Череда императоров начинается с Юлия Цезаря, «первого, кто подавил свободу родины». Несмотря на периодически высказываемое на страницах книги осуждение тирании, Лестер Либби счел взгляды Эньяцио «скорее традиционными, нежели республиканскими», и связал их с политической борьбой Венеции с «деспотическим Миланом»[377]. Умеренное, не подчеркиваемое, не приближенное к злободневным сюжетам осуждение тирании было данью литературной моде, подражанием Ливию, а также основанной на нем ренессансной традиции. Более подробное рассмотрение взглядов Эньяцио способно существенно уточнить эту точку зрения.
Анализ показывает, что даже сам рассказ о Юлии Цезаре не содержит негативных оценок, кроме первой фразы. Она характеризует Цезаря как «мужа, далеко превосходящего других в искусстве войны и мира, а особенно в умеренности, если бы только он предпочел быть защитником свободы, а не борцом против нее». За Цезарем следует лучший император в истории – Август, «счастье империи которого подчеркивает тот факт, что спаситель наш Христос, свет народов и мира, пожелал родиться в его правление и даровал землям славнейшего государя, обладавшего высшими телесными и духовными достоинствами, и всеблагой и всемогущий покровитель рода людского родился в это же время. И счастье его (правления. – И. А.) было объектом стремления других государей»[378].
Череда императоров выглядела подобно небожителям, смене правителей придавался эпохальный характер, нет недостатка в превосходных степенях прилагательных и наречий. Так, лучшему императору Рима наследовал худший (Тиберий); его злодейство подчеркивалось ужасным знаком – на 18 году его правления «иудеи распяли на кресте спасителя нашего Христа»[379]. Для каждого значимого императора заготовлено нечто, что делает его уникальным, часто – превосходящим всех остальных. Например, если Август – просто «лучший», то Траян – «лучший государь из всех, и первый из пришлых»[380]. Рассказы об императорах античного Рима основаны на Светонии и расхожих штампах и отличаются краткостью. По каждому из императоров – это следует отметить особо – приводится хотя бы одна цифра (как правило, продолжительность правления), иногда упоминается возраст.
Важным композиционным элементом сочинения Эньяцио являются отступления объемом в несколько страниц, освещающие некоторые важные со всемирно-исторической точки зрения, однако посторонние по отношению к череде императоров сведения. На первый взгляд перед нами лишь художественный прием, нарушающий монотонность повествования. По мере чтения книги, однако, становилось ясно, что эти отступления выстраиваются в ряд, своего рода параллельное повествование, приводящее в конце концов к описанию турецкого натиска и его отражения. Борьба с этим натиском была главной проблемой внешней политики Венеции уже не одно столетие; теперь она стала важнейшим элементом европейской внешней политики, едва ли не единственным сплачивающим фактором в атмосфере религиозных и идеологических раздоров.
Первым отступлением Эньяцио стал рассказ «Об империи парфян и персов»[381]. Он сводится к тому, что после череды эпох, именованных по древнейшим правителям этой страны, там возобладали турки. Они завоевали всю Азию и, не удовлетворившись захватами, пошли «сушей и морем» на Европу. Затем галлы (крестоносцы) сумели вернуть Европе Иерусалим, но потом «разногласия среди нас» позволили туркам (иногда называемым татарами) завоевать его обратно. О Магомете или новой религии пока не говорится ни слова.
Линия императоров Западной Римской империи, а с ней и первая книга сочинения Эньяцио, прерывается 410 г.; историк поддерживает общепринятую точку зрения, что после завоеваний готов преемственность императорской власти на Западе была нарушена и полноправными императорами после Гонория оставались лишь восточные. Вторая книга Эньяцио посвящена череде императоров Восточной Римской империи. Начинается вторая эра всемирной истории; любопытно, что при построении этой глобальной схемы, пока еще никак не связанной с историей христианской церкви или веры, из всемирно-исторической концепции вычеркивается период до первого пришествия. Сочинение Эньяцио «Об императорах» имеет объектом не историю императорской власти, или империума, эти проблемы интересуют историка меньше всего. Он придает ряду императоров глобальное историческое значение, а три книги соответственно делят на три части именно всемирную историю. Вторая эпоха оценивается как время упадка, глубокого глобального кризиса. «Следует эпоха, при описании которой я должен сообщить о бедствиях, поразивших весь мир, о печальном конце царств, полном исчезновении империй, очень частых переворотах, чтобы смертные поняли, что нет ничего непостояннее того, к чему мы с такой силой стремимся как к вечному»[382].
