Воспоминание о школьной поре (1645–1653)Перевод с венгерского и предисловие Т. П. Гусаровой
«Воспоминания» Пала Эстерхази о детских годах охватывают время от рождения Пала (1635) до его поездки в Германию в 18‑летнем возрасте в 1653 г. на коронацию Фердинанда IV. Как предполагают исследователи, они могли быть частью задуманной Палом автобиографии и основаны на переработанных им собственных подростковых и, кроме того, семейных дневниковых записях, которые вела его мать[855]. Помимо этого, очевидно, Пал включил в «Воспоминания» рассказы домашних и родственников о своей семье. Авторы первой биографии о Пале Эстерхази считают, что он обратился к записи воспоминаний в возрасте около 80 лет[856]. Собственные воспоминания подростка обладают особой непосредственностью и живостью и этим отличаются от записанной с чужих слов информации, но также и от переложенных уже взрослым человеком своих детских впечатлений. В помещенном в переводе отрывке из «Воспоминаний» сочетаются оба подхода.
Впервые «Воспоминания» были опубликованы в 1895 г., в отрывках, как дополнения к биографии Эстерхази[857]. Приведенный ниже фрагмент взят из полного издания текста, помещенного вместе с другими сочинениями и письмами автора в томе Esterházy Pál Mars Hungaricus, подготовленном к печати венгерскими историками Эммой Ивани и Габором Хауснером[858]. Для темы настоящего сборника наибольший интерес представляет та часть «Воспоминаний», которая начинается с 1645 г. – времени смерти отца Пала, когда по решению опекунов (в том числе брата Пала – Ласло) он вместе с другими мальчиками из семьи – кузенами Гашпаром, Михаем и Шандором[859] – был отправлен на учебу в Линц, в иезуитскую гимназию. Эти запечатленные в тексте воспоминания дают представление о том, как проходило детство детей высшей аристократии в Венгерском королевстве в бурную эпоху турецких войн и Контрреформации, как строились отношения внутри семьи между взрослыми – родителями, старшими братьями и сестрами, дядьями, тетями, учителями, слугами – и детьми; какие ценности выдвигали на первое место и в связи с этим как готовили детей к предстоящей жизни; чему и как учили: отношению к власти, церкви, родине, семье. По этой причине я кратко обрисовываю жизненный путь Пала Эстерхази, чтобы было видно, как отразились на нем его детские и юношеские годы.
Пал Эстерхази (8.09.1635–26.03.1712) – венгерский магнат, граф, имперский герцог, выдающийся государственный, политический, военный деятель монархии австрийский Габсбургов второй половины XVII – начала XVIII в. Он известен также как покровитель искусств, композитор и музыкант, писатель и поэт, а кроме того, как религиозный мыслитель.
Отцом Пала был не менее известный Миклош Эстерхази Галантаи[860] (1582–1645), могущественный надор-палатин Венгерского королевства. Благодаря своим незаурядным способностям, а также двум чрезвычайно выгодным бракам он сделал блестящую карьеру, попав из числа среднепоместных дворян (его отец был вице-ишпаном комитата Пожонь) в круг высшей аристократии. В 1613 г. Миклош вместе с братьями был пожалован Матиасом II Габсбургом в бароны, в 1626-м – в графы. В 1614 г. он приобрел популярность, удачно выступив в рейхстаге в Регенсбурге с призывом оказать военную помощь венграм против турок[861]. Вскоре молодой политик стал ишпаном комитатов Берег (1617) и Зойом (1618), а в 1626 г. – наследственным ишпаном (comes perpetuus) важнейшего западного комитата королевства Шопрон, обеспечив своим потомкам владение им вплоть до 1790 г.[862] Уже в начале карьеры он был назначен королевским советником и верховным хофмейстером венгерского королевского двора. В 1622 г. Миклош Эстерхази занял второй по значению после палатина (надора) пост в королевстве – судьи Королевской палаты (Tabulae Regni Judex), пока, наконец, на Государственном собрании 1625 г. в Шопроне не был избран палатином, исполняя эту должность до самой смерти в 1645 г. За эти годы он разными путями приобрел огромные владения с замками в Кишмартоне (совр. Айзенштадт в Австрии), во Фракно (совр. Фурхенштайн в Австрии), Шемпте, Лакомпаке, Лансере, Рохонце и других местах тогдашнего Венгерского королевства.
