В раннем гуманизме природа рассматривалась как «дочь Бога», создавшего мир по собственной воле. У Петрарки природа сама по себе лишена греха, не природа, а грех заставляет скорбеть и жаловаться. Природа очень мягка и добра к людям. И потому не следует ничего бояться, что идет от необходимости природы, бояться и ненавидеть естественное не следует – испытывать голод и жажду, спать и бодрствовать, трудиться, стареть и умирать, все это естественно, и это надо принимать как неизбежное[505]. В гуманизме после Петрарки и в первой половине XV в. природа также понималась как творение Бога, «дочь Бога» или «святейшая мать» и как таковая наделялась подчас божественными свойствами: мудрейшая, предусмотрительная, служительница всемогущего Бога, создательница всего сущего. Перенося на природу свойства Бога, гуманисты порой говорили о сознательной, целенаправленной деятельности природы в отношении человека, ее доброте. Мысли о природе как совершенной и доброй вели к пересмотру традиционных представлений о человеке, его греховной природе, первородном грехе.
Очень важным в понимании гуманистической трактовки природы было обращение к античному наследию – Эпикура, стоиков, Аристотеля, Цицерона и др., оно вносило в трактовку природы новые моменты. Так, в трактате Валлы «Об истинном и ложном благе» в речи эпикурейца природа называется богом, говорится о провидении природы и ее доброте. В речи же стоика в том же трактате природа выступает как злая мачеха, насылающая на людей бедствия. А в трактате Манетти «О достоинстве и превосходстве человека» за эмоциональными высказываниями автора относительно красоты всего созданного явно стоит Цицерон, на трактаты которого гуманист ссылается.
Обращение к античному наследию обогащало взгляд гуманистов на природу, расшатывало традиционные представления в ее отношении. Природа обретала бóльшую самостоятельность, обращаясь к ней, Бога часто не упоминали.
Природа для гуманистов – это весь окружающий мир, неодушевленный и одушевленный (растения, животные, человек с его телесными свойствами). Душа же с ее качествами – умом, волей, бессмертием, как правило, выделялась из природы, хотя некоторые гуманисты (Валла) предлагали иной взгляд на душу, находя ее и у животных и выделяя человеческую душу только через бессмертие, оставляя другие ее свойства естественному рассмотрению[506]. Телесное устройство человека – от природы, оно отличается совершенством, красотой и целесообразностью (Манетти). От природы в человеке и задатки, склонность к той или иной деятельности, особенности характера, знание чего широко использовалось в педагогике Возрождения (П. П. Верджерио, М. Веджо). У некоторых гуманистов природой объяснялось и поведение людей (эпикурейская этика Валлы и позже в XVI в. в «Утопии» Т. Мора).
При оценке природы в целом как совершенной и доброй она воспринималась гуманистами по-разному. Можно выделить эстетико-утилитарный взгляд (Валла, К. Раймонди), в основе которого лежат идеи Эпикура. Если все создано для блага человека, то все это надо использовать, наслаждаясь этими благами – радушием полей и виноградников, красотой человеческого тела, величественными строениями, живописью и музыкой, пищей и вином, создателем веселья и учителем радости[507]. В этих ощущениях многообразие восприятия мира, чувство полноты жизни, наслаждение которой придает празднично-радостную окраску самой жизни, становится главным ее законом, служа самосохранению. Человек здесь – не деятель и не творец, он человек, проявляющий свои естественные стремления, с радостью и благодарностью воспринимающий мир, живущий в гармонии с самим собой, с природой и другими людьми.
Другое отношение к природе, связанное с ее освоением и преобразованием, можно найти у Манетти, у которого сохранялся и эстетический взгляд на природу, но главное в другом – в творческом освоении мира: человек выступает у него как продолжатель дела Бога, который «после первоначального и еще незаконченного творения мира» все довел до совершенства, сделав мир и его красоты «значительно более прекрасными и превосходными и с гораздо большим вкусом отделанными»[508], «украсив равнины, острова, берега пашнями и городами».
Если у Манетти границ творческого освоения мира, его преобразовательной деятельности не поставлено, то гуманист и ученый Л.Б. Альберти ввел серьезные ограничения. Цель жизни человека имеет у него сугубо земную ориентацию – человек поставлен в мире, чтобы «использовать вещи» (то есть пользоваться всем созданным) и использовать «разумно и соразмерно», быть добродетельным и стать счастливым, – такой человек будет угоден Богу[509]. Разумный характер деятельности (об этом Альберти говорит о трактате «Об архитектуре») сопряжен с обязательным учетом законов природы, с подражанием природе, «лучшему мастеру форм». Выход за рамки природы приносит человеку вред, и потому всякое стремление человека исправлять и переделывать природу, знать все ее секреты ставится им под вопрос. Законы природы надо уважать, и всякая человеческая самодеятельность, отход от установленного природой порядка – это величайшая ошибка, грех, преступление. Природа, уверен Альберти, все равно сумеет одолеть и победить то, что ей противостоит. В своих работах («Мом», «Теодженио», трактат «Об архитектуре») он приводит примеры неразумных действий людей: Инд, разрезанный на 460 каналов так обмелел, что его можно было переходить вброд; строения, предпринятые в нарушении законов природы (порт Клавдия под Остией и порт Адриана у Террацины), привели к тому, что входы в бухты были засыпаны песком; осушения полей в Лариссе и Фессалии сделали местность такой холодной, что перестали выживать масличные деревья. Предупреждения ученого и гуманиста Альберти – редкое явление в гуманизме XV в., и сейчас они воспринимаются особенно остро.
