[193]. Отметим только моменты, связанные с образованием. Петрарка с большой похвалой отзывается о стремлении Аццо общаться с образованными людьми, ежедневно читать книги, заниматься литературой совместно с друзьями и пр. Заметим, речь идет не об интеллектуале, не о писателе или поэте, не о профессоре университета или богослове, рассказ идет о политике и правителе, правда, с университетским образованием, кажется, как у Петрарки, незавершенным. И даже если слова о постоянном чтении скорее похвала и комплимент, чем практика повседневной жизни, сам факт тяготения Аццо к образованным людям и книгам претендует на то, чтобы стать знаком престижа. Ясно, что и университетское образование уже рассматривается как престижное.
И, напротив, необразованный представитель титулованного происхождения, собственно весь слой необразованных знатных лиц, становится объектом критики. Кратко остановимся в этой связи на диалогах и эпиграфах на тему знати и ее отношения к образованию. Два самых ярких текста называются «Об охотничьих псах» (I. 32 De canibus) и «О множестве книг» (I. 43 De librorum copia). Первый из диалогов наполнен иронией и насмешкой. Разум сатирическими красками описывает «мыканье» дворян-охотников по лесам и полям, их пустые беседы по вечерам, а затем в лицо бросает им укор в полной необразованности. Позволю себе привести один развернутый фрагмент:
И неужели это и есть все ваше умение? Это что, та любовь, та благодарность и тот долг, который вы уплачиваете Творцу, кормилице-родине, родителям и друзьям? Вы знаете только ваших ястребов и цапель, кричащих под облаками, немного растерзанной добычи, пот, напряжение и ночные истории о потерянном дне. В этих занятиях вы всегда энергичны и неутомимы, а при занятиях серьезными вещами вы медлительны и бессильны. Для вас слишком объемисты исторические сочинения Ливия, речи Цицерона и – немыслимо представить – священные книги. Невыносимо подумать, что вы, рожденные для иного, живете, проводя время в охоте, если только можно назвать это жизнью?[194]
«Рождение для иного» значит в контекстах Петрарки – для высокого личного, творческого или общественного предназначения. В подтексте прочитывается важнейшая мысль: образование – предназначение человека, определенное Богом. Оно, как отчасти было отмечено, заложено в природе человека; от него самого зависит, будет ли реализовано. Получается, что дворяне в массе своей (автор использует в своей филиппике-речи местоимение множественного числа вы), этому предназначению не соответствуют. Отметим попутно, в списке тех авторов, сочинения которых следует постигнуть в дворянских семьях, рядом названы один из отцов римской истории, один из самых блистательных римских риторов и Священное Писание. Такое близкое культурное соседство бросает позитивно-сакральную тень на светские языческие тексты и высвечивает новизну идейной позиции Петрарки. Отчасти – и некоторые пункты его образовательной программы.
Как же в данном случае реагирует Пинитиан?
Что ты теряешь свободное время, охотясь с собакой?
Нужно, бесспорно, себе радостей лучших искать.
Quid juvat optandum venatu perdere tempus,
quaerere cum possis commodiora tibi.
Как можно понять, Пинитиан словно бы оставляет за охотой право считаться одной из радостей (употребим слово переводчика) дворянина. Мысль Петрарки жестче: охота, которая в глазах других действительно может рассматриваться как возможная и не лишенная приятности форма отдыха от дел, есть главное и бессмысленное в его глазах занятие дворянина. Этот дворянин, а через него все дворянство вновь укоряются автором диалога за забвение призвания человека, которое видится в образовании, чтении, общественно-полезном служении и пр.
Пинитиан доносит идею уклончиво и дипломатично. Не исключено, что это продиктовано временем и активным участием немалой части дворянства в Реформации и переустройстве Германии. В то же время он не может не помнить требований крестьянства, связанных с заповедными лесами и охотами. Потому аккуратно, вне обозначения сословной адресации, формулирует пожелания. При этом гуманистически-антропологические идеи Петрарки о предназначении человека остаются вновь вне зоны его внимания.