Таким образом, Пал Эстерхази – третий по старшинству сын многочисленного потомства Миклоша от его двух браков (а его жёны, будучи вдовами, тоже привели в семью Эстерхази своих детей) – начинал свой жизненный путь, уже будучи обеспеченным огромными преимуществами по сравнению даже с его другими родственниками – кузенами, племянниками и т. п. После смерти старших братьев – Иштвана (1641) и Ласло (1652), не оставивших после себя сыновей, еще не достигший 17 лет Пал как старший мужчина в семье среди прямых мужских потомков Миклоша Эстерхази в 1652 г. стал наследником и распорядителем огромного состояния, а также носителем высоких должностей в Венгерском королевстве и при дворе Габсбургов, хотя и продолжал еще некоторое время оставаться под опекой старших родственников. Безусловно, это обстоятельство не могло не отразиться на самосознании и поведении Пала: его детство и отрочество закончились, хотя некоторое время он еще продолжал учиться у иезуитов. Более того, его женят.
1652 г. имел решающее значение в жизни Пала не только из-за смерти брата Ласло, но и потому, что в этом году опекуны в соответствии с завещанием отца подростка[863] устроили его брак с Оршоей Турзо, дочерью и единственной наследницей его умершего брата Иштвана (1641) и Эржебет Турзо (1642). Палу едва исполнилось 16 лет, а Оршое – 11[864]. Брак был задуман и устроен для того, чтобы после смерти родителей Оршои[865] огромное наследство Турзо и доля Иштвана не ушли в другую семью.[866] Не достигнув 17 лет, Пал стал самостоятельным, женатым человеком, хотя согласился на этот брак не сразу и не легко, ибо в эти годы, как пишет в «Воспоминаниях», был очарован проповедью и уговорами иезуитов, восхвалявших конгрегацию, и готовился к побегу из гимназии, чтобы вступить в орден[867]. Брак состоялся и, к счастью, оказался очень удачным. Из‑за малолетства Оршои молодые еще три года – до 1656 г. – оставались женихом и невестой, но благодаря этому оставили богатейшую переписку влюбленных – редкую не только для того времени[868].
Признание юридического полноправия Пала проявилось в том, что уже в 1652 г. к нему переходит пост наследственного ишпана комитата Шопрон[869]; одновременно (!) он был пожалован в советники короля-императора Фердинанда III. И уже тогда он вынужден принимать решения. В 1555 г. вместо скоропостижно умершего уже коронованного венгерским и чешским королем Фердинанда IV предстояло возвести на эти троны следующего сына Фердинанда III эрцгерцога Леопольда. Двадцатилетний Пал Эстерхази вместе с другими светскими и духовными магнатами не поддержал намерения действующего монарха отменить свободные выборы нового короля Венгрии венгерским Государственным собранием и тем самым превратить Венгерское королевство в наследственное владение австрийских Габсбургов[870]. И это несмотря на то, что будущие короли – и Фердинанд, и Леопольд, а также их сестра Мария Анна – целый год провели вместе с молодыми Эстерхази в Граце, во время обучения там Пала, и, как он пишет, полюбили его, особенно эрцгерцог Леопольд[871]. Понятно, что это решение было принято Палом не самостоятельно, а под давлением боровшейся за сохранение своих средневековых привилегий дворянской элиты Венгерского королевства. Тем не менее Пал Эстерхази не потерял доверия династии и в том же 1655 г. был назначен советником избранного венгерского короля Леопольда I. В 1661 г. он становится надворным советником Леопольда I и верховным хофмейстером венгерского королевского двора.
