[479] и Павла из Эгины, византийского врача VII в., автора внушительного медицинского пособия[480]. Критика Леоничено строится таким образом, что на любое, с его точки зрения, заблуждение Плиния, повторенное впоследствии Авиценной или другими средневековыми, «латинскими», медиками, Леоничено находит опровержение в трудах этих трех влиятельных греческих врачей. Поскольку первая книга «Об ошибках» обращена к Анджело Полициано, Леоничено не ограничивается медициной; его занимает перевод отдельных названий растений, преимущественно с греческого и изредка с арабского на латынь, который неверен и тем самым мешает верно использовать их медицинские свойства. В связи с этим можно привести два показательных примера. Первый касается цикория. По мнению Леоничено, название этого полезного растения было неверно передано нерадивыми переводчиками с греческого и тем самым ложно соотнесено с другими видами растений, которые, по Диоскориду, имели иные медицинские свойства[481]. Не менее любопытный пример, который приводит Леоничено, касается целебной травы буквицы: так, ее название herba betonica в результате ошибочной интерпретации было перепутано с британской травой (herba britanica)[482]. Первая книга трактата Леоничено изобилует подобными, обычно весьма краткими указаниями на фрагменты «Естественной истории», где Плиний, по мнению феррарца, допустил ошибки в интерпретации оригинальных терминов. По мнению Леоничено, путаница такого рода негативным образом сказалась на том, как следует использовать целебные свойства тех или иных растений. Однако гуманистический посыл, с которым Леоничено, как к сведущему арбитру, обратился к Анджело Полициано, не был положительно воспринят, что в конце концов определило структуру и особенности следующей части трактата «Об ошибках».
Кроме репутации любителя изящной словесности Барбаро был широко известен как комментатор и переводчик разных текстов Аристотеля. Более того, он был знаком с известным гуманистом Феодором Газой. После того как турки завоевали родные ему Салоники, Газа приехал в Италию, где оставался до конца своих дней, преподавал греческий язык и переводил на латынь Аристотеля и его комментаторов. Газа тяготел к аристотелевой философии и всячески боролся с критическими выпадами против Стагирита, которые исходили от Плифона и его последователей. Для того чтобы западный читатель лучше познакомился с наследием Аристотеля, Газа перевел несколько текстов Стагирита, а заодно труды Александра Афродисийского и Теофраста. Именно против «Истории растений» последнего в трактате «Об ошибках Плиния» резко выступил Леоничено.
Надо сказать, что Леоничено не ставил перед собой задачи опровергнуть положения самого Теофраста. Его цель – показать, что Феодор Газа неверно перевел на латынь множество названий растений, тем самым внеся путаницу в медицину, эти данные использующую. Таким образом, Леоничено остается в рамках своей концепции, ориентированной на греческие источники, и указывает прежде всего на необходимость «очищения» настоящего медицинского знания от искажений. Правда, для критики перевода Феодора феррарец не совсем верно выбрал адресата. Хотя Барбаро мог сыграть роль третейского судьи в полемике о греческих терминах и их латинской транскрипции, Леоничено не учел того факта, что патриарх Аквилеи с симпатией относился к Феодору Газе. Когда византийский гуманист скончался, Барбаро написал папе Сиксту IV, что «все мы потеряли великого переводчика и комментатора, который превосходил всех латинян»[483]. Стоит ли удивляться тому, что во второй раз критика Леоничено не была услышана и поддержана его корреспондентом?
Примеры, которые приводит Леоничено в этой книге, пересекаются с содержанием предыдущей. Так, по мнению феррарца, при переводе слова ἄπιον возникла путаница между двумя малопохожими друг на друга растениями – редькой и грушей[484]. В другом фрагменте Леоничено упоминает, что такое растение, как золототысячник, совершенно безвредно и, более того, обладает поразительными целебными свойствами: человек, съевший корень золототысячника, может продлить свою жизнь на целых десять лет[485]. В то же время в переводе Феодора Газы эта информация будто бы искажена, а растение признано опасным и даже ядовитым.