После описания правления императора Ираклия (610–641) мы встречаем следующую дигрессию, посвященную происхождению Магомета[383]. Эньяцио собирает все слухи и расхожие сведения о нем, передает легенды – он не ссылается ни на один письменный источник, притом что в описаниях именно второй книги он вводит в оборот новые тексты. О Магомете сообщается, что он был погонщиком верблюдов, при помощи некоего христианского монаха Сергия выступил против христиан и иудеев, «последних обвинив как нечестивцев, казнивших на кресте величайшего из пророков, а нас – как простаков, рассказывающих о Христе небылицы». Он возвел в божественное достоинство себя самого и приступил к военным завоеваниям, обращая в свою веру целые страны в основном силой оружия. «Я не знаю, должен ли я больше всего восхищаться в этом человеке ловкостью его натуры или глупостью тех людей, которые не стали гасить ни нарождающуюся искру, что в те времена сделать было нетрудно, ни расширившийся впоследствии в результате великих событий пожар. Оттуда эта лава залила не только Азию и Африку, но также значительную часть Европы, настолько, что встал вопрос уже о полном уничтожении христианской веры»[384].
Наконец, после описания правления последнего византийского императора, признанного достойным помещения в принятую в книге схему (Константина VI, 776–797), в книгу вставлены еще два отступления – «О Византии» (340r‑341v) и «О происхождении турок» (341v‑345r). Последнее современные историки считают основным историческим трудом Эньяцио, рассматривая его вне контекста всемирно-исторической концепции сочинения в целом. Первое отступление не носит концептуального характера, оно лишь обобщает сведения о том, как сложилась историческая судьба Константинополя, а также дает общую характеристику византийских императоров. В преддверии описания translatio imperii Эньяцио придерживается в целом негативной оценки этих правителей. Если в начале второй книги (после «перехода империума» на Восток в результате варварских завоеваний на Западе) среди византийских правителей еще встречаются в целом положительные персонажи, то по мере своего продвижения во времени историк становится все строже в оценках. Политический мир Византии изображается как неуклонно, драматично скатывающийся в пучину греха и злодеяний. Отступление «О Византии» – квинтэссенция негативной оценки последних императоров Восточной Римской империи.
За преступлением следует наказание. Упадок византийской государственности (воспринимаемой как колоссальный кризис всемирно-исторического значения) привел к возвышению турок – будущей великой опасности для всей европейской цивилизации. Некогда заселявший каспийские берега народ расселился на огромной территории благодаря успешной борьбе сначала против Византии, а затем – против родной автору Венеции. Эньяцио становится тщателен, предлагает сравнительно много дат и всякого рода деталей, особенно при описании событий конца XV в. Как преддверие грядущей европейской катастрофы воспринимает автор захват турками Мессении, Лепанто и Дурреса, датируемый 1497 г. Последним событием, отмеченным в этом отступлении, была передача власти султаном Баязидом (Pazaites) своему сыну Селиму, датированная неверно. К слову, хронологических неточностей в этом отрывке предостаточно. Если история Турции знакома Эньяцио слабо, то византийская, напротив, изучена основательно, с привлечением источников. Это привело к тому, что в данном отрывке (исследователи прошли мимо этого обстоятельства) историк представил нам развитие Турецкой державы глазами византийских императоров, которых он специально изучил и описал на предшествующих страницах своего сочинения. Помимо основного хронологического стержня (череды императоров) во второй книге присутствует и параллельный – динамическое развитие восточного вопроса, представленное в форме непрекращающихся конфликтов Восточной Римской империи с турками.
Третья книга[385], посвященная череде императоров Запада, начинается с констатации: писать становится легче. Дела восточных императоров шли все хуже, в то время как у турок наблюдался непрекращающийся подъем. Это позволяет без излишних пояснений закрыть линию императоров Константинополя и начать новую – императоров Запада. Вводная страница к третьей книге выглядит абсолютно ренессансной по форме и духу, однако она пропитана регалистским духом, более характерным для политической литературы XVII столетия.
Среди всех потерь, которые христианский мир понес в борьбе с турками, Эньяцио особо переживает утрату Греции. Это вполне понятно, если учесть, что историк потратил много сил и времени на овладение греческим языком и обработку источников, в том числе – новых. Эньяцио склонен винить в бедствиях самих государей: «Ведь у Платона превосходно сказано, что каковы государи, таковы примерно и нравы тех, кто им повинуется. Впрочем, какие бы то ни было возможные в дальнейшем жалобы на это, хоть они и необходимы, будут из данных наших книг удалены»