Следует отметить, что Пал Эстерхази с малых лет привыкал к государственным делам. Как видно из «Воспоминаний», уже в 12 лет он участвовал в Государственном собрании 1646–1647 гг. в Пожони, куда его отвез старший брат Ласло. Он присутствовал и при избрании палатина, и на принесении им присяги венгерскому королю Фердинанду IV, во время которой чуть не погиб в давке[872]. Присутствовал он и на Государственном собрании 1648 г. на выборах нового надора-палатина[873]. Палу был близок по духу герой турецких войн и политический лидер оппозиционно настроенных к австрийским Габсбургам дворян Венгерского королевства, друг семьи Эстерхази Миклош Зрини, о котором он неоднократно с большим пиететом упоминал в своих «Воспоминаниях» как о родственной душе.[874] Повзрослев, Пал, как и многие представители знати, старался оказаться рядом с Зрини и сражаться под его командованием во время войны против турок в 1663–1664 гг.[875]
Не менее блестящей представляется и военная карьера Пала Эстерхази. XVI–XVII вв. – время войн с турками, в основном на территории Венгерского королевства. Войной была пронизана жизнь всех слоев венгерского общества. Стремившиеся поработить всю территорию королевства, турки угрожали не только приграничным областям, но достигали его крайних пределов. Их планы захватить и Вену (1529, 1532, 1683) выливались в масштабные походы через все Венгерское королевство, беспощадно разорявшие его. Каждый мирный договор, завершавший очередную войну с Османской империей, приводил к сокращению территории королевства. В такой ситуации венгерское дворянство дольше, чем в других европейских странах, оставалось военным сословием. Военная карьера предпочиталась любой другой, а умение владеть оружием и верховой ездой прививались дворянским детям с раннего детства, что видно из «Воспоминаний». Лучший подарок даже для семилетнего Пала – это конь, с которым он справлялся самостоятельно[876]. «Воспоминания» пестрят упоминаниями о случаях, произошедших с наездниками и лошадьми, – не реже, чем воспоминаниями о событиях религиозной жизни. Сын Миклоша Эстерхази отличался смелостью и ловкостью среди сверстников. Подросток подробно описал чуть не закончившийся трагедией случай, когда в присутствии компании соучеников он один легко взобрался на вершину высокого дерева, но из-за подломившегося сука рухнул с высоты вниз[877]. Будучи глубоко верующим человеком, Пал относил все для него счастливо завершившиеся неприятности, а также необычные случаи (падение с лошади, болезнь, вещие сны и т. п.) как проявление мистики.
Как и многие юные венгерские дворяне, Пал рвался в бой. Он упрашивал брата Ласло взять его с собой в осажденный турками Эршекуйвар в августе 1652 г., но тот не соглашался, аргументировав тем, что им обоим никак нельзя погибнуть, ибо кто-то из мужчин должен остаться в роду[878]. Ласло погиб в этой военной кампании в битве при Везекени 26 августа 1652 г. вместе с тремя другими молодыми Эстерхази. Уже в 1661 г. Пал был пожалован в генерал-майоры (vezér-őrnagy). В войне австрийских Габсбургов с Османской империей 1663–1664 гг. Пал Эстерхази сражался в полную силу под командованием обожаемого талантливого полководца Миклоша Зрини, участвовал в его знаменитом зимнем походе в турецкий тыл в 1663–1664 гг., которому позже посвятил свой главный труд Mars Hungaricus. В конце войны Пал воевал под началом главнокомандующего, талантливого полководца Раймондо Монтекукколи. В 1667 г. Эстерхази, уже проявивший свои военные таланты, получил звание фельдмаршала (tábornagy), а в 1668 г. был назначен главнокомандующим Придунайского округа (Dunáninneni országrész) и удержался на этом посту до 1687 г.