Отсутствие поддержки со стороны Анджело Полициано и Эрмолао Барбаро вынудило Леоничено изменить свою стратегию. В последних книгах, посвященных не столь известным лицам, он получил возможность сконцентрироваться исключительно на медицинских вопросах, уже не слишком претендуя на признание в среде гуманистов. Это определило темы, которые поднял Леоничено в других частях трактата. Так, он указывает на пользу отдельных трав или приводит новые доводы против воззрений Плиния и «латинских» медиков относительно пользы ядов. Надо сказать, что последняя тема занимала Леоничено в течение долгого времени, ей он даже посвятил специальное сочинение «О гадюках и прочих змеях», которое по иронии судьбы было адресовано Лукреции Борджиа[486]. В этом небольшом тексте феррарец анализирует медицинские свойства разных ядов, зачастую выступая против Авиценны, подвергавшему их сомнению. При этом заочный спор с Авиценной и его адептами не лишен интересных казусов. Так, отдельные главы своего сочинения Леоничено посвятил доказательству того, что тарантулов не стоит считать рептилиями[487]. Не менее показателен другой пример, когда Леоничено опровергает мнение Плиния о том, что киноварь – это кровь дракона, которая может быть чрезвычайно полезна для больных[488]. Наконец, при рассмотрении некоторых животных Леоничено далеко не всегда бывает «каноничен» и верен греческой культуре. В отдельных фрагментах он не боится усомниться в характеристиках животных, которые встречаются у Аристотеля: например, он выступает против точки зрения Стагирита о свойствах зрения, признавая при этом величие автора[489]. «Сомнения» Леоничено, отдельные пробелы и ошибки в зоологических трудах Аристотеля не могут поколебать авторитет греческого философа и его комментаторов, прежде всего Теофраста. Объекты критики феррарца – Плиний, и те, кто в своих медицинских и естественно-научных измышлениях опирались на «Естественную историю» и Авиценну; их в своем трактате Леоничено презрительно называет «варварами» и «язычниками». Присовокупив к этому перечню ложных, по его мнению, авторитетов «плохого» переводчика Феодора Газу, Леоничено с разной степенью успешности стремится доказать превосходство аутентичной греческой медицины и очищенной от ложных интерпретаций античной философии, во главе которой для Леоничено стоял Стагирит.
Разумеется, далеко не все коллеги Леоничено согласились с ним. Кроме того, что он не нашел никакой поддержки у Анджело Полициано и Эрмолао Барбаро, против него почти сразу после публикации первой части «Об ошибках» выступил крупный гуманист Пандольфо Колленуччо, который не признал ошибки Плиния в области медицины. Колленуччо призвал не отказываться от изучения всего спектра возможных источников, как греческих, так и латинских, что, по его мнению, должно способствовать расширению медицинского знания[490]. Один из крупнейших аристотеликов эпохи Возрождения Якопо Дзабарелла выступил резко против Галена, отдельные положения которого он раскритиковал в своем трактате «О методах»[491]. Напротив, позицию своего учителя поддержали именитые ученики Леоничено, в первую очередь, Антонио Муза Брасавола и Джованни Баттиста Монте, не только достигшие выдающихся успехов в практической медицине, но и преподававшие Галена и Гиппократа, ими переведенных и прокомментированных, в университетах Феррары и Падуи соотвественно. Наконец, важный вклад в разрешение проблемы авторитетов в медицине внес Джироламо Кардано, ориентировавшийся на греческие тексты. Таким образом, несложно понять, что на протяжении всей первой половины XVI в. спор «грецистов» и «латинистов» не утихал. Точку в этой полемике смог поставить только Везалий, который по иронии судьбы был учеником Джованни Баттисты Монте.
Н. В. ХряковаВоенные изобретения Леонардо да Винчи в Милане и трактат Катона Сакко «Семидеус»
Среди титанов эпохи Возрождения Ф. Энгельс называет и Леонардо да Винчи, который был, по его словам, «…не только великим художником, но и великим математиком, механиком и инженером, которому обязаны важными открытиями самые разнообразные отрасли физики»[492].
Предметом нашего интереса в данной статье является именно деятельность Леонардо в качестве военного инженера во время его первого пребывания в Миланском герцогстве.
В 1498 г. Леонардо, покинув Флоренцию, отправляется в Милан: официальным поводом поездки является вручение Лодовико Моро подарка от Лоренцо Великолепного – серебряной лиры, драгоценного музыкального инструмента в форме лошадиного черепа[493]. Но на самом деле его отъезд был вызван множеством других причин.
Во-первых, Лоренцо Медичи мало интересовался работами Леонардо. Любимыми художниками при дворе были Сандро Боттичелли и Филиппино Липпи.
Во-вторых, отношения Леонардо с отцом оставляли желать лучшего, да и многие из окружающих смотрели на него с нескрываемой враждебностью (так как Леонардо, судя по всему, был весьма горд, независим и самоуверен).