Можно выделить еще одно направление – ученое или философское. Гуманисты, связанные с университетом (Ф. Бероальдо, Г. Марцио, А. Урчео (Кодро), Дж. Гарцони), проявлявшие интерес к естествознанию и испытывавшие на себе влияние Аристотеля (в основном его работ по натурфилософии), а также гуманисты конца XV в. (Дж. Понтано) воспринимают, следуя Аристотелю, способ рассматривать вещи в их естественном свете; в природе признается закономерность, законам природы подчиняется все, в том числе и человек. Один из законов состоит в том, что все имеет свои границы, свой конец – и земля, и моря, и тело человека, все включено в круговорот природы, все определяет твердо установленный порядок вещей.
Природа у этих гуманистов называется «матерью», «мудрейшей искусницей», но порой она и «мачеха». О разрушительных силах природы (молниях, землетрясениях, ветрах) пишет Понтано в «Метеорах». Он даже предсказывает конец Земли вместе с живущими на ней людьми, животными и творениями ума и рук человека. Но эта гибель включена в закон природы, ибо все рожденное имеет свой конец. А закон природы отражает божественный фатум[510].
Признание гуманистами в природе все большей самостоятельности и законов отнюдь не означало ее полной оторванности от Бога. Идеи пантеизма (природа-бог) или деизма (природа развивается по собственным законам) гуманисты по-настоящему не развивали. Их работы построены на традиционной онтологии.
Только во флорентийском неоплатонизме произошли важные изменения – был сделан новый шаг в понимании природы. Гуманизм вышел за рамки этики, интересовавшей его прежде всего, и занялся вопросами онтологии. Гуманисты отходили от традиционного креационизма с его дуалистическим противопоставлением мира и Бога и с помощью Платона и неоплатоников преодолевали дуализм двух начал. Во всем земном, в природе, в человеке они видели божественное начало. Свидетельством этому у Марсилио Фичино является бессмертие человека, универсальность его природы, безграничность возможностей и творческий характер деятельности, вплоть до подражания природе. Человек у Фичино располагает такой же властью, что и божественная природа, подражает всем ее созданиям, творит все, что и сама природа, как бы вступая с ней в соревнование, осваивает и преобразовывает природу, подчиняет животных и ставит себе на службу[511].
Флорентийские неоплатоники подняли вопрос и о познании природы, но для освоения ее тайн, говорят они, человек вступает также в контакт с разными духовными силами. Неоплатоники видят мир как упорядоченный организм, где все взаимосвязано и одушевлено, и для обнаружения этих связей и воздействия на них с помощью заклинаний, амулетов, талисманов служит магия (как черная, основанная на власти демонов, так и белая – божественная) в качестве способа воздействия на природу, дающий ему возможность проникнуть в ее тайны[512].
Признавая освоение и преобразование природы, гуманисты XV в. не имели метода ее познания, освоения и использования. Поэтому их слова о высоких возможностях человека в отношении природы оказывались подчас декларативными. Попытки поставить вопрос о познании природы в неоплатонизме приводили к представлениям о магии.
Шаг в философском осмыслении природы у флорентийских неоплатоников продолжен и углублен в натурфилософии, давшей истолкование природы в духе деизма или пантеизма. Бог в учениях натурфилософов или не противостоит природе и материи и находится в самой природе как деятельное начало (Дж. Бруно), или признаваемый как творец, выносится за скобки природы, и природа признается автономной (Б. Телезио). Занимаясь гносеологией, натурфилософы по-разному представляли путь познания природы. Но при всем различии гносеологии Телезио, А. Дони, Т. Кампанеллы (сенсуализм, ощущение как основа познания) и Бруно (чувственный опыт, к которому подключается воображение, рассудок, интеллект, ум) главным остается у всех познание природы, обнаружение скрытых в ней возможностей, овладение ее тайнами. Но на достижение этой главной цели влияли как общие представления натурфилософов о природе одушевленной, пронизанной мировым духом, так и слабое развитие знаний о ней, недостаточное ее изучение, признание в ней фантастических связей между явлениями (симпатии и антипатии и др.). Поэтому, по словам А. Х. Горфункеля, единственной доступной формой учения о практической цели и ценности знания оказывалась магия