Вашварский мир глубоко возмутил венгерское общество и привел к возникновению в среде элиты оппозиционного движения, известного в истории как «заговор Вешшелени»[879]. Пал Эстерхази был замечен среди недовольных, но не присоединился к тайному обществу и не получил наказания, как другие. Более того, известный своей верностью династии и склонностью к компромиссам, он продолжал восхождение, став в 1681 г. надором Венгерского королевства. Он многое сделал для организации венгерских вооруженных сил: с венгерскими отрядами принял участие в освобождении от турецкой осады Вены в 1683 г., привел 20 тыс. венгерских бойцов для освобождения Буды в 1686 г. Но Габсбурги не доверяли венграм и в освободительных войнах венгерские силы играли вспомогательную роль. Эстерхази, конечно, чувствовал это, проявлял недовольство, неоднократно жалуясь центру на бедственное положение вверенного ему Придунайского региона, на снижение численности пограничных гарнизонов, необеспеченность жалованьем и т. п. Не получая удовлетворения, он не раз подавал в отставку, но та не принималась. Повторялась история другого надора: Миклоша Эстерхази. Тот тоже был недоволен внутренней и внешней политикой династии в отношении Венгерского королевства, посылал в Вену так назыаемые меморандумы с изложением своей точки зрения и предложениями по исправлению ошибок, улучшению положения страны и армии, трижды подавал в отставку из-за нежелания правительства идти на реформирование режима, создания условий для освобождения родины от турок. Но в то же время он не шел на уступки сословиям, осознавая консервативность и отставание их требований от запросов эпохи и перспектив развития страны. А в тех условиях сохранение Венгрии он видел только в союзе с правящей династией, в соблюдении верности ей, без чего стране грозило полное поглощение – если не со стороны турок, то со стороны Габсбургов. Он решительно выступал как против трансильванских князей, подбивавших Венгрию к восстанию против Габсбургов, так и против собственной элиты, часть которой была падкой на предложения, поступавшие извне – от французского короля Людовика XIV, врага и соперника Габсбургов, и даже от турок. В Пале Эстерхази видно продолжение линии, прочерченной Миклошем Эстерхази. При всей сложности политической ситуации в Венгрии в 1660–1680‑е, Пал твердо занимал прогабсбургские позиции в первую очередь в вопросах их власти в Венгрии или в преследовании протестантов, за что и был обласкан династией. На Государственном собрании 1681 г. он в качестве фигуры, удовлетворяющей и двор, и часть общества, как уже упоминалось, был избран палатином Венгерского королевства, хотя протестанты, не явившиеся на сословный форум, отказались признавать его власть и прерогативы как посредника между королем и венгерскими сословиями. В том же году испанский король отблагодарил графа за заслуги перед династией орденом Золотого руна. На судьбоносном Государственном собрании 1686 г. надор Эстерхази подготовил почву для принятия сословиями решения о передаче Габсбургам Венгерского королевства в наследственное владение и отказе от права сопротивления правителю, данного им Золотой буллой 1222 г. В благодарность за это император Леопольд I в 1687 г. пожаловал верноподданному Палу Эстерхази титул имперского наследственного князя[880].
Благорасположению со стороны императорской семьи и двора способствовали также и другие не менее важные, чем вместе проведенные годы, характеристики Пала Эстерхази и его семьи. Пал был ревностным католиком, чему немало поспособствовал его отец, перешедший в католицизм в начале века и проводивший в своих владениях жесткую политику рекатолизации. Свой след оставили также проведенные в католических (иезуитских) учебных заведениях Граца и Надьсомбата (совр. Трнава в Словакии) годы. Отец и сын пользовались личным попечительством возглавлявших Венгерскую католическую церковь эстергомских архиепископов: соответственно Петера Пазманя и Дёрдя Липпаи[881]. Петер Пазмань сумел в 1620–1630‑е гг. вернуть большую часть венгерской аристократии в лоно католической церкви. При этом важную роль в обращении он отводил не насилию, а убеждению и просвещению[882]. Благодаря ему в тогдашнем Венгерском королевстве, в Надьсомбате, была воссоздана одна из крупнейших и популярнейших иезуитских гимназий королевства (1616)[883], а в 1635 г. – католический (иезуитский) университет. Именно в них с 1646 по 1652 г. получал образование Пал Эстерхази.
В «Воспоминаниях» образованию Пала Эстерхази, его кузенов и других юных венгерских аристократов уделено немало внимания. Предварительно необходимо сказать несколько слов о том, что представляло собой школьное дело в Венгерском королевстве и монархии австрийских Габсбургов.
Как мы знаем из текста, до 11 лет Пал и его кузен Шандор, сын Пала Эстерхази, присланный отцом из Эршекуйвара, обучались дома. Практика домашнего (дошкольного) обучения дворянских детей в замковых школах знати была довольно широко распространена в Венгрии, особенно учитывая условия полной нестабильности, вызванной постоянными войнами с турками. Образование многих дворянских детей нередко заканчивалось посещением школы в замке господина своего родителя, где они обучались премудростям не только чтения и письма на родном языке, но и наукам боя и поведения в дворянском обществе.
