[452], являющейся развернутым титулованием хозяина. Комната эта, соединяющая в себе аскетизм самого помещения и изощренную элегантность предметов для научных занятий, и есть собственно кабинет Федерико-гуманиста. Она принципиально отличается своей простотой от обладающего среди прочих и репрезентативной функцией студиоло Федерико-правителя.
В центральной части восточной стены между пилястрами открывается самая далекая перспектива – за лоджией, ограниченной величавой тройной аркадой, вызывающей определенные ассоциации с триумфальной аркой, виден обширный светлый пейзаж с водоемом в середине, в водах которого отражаются холмы и город, окруженный стенами с башнями. Дальше простираются поля и горы, на которых стоят небольшие крепости с оборонительными башнями. Напротив, на западной стене, есть дверь, через которую можно выйти на лоджию, откуда открывается панорамный вид на окрестности Урбино. Возникает некоторая перекличка реального и иллюзорного пейзажей, хотя в композиции интарсии нет прямого соответствия реальному виду. Если холмы и горы, поля и рощи окружают город, то водоем делает композицию панно образом идеальным, добавляя иллюзорному миру полноту совершенства. На переднем плане, на фоне сияющих светлых крупных мраморных плит, которыми вымощен пол лоджии, контрастно выделяются белка, достающая ядро ореха, и корзина с плодами – гранатами, яблоками и грушами. Белка символизирует правителя, который благодаря своей мудрости, рожденной гуманистическими занятиями (ниша справа), и военному искусству (ниша слева), способен защитить свое государство и привести его к процветанию. Именно на благоденствие и процветание указывает полная плодов корзина рядом. Эта композиция является центральной во всем ансамбле панно, что, кроме аллегорического содержания, подчеркнуто и формально-эстетически. Здесь наиболее ясно читается центральная ось перспективного построения, которую определяет четко выделенная линия между плитами вымостки, зрительно продолжающаяся осью средней арки.
На первый взгляд образ правителя строится на равновесии военного искусства и гуманистической мудрости, но мы уже обратили внимание на то, что пространство оружейного шкафа гораздо теснее, чем пространство иллюзорного кабинета. Можно заметить, что белка повернулась именно в его сторону. Но это далеко не все: в той части студиоло, где представлено изображение кабинета, находится единственная действительно откидывающаяся скамья и опускающийся пюпитр, то есть только эта часть помещения несет реальную функциональную нагрузку.
Кроме того, на северной стене, в углу рядом с оружейным шкафом, находится изображение самого Федерико да Монтефельтро (см. илл. 4). Изображение расположено так, что оно повернуто спиной к предметам вооружения, словно скинувшим доспехи и переоблачившимся в светскую одежду. Кажется, что герцог здесь воплощает тот тип особого, духовного, общения с великими мудрецами, которое имело в ренессансной культуре традицию, восходящую к Петрарке[453], а позже едва ли не наиболее близко к тому, что мы видим здесь, в урбинском студиоло, было описано Никколо Маккиавелли в его знаменитом письме к Франческо Веттори от 10 декабря 1513 г., где он говорит о дне, заполненном суетными хлопотами, а затем завершает свое повествование: «С наступлением вечера я возвращаюсь домой и вхожу в свой кабинет, у порога сбрасываю будничное платье, полное грязи и сора, и облачаюсь в царственные и величавые одежды; и, надлежащим образом переодетый, вхожу в античные дворцы к античным людям. Там, с любовью ими принятый, я вкушаю ту пищу, которая единственно моя и для которой я рожден: там я без стеснения беседую с ними и расспрашиваю о разумных основаниях их действий, и они мне приветливо отвечают. И я не чувствую на протяжении четырех часов никакой скуки; я забываю все печали, не боюсь бедности, и меня не приводит в смятение смерть; я целиком переношусь к ним»[454]. Присутствие в верхней части стен портретов государей, ученых, поэтов[455], диалог с которыми был несомненно важен для Федерико, развивает этот образ интимного интеллектуального общения, особенно в силу присутствия среди изображенных любимого и почитаемого учителя Витторино да Фельтре и политических соратников – пап Пия II и Сикста IV, а также кардинала Виссариона.
