[363]. Высказывались мнения о том, что семья матери Флация была итальянской лишь по фамилии – итальянизация имен была довольно распространенным явлением. У Флация была и другая фамилия (Франковиц), которой он время от времени пользовался на протяжении всей жизни, в том числе для официальных документов. Профессор Бристольского университета Эдо Пивцевич считает, что перед нами своего рода прозвище, данное семье – старинный истрианский обычай[364]. Пивцевич не делает из этого никаких выводов: в самом деле, это второе имя могли носить предки Флация по женской линии[365]. Однако не могло ли само это имя означать близость к итальянской культурной среде? Увы, мы не можем сказать определенно.
Отец Матии Андреа Влачич был выходцем из среды разбогатевших плебеев безусловно славянского происхождения. Югославские ученые серьезно исследовали вопрос о расовой принадлежности Матиаса Флация, однако все, чего они достигли, – это предположение, что тот на три четверти был хорватом и на четверть итальянцем[366]. Стремление приблизить такого крупного исторического деятеля, каким является Флаций, к хорватской истории в определенном смысле отделяет его и его свершения от контекстов как общеевропейского космополитического протестантизма, так и итальянского Возрождения. При всей ограниченности и политической ангажированности, такой подход позволяет увидеть реалии за пределами вышеуказанных контекстов, избежать злоупотреблений в их использовании. Таким образом, лишь рассмотрев вопрос об этнической принадлежности Флация Иллирика, мы обнаружили необходимость комплексного подхода, помещения этой личности в разные культурные контексты.
Начальное образование Матия получил от отца и частных учителей, из которых он сам запомнил лишь некоего миланца по имени Франческо Ашерио. По непонятной причине его считают проводником гуманистической культуры на полуострове Истрии[367]. У нас нет никакого повода так говорить, однако не подлежит сомнению, что города полуострова, в том числе Лабин, представляли в хорватской провинции центры латинской и итальянской культуры. Значение их как культурных центров подчеркивалось их торговым и административным значением; такие важные факторы зарождения гуманистической традиции, как крупные библиотеки, аристократические дворы и сплоченный гражданским сознанием слой пополанов, там отсутствовали. Мы точно знаем, что с юности Флаций впитал от своих родственников настроения венецианского патриотизма[368], ненависть к туркам и глубокое религиозное чувство; свидетельств гуманистических интересов, привезенных с Истрии, тоже никаких нет. Мы точно знаем лишь, что до отъезда из Лабина Флаций читал Библию, и только она стимулировала его размышления и предопределила будущие интересы. Скорее всего, занятия с Ашерио базировались именно на чтении Библии, как было заведено в ту эпоху в провинции[369].
В возрасте 16 лет Матия был направлен на учебу в столицу – Венецию, которая была в эти годы средоточием итальянского религиозного свободомыслия и протестных настроений в отношении римской курии. Мальчик был принят в одну из престижных школ в районе площади Святого Марка. Эта школа была основана Альдом Мануцием и готовила, в частности, кадры для знаменитого издательства, специализировавшегося на гуманистической литературе и классиках.
Первые познания в классических дисциплинах Флаций приобрел в этой школе под руководством учителя Эньяцио (Джованни Баттиста ди Чипелли, 1473–1553). Эньяцио пользовался признанием как эрудит, состоял в дружбе или интенсивной переписке с рядом гуманистов первой величины, среди которых Пьетро Бембо и Эразм Роттердамский. Под его руководством молодой Флаций познакомился с некоторыми текстами Аристотеля, не включенными в ранние издания его сочинений (они войдут в базельское издание 1550 г.).
Занятия историей Венеции способствовали определенной склонности Эньяцио к протестантизму, передавшуюся и многим его ученикам. Класс Эньяцио составлял одновременно несколько сотен человек[370]. Историческое творчество Эньяцио еще не получило своего всестороннего исследования, хотя ряд его произведений представлен в некоторых ведущих европейских библиотеках. Среди исследователей церковной историографии XVI в. преобладает невысокое мнение о качестве образования, полученного Флацием в области истории[371]. Даже современный исследователь отзывается о его профессиональных достоинствах довольно скептически, считая при этом свою оценку явно снисходительной[372]. Как мы увидим позднее, Эньяцио был едва ли не единственной нитью, связывающей Флация с гуманистической традицией в историографии по этой причине его произведения следует рассмотреть подробнее.
Некоторые работы Эньяцио, упомянутые в библиографии Фирмена-Дидо[373], обнаружить не удалось, однако найденные в Вольфенбюттеле, Берлине и Флоренции тексты позволяют составить о нем развернутое мнение.