Основой школьного образования служила латинская школа, состоявшая из двух отделений. В начальной школе на протяжении 3–4 лет обучали чтению и письму на священных текстах – преимущественно на родном языке. В определенной степени домашнее обучение выполняло функции начальной школы, в которой детям давали основы знаний. Но между начальной и латинской школами не существовало прямой преемственности, хотя окончание первой если и не требовалось, то было желательно для поступления во вторую. Поскольку подготовка к латинской школе (гимназии) была у детей разной, то для выравнивания знаний будущих гимназистов устраивался подготовительный класс на один, а то и на два года. Ученики такого класса назывались infimistae, parvistae, rudimentistae[884].
За начальной школой следовала собственно гимназия, где учащиеся проводили, как правило, 4 года. Дети из первого класса гимназии именовались принципистами (principistae). Основу учебной программы гимназии составляли разные формы овладения латинским языком: грамматики, синтаксиса, умения правильно излагать и формулировать мысль, поэтики, риторики. Базировались при этом на классических авторах. Большое внимание в католических, особенно иезуитских гимназиях уделялось декламации – и неслучайно: учащихся готовили к тому, чтобы они могли эффектно выступать с публичными речами[885]. Как в католических, так и в протестантских школах, нравственному, религиозному воспитанию отводилось важное место. Перед образованием и воспитанием, получаемом в латинских школах, ставилась задача смягчить дикие скифские нравы идеями, заимствованными у античных авторов и из Библии.[886] Как видно, обучение носило гуманитарный и религиозный характер, и в целом имело мало практической пользы для дальнейшей жизни дворянина. Многие дворянские отпрыски по этой причине заканчивали свое образование после четырех лет обучения в иезуитских гимназиях. Но, как уже упоминалось, не меньше было таких, кто не поднимался выше начальной школы и не владел латынью. В Венгерском национальном архиве можно найти много писем рядовых дворян, обращенных к государственным властям; они коряво написаны на венгерском языке, а если на латыни – то видно, что сформулированы и записаны не самим просителем. Между тем хорошее владение латынью открывало значительно большие возможности: латинский язык являлся рабочим на государственных собраниях венгерских сословий на нем произносились речи, записывались обращения к правителю и в вышестоящие государственные учреждения, осуществлялся диалог с венскими властями, велась официальная документация и т. п.[887] Пал Эстерхази свободно владел латынью.
Поскольку в Венгерском королевстве до 1635 г. не было своего университета, получать высшее образование ездили за границу. Он был открыт только в 1635 г. в Надьсомбате эстергомским архиепископом и верховным канцлером королевства Петером Пазманем. Но в лучших гимназиях (например, в иезуитской в Надьсомбате, Шопроне, Пожони и др.) можно было дополнительно к полученным знаниям изучать другие. Дело в том, что гимназия и университет воспринимались как единое целое, в первую очередь на так называемом лингвистическом факультете, где вместе с разными науками (грамматика, синтаксис, риторика, поэтика) изучалась латынь. Философский (богословский) факультет требовал уже более высокой подготовки. В его программу входили годичные курсы логики, физики и метафизики. Наряду с ними студенты изучали математику, этику. Юридический факультет был открыт в Надьсомбате ближе к концу XVII в.
Мальчиков Эстерхази дома учили разные учителя и, несмотря на возникавшие проблемы[888], хорошо подготовили их к учебе в иезуитской гимназии. Их учили и латинскому языку, а кроме того, музыке и рисованию[889]. Поэтому, когда после смерти Миклоша Эстерхази опекуны отправили их в 1646 г. в гимназию в Граце[890], 11‑летнего Пала и его кузена Шандора, минуя классы начальной школы (parva), сразу приняли в класс «принципиа», который соответствовал первому классу гимназии[891]. Обычно мальчики попадали туда в 14–15 лет. То есть начатки латыни Эстерхази освоили уже дома.
