероним[106].
Веджо обращает внимание на все части тела. Шея не должна быть негнущейся, а плечи горделивые (чванные), и бока должны быть расположены по прямой линии, чтобы не вызывать смех и чтобы тело не качалось в ту и другую сторону наподобие лодки, по словам Цицерона, и чтобы при разговоре жесты не были распущенными и расслабленными, что кажется, будто из них возникает какая-то пляска.
Он вспоминает древнюю науку жестов – хирономию, говоря о руках: прямые, искусные, ловкие руки очень способствуют достоинству. Говоря, не следует ими размахивать, чесать голову пальцами или чаще необходимого использовать их, чтобы сморкаться и ковырять в ушах, не следует прятать руки под одеждой, размахивать ими, потирать их между собой или бить. И ноги требуют разумного управления, они не должны двигаться, когда сидишь, а когда идешь, не должен ступать недостойно (некрасиво) и грубо; ноги как несущая анатомическая структура должны поддерживать верхние члены твердо и надлежащим образом. И гуманист вспоминает Гомера, хвалившего греков за то, что они при ходьбе имели некую достойную осанку, исполненную королевского величия[107]. Но, заметим, он говорит о детях не королей и аристократов, а горожан, и подобные примеры, употребление слова «достойный» применительно ко всем детям, свидетельствуют о желании гуманиста укоренить в них подобный тип поведения.
О походке особый разговор, так как она не менее, чем упомянутое ранее, обнаруживает скрытые внутри душевные качества. Веджо не ссылается здесь на «Физиогномику», он обращается к Клеанфу, который, вслед за учителем Зеноном, говорил, что по внешнему виду каждого можно понять его нравы. Идущий шагом спотыкающимся, небрежным, грузным, тяжело сотрясаясь всем телом, обнаруживает в себе большую беспечность и безрассудство; а те, кто движутся торопливо, порывисто (если не спешат) – неустойчивость и непостоянство. Не одобряют и того, кто идет то быстрее, то медленнее (как пишет Саллюстий о Катилине). Должен сохраняться тот вид походки, как учит Амвросий, в котором есть внушительность авторитета, вес серьезности, след спокойствия. Но Веджо предлагает подражать ряду античных деятелей, которые соединяли с серьезностью, строгостью любезность (учтивость). В целом он считает более всего похвальным середину, «если мы не будем выглядеть изнеженными и расслабленными, суровыми и грубыми»[108]. Эта мысль об умеренности, золотой середине не раз встречается у гуманиста, возможно, она оказала влияние и на Эразма.
В отличие от Веджо, Эразм жестам и походке уделяет гораздо меньше внимания. В отклонениях от прямого положения тела он видит некоторые пороки (леность – запрокидывать голову назад и приподнимать плечи), лицемерие (вытягивать шею в ту или другую сторону), но не только высмеивает их, как Веджо, но замечает, что таковые телодвижения, если их оставить в небрежении, обращаются в природу, обезображивают тело (горб при плохой осанке, кривая шея). А о походке кратко пишет: «…должна быть не медлительна, не скора, из которых первая бывает у нежащихся, а последняя у бешеных, не развальчива, которую осуждает Фабий». Но обсуждает то, как преклоняют колена в разных странах, считая возможным по этой части поступать вольно.
Рассуждения Веджо об одежде сопровождаются множеством примеров, с главной идеей – чистоты и следования середине – избегать грубого и вопиющего небрежения в одежде и чрезмерной изысканности, с отказом от благовоний, но с разрешением скромно и здраво пользоваться зеркалом, как советовал юношам Сократ: если они были красивы, то чтобы краснели, обнаружив у себя какой-то душевный порок, а если безобразны, то чтобы порок тела исправили красотой души.
Для Эразма одежда – «тело нашего тела», и через нее можно узнать расположение души. Эразм против того, чтобы «волочить за собой длинные хвосты», против пышной одежды. «Следовательно, по мере достатка, по степени достоинства, применяясь к стране и к обычаю носить одежду надобно: неразодранную и неизмаранную, притом и не такую, которая бы показывала или роскошь, или пышность, или щегольство». И надо соблюдать опрятность. Чем больше богатства, тем любезнее умеренность. «Надобно делать снисхождение малоимущим в утешении их состояния, дабы оно сносно им казалось»[109].
В отношении трапез у Веджо скорее общие рассуждения, чем наставления отроку. Надобно избегать и скудости, и пышности в еде, пьянства и обжорства. Скромность в еде и умеренность способствуют сохранению здоровья (пример Зенона, прожившего до 88 лет). Трезвость дает здоровье и телу, и душе, и разуму. Равно необходимо и молчание, похвально немногословие на пирах (примеры с молчанием Ксенократа и Зенона).
Иначе этот вопрос обсуждает Эразм. В разделе «О пирах»[110] он обсуждает поведение ребенка за трапезой понятным для ребенка языком: надо мыть руки; обрезать ногти; опорожнять желудок; причесывать волосы; держать руки на столе и не класть их на тарелку; не кривляться на стуле, резать хлеб ножом; пить не более 2–3 раз за обедом и не глотать, как лошадь. Он советует пить воду или вино с водой: вино и пиво расслабляют здоровье детей и развращает их нравы. Охотники до крепкого вина получают в награду «гнилые зубы, бледные щеки, впалые глаза, тупые мысли и, словом сказать, старость безвременную». «Некоторые, не успевши сесть за стол, тотчас же протягивают руки к пище, что делают волки или те, которые не уварившееся еще мясо из горшка таскают и жрут». «Обмакивать пальцы в похлебку есть дело крестьянское, а лучше то, что нравится, вынимать ножом и вилками, брать то, что ближе к тебе. Замаранные пальцы облизывать языком или марать об платье есть также не учтиво, а лучше обтереть их скатертью или салфеткою». «Глотать вдруг целые куски есть свойство аистов или прожор»[111]. При разрезании птицы обрезать со всех сторон то, что тебе нравится, есть дело сластолюбцев. Подавать что-либо другому, съевши наполовину, есть обычай неблагопристойный.
Эразм против стародавнего обычая бросать еду собакам или играть с ними во время обеда, считая это глупостью.
«Глодать зубами кости свойственно собакам, а очищать их ножиком есть дело учтивое»[112]. Соль надо брать ножиком. Облизывать языком тарелку или блюдо, к которому прилипли сахар или что-то сладкое, свойственно кошкам, а не людям. Не надо чавкать наподобие свиней. Неучтиво, поворачивая глаза, смотреть, кто что ест, коситься на сидящих рядом. Смеяться при забавных шутках надо скромно и умеренно. При худых – не улыбаться. Украшает отрока молчание за столом[113].
В размышлениях о том, как вести себя в храме, у обоих гуманистов много от традиции. К образцу благочестивого поведения у Веджо – во время службы обнажить голову, склонить шею, преклонить колени и т. п. – присоединяются запреты, обращенные более всего к подросткам: не ходить по церкви, не разговаривать, не смеяться, не ругаться, не шуметь. Эразм, который уделяет этой теме немного внимания, не вносит ничего нового и осуждает того, кто в церкви «ни шляпы не скинет, ни на колени не встанет».