. Поэтому надо выбирать виды упражнений, максимально этому способствующие, например, стрельбу из лука, которая хороша, конечно, прежде всего, как дань английской истории, ибо лучники всегда прославляли свою страну, но также и чисто с физиологической точки зрения как правильная тренировка для тела[653]. Элиот советовал родителям и учителям по вопросам физического воспитания обращаться к таким авторитетам, как Гален и Линакр[654].
Внимание к физическим упражнениям не только из-за их необходимости для становления личности, но и как полезным для здоровья характерно и для последователей Элиота, английских педагогов Роджера Эшема и Ричарда Малкастера.
Возвращаясь к «Замку здоровья», следует отметить, что физические упражнения здесь рассмотрены исключительно как часть медицинских рекомендаций. По мнению Элиота, они укрепляют тело и благоприятствуют нормальной работе кишечника, предотвращая запоры. Заниматься он рекомендовал после того, как принятая пища переварится, и незадолго до новой трапезы[655]. Сами упражнения довольно необычного свойства и, в нашем понимании, лишь вторая их часть может называться собственно физическими упражнениями. Элиот предложил растирания (fricasies), жестикуляцию (gestation) и упражнения для голоса (vociferation). Первое он рекомендовал после утреннего туалета, тщательно описав, какие части тела следует растирать, а какие не надо трогать (например, желудок). По сути, в нашем понимании, это скорее массаж, чем физические упражнения. Особенность второй группы упражнений состояла в том, что тело, или корпус, должны были оставаться неподвижными, а двигаться должны голова, шея, руки, ноги. Такие движения особенно рекомендованы страдающим от паралича, желчнокаменной болезни и подагры. Ну, а третья часть это то ли пение, то ли выкрикивания – что-то среднее между занятиями хористов во время распевки и уроками драматических актеров, вырабатывающих дикцию, артикуляцию и пр.[656]
Следующую книгу трактата Элиот начал с перечисления девяти возможных путей физического очищения человека: воздержание (вероятно, имеется в виду, что в этом случае то, от чего надо очиститься, просто не попадает в организм), рвота, очищение кишечника путем принятия слабительного или клизмы, кровопускание, через надрезы (вероятно, вскрытие нарыва), потение, мочеиспускание, сплевывание, кровотечения из носа или при геморрое. Человеческий дух же находит выход через гнев, скорбь или радость. Далее он рассуждал о связи душевного и физического состояния и рекомендовал диеты для разных темпераментов[657]. Элиот считал своей заслугой выявление и описание смешанных темпераментов, чего нет у античных авторитетов, бывших его опорой.
Отдельная глава посвящена симптомам болезней, характерных для разных сезонов и в разном возрасте, а также возможным диагнозам. При этом использованы не только данные Галена, но многие сочинения о болезнях, написанные в Средние века и эпоху Возрождения с XI по XVI в.[658] Сам Элиот осознавал свою недостаточную компетентность в этих уже сугубо медицинских вопросах. Он подчеркивал, что обыватель должен разбираться в симптомах, особенно различать цвет и качества мочи, чтобы сообщить врачу, но не должен сам ставить диагноз[659]. Таким образом он обратил внимание на то, что не пытался отобрать у врачей их функции и вторгнуться в их сферу, а лишь давал советы по ведению здорового образа жизни и оставлял профессиональному медику грамотное описание своего недуга. Обширные пояснения по этому поводу даны также в предисловии к изданию 1541 г., что неслучайно – к этому времени с момента первого издания накопились претензии к сочинителю со стороны профессионалов.