Вместе с Палом в надьсомбатской гимназии учились не только его родственники (Шандор, Дёрдь, Миклош, Михай, позже младший брат Пала – Ференц), но и дети других венгерских магнатов (Дёрдь Хомоннаи, Янош Драшкович, Адам Вешшелени, Жигмонд, Пал Чаки и другие неназванные им). О совместном воспитании и обучении своих детей и детей своих братьев в свое время распорядился еще Миклош Эстерхази[892], придававший большое значение не только поддержанию прочных связей внутри рода, но получению ими хорошего образования. Так род Эстерхази мог сохранить ведущие позиции в управлении королевством, занимая ведущие должности – в государственном аппарате, армии, церкви, а также сберечь целостность родового имущества. Надор планировал, сколько лет его дети и племянники могут учиться, когда могут жениться, когда смогут распоряжаться своим имуществом. Он определял этот возраст 21 годом. Но, как пишет автор «Воспоминаний», не все последовали наставлениям старшего в роду, они завершили образование уже после четвертого класса гимназии. Так, Миклош Эстерхази после смерти матери бросил учебу и поехал служить к своему родственнику Ференцу Надашди; Шандор бросил школу, не закончив класс поэзии. Но были и другие: Дёрдь отправился изучать философию в Рим[893]; Пал продолжил занятия в Надьсомбате, поступив в университет, где проучился два года, изучая логику и физику[894]. В 1653 г., в 20 лет, он оставил учебу, можно сказать, выполнив волю отца, согласно которой должен был учиться до 21 года.
Как видно из «Воспоминаний», Пал Эстерхази учился не без удовольствия и преуспевал в учебе. В его заметках мы не найдем подробного описания процесса обучения из года в год. Даже о практиковавшихся в гимназии физических наказаниях он упоминает вскользь[895]. Тем не менее по запискам можно проследить, в каких классах он учился, чем занимался. В целом он пишет о наиболее запомнившихся событиях и происшествиях. Среди них – частое посещение святых мест, центров паломничества, церковные праздники, которые он и его сверстники проводили в школе или дома. Религиозно настроенный мальчик с воодушевлением описывает таинственные, мистические происшествия, происходившие с ним, свои видения[896].
Большую роль в религиозном воспитании играл школьный театр[897]. В нем ставились пьесы, в основном на религиозные сюжеты. Судя по описанию, Пала привлекал не столько сюжет, сколько возможность участвовать в спектакле. Но участие было наградой хорошему ученику, который выучил большое количество стихов. В связи с этим Пал упоминает 400–500 каких-то стихов. Не каждому это давалось так легко, как Палу. Он получал главные роли. В воспитании подростков большую роль играли религиозные процессии, в которых мальчик тоже получал роль. Так, в пост он изображал в процессии-спектакле коленопреклоненного верующего Гилберта, вознагражденного Христом за понесенные за него страдания. По роли Пал-Гилберт в молитве благодарил Господа. Однако сопровождавшие Гилберта одноклассники, изображавшие ангелов, которым видимо, наскучило, происходящее, решили повеселиться и стали прикладывать к привязанным к распятию рукам Пала горящую тряпку. Тот закричал, нарушив молитвенный настрой мероприятия, чем вызвал взрыв смеха в толпе – тоже, очевидно, скучавшей[898]. Вместе с тем религиозное воспитание глубоко вошло в сознание мальчика. Уже упоминалось желание Пала вступить в ряды иезуитов, но в этом его планы явно не совпадали с семьей.
Много времени дети проводили дома, учебный год в гимназии начинался в ноябре, а в сентябре и октябре ученики разъезжались на большие каникулы[899]. Но и помимо этих месяцев мальчиков часто отзывали домой: как на религиозные (Рождество, Пасху) праздники и др., так и на семейные события. Молодые аристократы сочетали занятия в гимназии с жизнью высшего общества. В Граце, как уже упоминалось, они общались с детьми из семейства Фердинанда III Габсбурга: будущими венгерскими и чешскими королями Фердинандом IV, Леопольдом I, их младшей сестрой, ставшей испанской королевой[900]. Встречались дети с представителями правящей династии и при других обстоятельствах, например, на венгерских государственных собраниях, если они состоялись в Пожони, более близко расположенной к Вене. На Государственном собрании 1646–1647 гг. 12‑летний Пал вместе с аристократической молодежью был приглашен в королевскую резиденцию, где он один, а также с другими венгерскими барышнями, искусными, как и он в танце, исполнял перед императорской семьей венгерские, влашские танцы, которые очень понравились Фердинанду III и его супруге[901]. Как мы знаем, в 1653 г. Пал отправился в Регенсбург на германскую коронацию венгерского и чешского короля Фердинанда IV в составе венгерской свиты. Все эти встречи, совместные путешествия и времяпрепровождение юных членов семьи Габсбургов с такими же юными представителями венгерской знати были частью политики правящей династии, которая таким образом пыталась воспитать верных и преданных себе подданных. Как известно, не всегда этот опыт заканчивался удачно. Но в случае Пала Эстерхази Габсбурги и, в частности, долго правивший король-император Леопольд I, получили надежную опору их политики в Венгерском королевстве.