Фигура герцога представлена в интарсии в полный рост в своего рода тоге гуманиста, на его груди – цепь, а чуть ниже фибула, на которой читается надпись DECORUM, – обе они связаны с орденом горностая, которым урбинский правитель был отмечен в 1474 г. королем Неаполя Фердинандом Арагонским. По обыкновению (после ранения на турнире 1450 г., лишившего его правого глаза), лицо Федерико представлено в профиль, что подчеркивает его суровую выразительность. Правой рукой он приподнимает широкие складки своей одежды, а левой держит копье, опустив его острие в землю в знак мира и одновременно господства. Герцог несколько театрально предстает на темном фоне в неглубоком пространстве, которое открывается взгляду благодаря распахивающимся драпировкам, подобным драпировкам шкафа с оружием по соседству. Это панно в оформлении студиоло стоит в одном ряду с изображениями трех христианских добродетелей, и образ Федерико совершенно определенно сближается с ними, хотя композиционно это сближение не абсолютно: Вера, Надежда и Милосердие представлены в открытых нишах с раковинообразным или полуциркульным завершением. В портретном изображении, как и в композициях восточной стены, присутствует взаимодействие образов жизни деятельной воина и политика и жизни созерцательной человека гуманистического круга, покровителя ученых и любителя искусств. При этом снова можно отметить, что и здесь читается некоторое предпочтение идеала vita contemplativa. Такая концепция усиливается и тем, как представлены в интарсиях еще присутствующие предметы вооружения, кроме уже упомянутых. В нижней части северной стены – это отставленный меч, прислоненный к поднятой скамье, а напротив, на южной стене, – булава. В символическом отношении оба эти предмета являются воплощением силы и власти, но меч, вместе с тем, является воплощением мудрости, а меч острием вниз – правосудия. В следующей за секцией с мечом секции интарсий, на крюке, прикрепленном к верхней полке шкафа, на изящном витом шнуре с кисточкой висит кинжал, судя по совершенно аналогичному оформлению рукояти, составляющий пару мечу, а в аллегорическом смысле воплощающий еще одну добродетель – умеренность. Этим исчерпывается военная тематика в интарсиях студиоло, впрочем, отделенные некоторым расстоянием от оружейного шкафа меч с кинжалом и булава являют собой прежде всего, символы доблести государя, а не воина, особенно если иметь в виду, что представленный меч – это парадное оружие, дарованное Федерико да Монтефельтро папой.
Что же касается изображений, связанных с наукой, то они гораздо более многочисленны. Если воспринимать книги в качестве знака ученых занятий (хотя среди томов, представленных в студиоло, есть и Гомер, и Вергилий, и музыкальные фолианты), то они заполняют полки всех четырех шкафов южной стены, они есть в одном из двух панно с предметами на южной стене, а также в трех из шести (включая створки двери) – западной стены. То есть, не считая те части стен, где представлены фигуры, книги присутствуют на трех четвертях из панно этих трех стен, лежат на скамье у восточной стены, а в еще одном шкафу на западной стене есть исписанный лист, вероятно, пергамена. Наконец, книги видны в низком шкафу под центральной композицией восточной стены. Особенно много книг в шкафах у северной стены, с которой начинает оглядывать студиоло вошедший в него из парадной части дворца посетитель. Некоторые из них опознаются: кроме уже упомянутых томов Вергилия и Гомера, это Библия и труды Дунса Скотта, а также Цицерон и Сенека, то есть определенно преобладает интерес к античным авторам. Любопытно, что открытые книги, в которых достаточно ясно читается написанное, – это музыкальные рукописи, современные Федерико да Монтефельтро, но они несколько уводят нас в сторону от темы науки, будучи скорее связаны с многочисленными и изысканными музыкальными инструментами, которые представлены в студиоло.
В шкафу у южной стены книги соседствуют с научными инструментами (см. илл. 5). На верхней полке над книгами подвешены астрономические инструменты – астролябия и армиллярная сфера. На нижней полке того же шкафа изображена восьмигранная чернильница с пером и ножичком для его заточки, на которой читается FEDE[456], то есть определяется ее несомненная принадлежность хозяину кабинета. Впрочем, это может быть прочитано и как указание на верность как добродетель, равно и в общем смысле, и в смысле верности ученым занятиям. Рядом – опирающийся на книги маццоккьо[457], изображение которого было предметом особой гордости для рисовальщиков и мастеров интарсий, стремившихся продемонстрировать свою геометрическую ловкость, и висящая рядом на гвоздике доска для арифметических вычислений. В качестве своего рода инструментов могут, вероятно, быть восприняты и часы, которые представлены в студиоло и клепсидрами – в изображении кабинета и в одном из шкафов северной стены, и механическими с гирями – на створке двери западной стены. Часы представляют собой прибор, измеряющий время, но несомненно воплощают и идею краткости отмеренного человеку срока, скоротечности жизни перед лицом вечной мудрости и совершенства.
Переходя от прямого натуралистического восприятия предметов изображения в интарсиях к их аллегорической интерпретации, следует отметить, что в них присутствует множество различных тем, которые вряд ли могут быть сведены к однолинейной программе. Имея в виду интересующую нас в данном случае проблематику, среди предметов в шкафах и на скамьях с уверенностью можно найти атрибуты четырех из свободных искусств тривиума и квадривиума: сосуд с двумя ручками на западной стене как атрибут Грамматики, доска с отверстиями на южной стене как атрибут Арифметики, армиллярная сфера полкой выше – Астрономии, оргáн в соседнем шкафу – Музыки. Менее уверенно можно связать с образом Риторики попугаев и часы на створках двери в северо-западном углу студиоло, а с образом Геометрии – маццоккьо, изображение которого представляет собой сложнейшую геометрическую задачу. Прямое же указание на Диалектику найти еще сложнее, впрочем, с нею можно связать образ книги.