Элиот – добросовестный автор, он сам перечислял свои источники (медицинские и философские) и сам отправлял к ним тех читателей, которые хотели бы получить более точные и подробные знания. Это Гиппократ, Сократ, Платон, Плиний, Гален, Корнелий Цельс[660], Актуарий (Johannes Actuarius)[661], Павел из Эгины (Paulus Aegineta),[662] Диоскорид (Dioscorides)[663], греческий врач римского императора Юлиана Орибасий (Oribasius)[664], Александр Тралльский[665], Аэций из Амиды (Aetius)[666], арабский переводчик греческих медиков Хунайн ибн Исхак (Hunayn ibn Ishaq или Joannitius)[667], Авиценна, Аверроэс, Исаак (Isakе)[668], Али Абас (Halyabbas)[669], Разес (Rasis)[670]. Автор «Замка здоровья» даже пояснял, какие именно идеи или тексты он позаимствовал у того или иного автора, а иногда прямо цитировал их: Гиппократа – 11 раз, Галена – 27 раз. Такая щепетильность тем интересней, что в своем трактате «Правитель» Элиот не давал себе труда указывать источники идей и даже прямых заимствований, как не ссылались в дальнейшем и на него самого, что исследователи называли «платой за неоригинальность»[671]. В чем причина таких разных подходов? Возможно, Элиот не считал себя профессиональным врачом и настоящим знатоком медицины, почтительно склоняясь перед авторитетами, и в то же время считал себя достаточно компетентным, чтобы писать на политические, этические, лингвистические и педагогические темы. Похоже также на то, что перечислением знаменитых медиков он как бы защищал себя от нападок, дескать, можно не доверять ему, Томасу Элиоту, но нельзя не доверять Гиппократу, Галену и другим корифеям.
Но настоящий расцвет естественно-научного знания, в том числе и медицины, как уже отмечалось, пришелся на последнюю треть XVI и последующий век. Во многом это было вызвано неким разочарованием в гуманистических идеях, появившимся неверием в возможность гармонии человека и общества и, как следствие, поворотом от этической проблематики к естественно-научной. Этот процесс не был специфически английским, а в большей или меньшей степени затронул все европейские страны. В плане развития именно медицинских знаний центральным местом становится отход от галенизма.
Выдающихся успехов достиг английский медик, основоположник физиологии и эмбриологии Уильям Гарвей (1578–1657). Свое медицинское образование в Королевском колледже Кембриджа он начал традиционно с изучения трудов Гиппократа, Галена и других древних авторов. Однако и здесь уже были уроки некоего практического опыта: хотя не хватало трупов и инструментов, Королевскому колледжу было разрешено проводить два раза в год вскрытия тел казненных преступников[672]. Но в полной мере практику опытного постижения медицины он получил в Падуанском университете, Медицинская школа которого была в то время на вершине славы. Анатомические исследования процветали здесь благодаря знаменитому итальянскому анатому и хирургу Джироламо Фабрицио д'Аквапенденте[673], ставшему учителем Гарвея.
Основываясь на достижениях своих предшественников Галена, Везалия[674], Коломбо[675], Фабрицио Гарвей математически рассчитал и экспериментально обосновал теорию кровообращения, согласно которой кровь возвращается к сердцу по малому и большому кругам. По мнению Гарвея, на периферии кровь переходила из артерий в вены через поры тканей, так как при жизни Гарвея в физиологии еще не применяли микроскоп и он не мог увидеть капилляров[676]. Свои взгляды он изложил в фундаментальном сочинении «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных» (Exercitatio anatomica de motu cordis et sangvinis in animalibus, 1628)[677] и сразу же подвергся шквалу критики со стороны церкви и многих ученых, ибо традиционно считалось, что кровь образуется в печени из пищи и движется по венам, слепо заканчивающимся в органах, как об этом писали Аристотель и Гален. Противники осыпали Гарвея оскорблениями и насмешками, ограбили и сожгли его дом. В огне погибло много рукописей. Как написал исследователь его творчества М. А. Энгельгардт, «Гарвей нанес смертельный удар галеновской физиологии, и над ее трупом возгорелся последний, отчаянный бой»[678].
Другой важный труд Гарвея был в области эмбриологии. Это «Исследования о зарождении животных» (Exercitationes de generatione animalium). В нем обобщались результаты многолетних исследований Гарвея, касающихся эмбрионального развития беспозвоночных и позвоночных животных, где он утверждал, что все живое происходит из яйца[679]. Эти исследования Гарвея были толчком к развитию теоретического и практического акушерства.
Впрочем, научное творчество Гарвея – это большой отдельный вопрос, который невозможно здесь рассмотреть как в силу его объема, так и потому что известный медик, живший на рубеже XVI–XVII вв., вряд ли может быть отнесен к рассматриваемым здесь гуманистам – разве что по дерзновению, пытливости ума, вере в собственные творческие силы