Еще более жестко, почти как филиппика, звучит социальная критика Петрарки в диалоге «О множестве книг» (I. 43). Так, Разум с неподдельным негодованием и ужасом рассказывает о некоем знатном лице следующее:
Был недавно не в полях или лесах, но в очень большом, весьма процветающем, при том (что может тебя удивить) итальянском городе не пастух и не пахарь, но муж благородного происхождения, занимающий большое положение среди граждан, который клялся, что он дорого бы заплатил, чтобы в его родном городе не жил ни один ученый и не приезжал бы туда. О, голос каменного сердца![195]
Необразованный крестьянин в пору Петрарки не вызывал большого удивления. А вот знатный муж, да еще и обитатель большого города (Милана), правители которого (Висконти) выказывали себя меценатами наук и искусств, приглашали Петрарку украсить присутствием их город, общественные и придворные праздники, уже воспринимался словно бы персона из варварского века, вне цивилизации. В глазах гуманиста ужасно не только собственное поведение и незнание такого мужа, но последствия для общества. Страшно и то, что столь вопиющий случай не единичен. Чуть дальше, обратившись к книгам, наш автор заключает:
Но что сказать о ваших знатных мужах, которые не только терпимо относятся к гибели книг, но и горячо желают этого? Безусловно, пренебрежение такой прекрасной вещью, как книга, и ненависть к ней в короткое время ввергнут вас в пучину невежества.
Тема невежества, как в данном диалоге, так и во многих других, вызывает очень взволнованные и горячие рассуждения Разума: по сути дела, через критику и порицание отстаивается важность образования и уважения к учености. Поднимает автор и еще две темы: коллекционирование книг как одного из видов престижного украшения жилища и невозможность умом объять необъятное в случае великого множества книг.
Как же реагирует на данный текст Пинитиан?
Множество книг – хорошо для того, кто их с пользой читает.
Множество книг у глупца могут и разум отнять.
Res bona librorum, si quis bene noverit uti,
copia, sed fatuos copia saepe facit.
Немецкий автор подхватывает только последние темы. Собственно, он практически облекает в стихотворный текст одну из фраз Разума, произнесенную в начале диалога: «Одни книги приводят к знанию, другие, которые глотают больше, чем могут переварить, ввергают в безумие»[196].
Очевидно, эпоха книгопечатания начала выводить книги из сферы престижно-украшательской и ориентировать именно на чтение. Да и адресация Пинитиана к широкому читателю, у которого, конечно, не было средств для покупки большого числа дорогих манускриптов, заставляла искать более близкие его пониманию формулы. В частности, о том, что стремление от усердия прочесть все доступное, может обернуться потерей умственного здоровья.
Попытаемся подвести некоторые итоги. Проанализированные диалоги позволяют прийти к заключению, что суждения и рекомендации гуманиста Петрарки об образовании складываются в некую преамбулу к будущей ренессансной программе образования, обозначают ее отправные точки. Они неразрывно связаны с новыми представлениями о человеке, его природе и возможностях. Стержневой идеей становится идея-концепция образования как потребности самой человеческой природы, престижной составляющей личной и общественной жизни; оно стоит выше знатности, если не сказать, что само становится «новой знатностью» новой личности.
Среди путей к образованию и учености на первое место ставятся собственные усилия личности, самообразование в широком смысле этого слова. С похвалы самообразованию-чтению, адресованной Аццо Корреджо, начинается трактат, продолжается в предисловии ко второй книге, чтобы закончиться в последнем диалоге.
Как и во всех иных случаях, Петрарка умело использует для отстаивания позиции арсенал собственного знания, приводя факты и примеры, припоминая поучительные истории, отсылая к греческим и римским авторам. Этому же служат сатирические зарисовки по поводу невежества, буде в нем уличен учитель, ученик или знатный муж.
Обращения ко многим (вы, вам) указывают на социально-значимые болезни в связи с образованием: непонимание частью титулованного общества важности книг для постижения знания, недопустимые модели поведения отпрысков знатных семейств в связи с учителями, присутствие в их сообществе малообразованных лиц, предпочтение «в массах» неинтеллектуальных форм досуга и пр.
Столь обширный материал показывает, что тема образования – одна из смыслообразующих в рассуждениях первого гуманиста о человеке и обществе.
Немецкому автору эпиграфов данную тему оказалось важным наполнить дидактической составляющей, подчеркнуть роль учителя, указать на возможность избрания достойных вариантов досуга, отстоять образование и знание как личную и общественную ценность. Только в последнем он полностью следует Петрарке.
И. А. ЖуравлёваОбучение живописи в ренессансной Венеции
Во второй половине XV–XVI в. отмечается небывалый расцвет венецианской школы живописи, о котором написана не одна сотня книг. Однако историография обходит стороной вопрос о том, каким образом тайны ремесла передавались от художника к художнику, порождая особый венецианский стиль. Отдельные сведения о том, как происходило обучение, встречаются в трактатах о живописи, биографиях художников и частично в статуте венецианского цеха художников. В данной статье мы решили собрать эту разрозненную информацию воедино, чтобы представить процесс обучения с момента, когда ученики впервые брали в руки карандаш и до их первых самостоятельных работ.