Первое историческое сочинение молодого гуманиста называлось Racemationes[374]. Характерное для гуманистического мировосприятия название буквально означает сбор ягод, оставшихся после сбора основного урожая. Это издание очень напоминает современные сборники научных статей: выступление Эньяцио посвящено бесчисленной череде мелких сюжетов. Как правильно писать по-латыни: Graccus или Gracchus? Уточняются появившиеся ранее в печати переводы с греческого языка отдельных слов, иногда – понимание небольших греческих отрывков. Заметно, что Эньяцио хорошо владеет древнегреческим языком, однако выбранные им для критики объекты часто несложны и никогда не носят концептуального характера. Автор предлагает свою версию расшифровки единожды встречающихся латинских аббревиатур, а иногда просто пересказывает вычитанные у Плиния или малоизвестных греческих авторов забавные или странные факты.
В жанровом отношении этот текст очень напоминает, среди многих других, «Примеры» (или «О славных деяниях и высказываниях») Сабеллико 1507 г. Маркантонио Коччо Сабеллико (1436–1506) собрал компендиум отрывочных сведений из биографий персонажей недавнего прошлого, а также античной мифологии и истории, не проводя между ними различий, не пытаясь их классифицировать. Эти сведения ничего не иллюстрируют, помимо исторической эрудиции автора. Эньяцио высоко ценил Сабеллико (об этом свидетельствует написанное им когда-то предисловие к изданию «Примеров»[375]) и, видимо, сознательно подражал ему. Текст Эньяцио не содержит никаких элементов прогресса в сравнении со славным предшественником. Ряд конкретных остроумных уточнений широко известных сведений не мог сам по себе обеспечить признание, однако критическое отношение к ряду фактов новейшей церковной истории, установка на своего рода регализм (приоритет светской власти над церковной, воспринимаемый как правовой абсолют) определили место этого текста в общем потоке многочисленных сочинений такого жанра в начале XVI в.
Наиболее известный исторический текст Эньяцио – «О происхождении турок» – на деле является частью его более общего сочинения эрудитского характера, сопровождавшего изначально известнейшее издание кратких биографий римских императоров – так называемую Historia augusta. Самая ранняя среди обнаруженных нами публикаций текста Эньяцио относится к 1519 г.[376] Это издание Альда Мануция представило и снабдило своего рода научным аппаратом стержень общеисторической концепции того времени – череду императоров. С начала XVI в. все шире и шире последовательность императоров (в сегодняшних терминах – Рима, Константинополя и Священной Римской империи) воспринималась в обществе как рамочная хронологическая конструкция, в которую вполне можно поместить описание любого исторического события. Historia augusta – известнейший текст, исключительно ценный исторический источник по римским императорам эпохи принципата и особенно солдатских императоров. Каноническим текстом, образцом для подражания служила «Жизнь двенадцати цезарей» Светония; между биографиями Светония и Historia augusta существовал разрыв, заполненный в данной публикации специальной работой Мерулы.
Роль Эньяцио в подготовке данного издания была двоякой. Во-первых, он сопроводил биографии критическими замечаниями эрудитского характера (они помещены в данном издании на л. 362–395). Замечания касались терминологических уточнений, расшифровки малопонятных названий и т. п. В некоторых случаях, однако, Эньяцио дублирует данные позднеантичного текста другими, вещественными источниками, известными в его время. Например, на с. 377v–378r он описывает серебряную урну, надпись на которой уточняет даты жизни знаменитого юриста Папиниана.
Другой стороной участия Эньяцио в подготовке данного издания стало завершение схемы Historia augusta до известных ему пределов всемирной истории – составление списка императоров от Юлия Цезаря до Максимилиана II. Дигрессия «О происхождении турок» – это лишь одна из нескольких дигрессий в составе этого большого перечня; странно, что исследователи не обращают внимания на основное содержание текста Эньяцио. Между тем этот текст доказывает, что череда императоров как хронологический принцип, прежде чем появиться в трудах ранних лютеранских историков, встречалась и в гуманистических исторических сочинениях.
Сочинение Эньяцио «О цезарях» (в тексте книги – «Три книги о римских государях») занимает 127 страниц (л. 297–361). Оно задумано в первую очередь как элемент гуманистической полемики: во введении автор сообщает о Флавио Бьондо как главном оппоненте, говорит, что для опровержения его концепции привлекает новые источники – Зонару, Никиту Хониата и Христодула. Очевидно, Эньяцио бравирует знанием греческого языка, доступом к византийской историографической традиции!