Из «Воспоминаний» о детских годах Пала Эстерхази просматриваются принципы и правила образования и воспитания – в комплексе, получаемого детьми из знатных семей в Венгерском королевстве в 1640‑е – начале 1650‑х гг. Совершенно очевидно, что, с точки зрения их родителей и прочих взрослых родственников, образование само по себе не являлось самоцелью. Воспитание – приверженность к военной карьере, верность католической вере, понимание политических интересов сословия и семьи, заинтересованность и опыт в делах управления огромным имуществом, умение вести себя в высшем обществе, наконец, понимание проводимой правящей династией политики и посильная преданность ей через установление личных связей, контактов – не в меньшей степени заботили воспитателей, которыми выступали не только учителя иезуитских школ, но сами родственники и все, кто окружал подрастающее поколение венгерских аристократов. В обществе, в котором война считалась и являлась основой существования и успешной карьеры, в государстве, в котором интересы правящей династии, политической элиты да и страны в целом далеко не во всем совпадали, на этом этапе вряд ли могло быть иначе.
Воспоминания[902]
…311. После того, как в Надьсомбате[903] похоронили моего бедного покойного батюшку[904], мои опекуны отправили меня с Гашпаром, Михаем и Шандором Эстерхаз[905] в Грац, в школу, где меня с Шандором Эстерхазом[906] сразу приняли в принципиа[907]. Было это в 1646 году.
Там, в школе я тяжело заболел. В то время я жил в доме некоего Мозера напротив монахинь-доминиканок. Мне было настолько плохо, что, можно сказать, я находился при смерти. И вот однажды я впал в глубокий сон, и мне привиделось много всякого важного о Господе. А после этого буквально за несколько дней я поправился.
После этого мы отправились развлечься в горы в окрестностях Граца, и среди прочего – к месту паломничества под названием Штразэнгель. Там находилось проросшее из дерева распятие, оно чудесным образом выросло в дереве, и перед ним свершалось множество чудес[908].
Там же, поблизости жил очень набожный, известный своей святой жизнью цистерцианский монах, который даже не хотел смотреть на женщин. Но все-таки, когда мы туда пришли вместе с моими хозяином, хозяйкой, да еще с их дочерями, и без приглашения вошли в его жилище, он не проявил никакой враждебности и отчужденности.
Пока я был в той школе, посетили мы также и другие места, например Штрасканью (Strascányon), у трех святых крестов, Эккерперг (Ekkerberg) и многие другие.
Оттуда мы вместе с Дёрдем Хомоннаи[909] отправились на каникулы домой, а на следующий год в Надьсомбат, в школу. В Граце же остались Фердинанд IV, который (позже. – Т. Г.) стал венгерским королем[910], и его младшая сестра, ставшая испанской королевой[911], а также его младший брат эрцгерцог Леопольд Игнатий[912], который любил венгров, особенно нас двоих с Дёрдем Хомоннаи.
В Сомбате я сразу пошел в класс грамматики, где моим учителем был магистр Гальгоци; там я получил три награды. Через год мы с Шандором Эстерхази снова поехали туда, но уже в класс синтаксиса[913]. И снова учителем был г-н Гальгоци. В 1647 г. в Пожони проходило Государственное собрание. Туда меня отвез брат, г-н Ласло Эстерхази. Я был там как раз в тот момент, когда в Зеленом доме[914] палатином[915] королевства выбрали Яноша Драшковича[916]. После этого мы все сразу отправились в крепость[917], где палатин принес присягу.
На том же Государственном собрании в капитульной церкви короновали венгерским королем Фердинанда IV. Там в большой давке толпа чуть не задавила меня, но епископ Пал Хофман, человек очень высокого роста, схватил меня в охапку и вынес из церкви; тогда же вышли новый король вместе с клиром и другими людьми.
Во время этого собрания императрица пожелала видеть венгерский танец, и меня позвали в крепость, чтобы я с венгерскими барышнями станцевал перед императором и императрицей. Была там очень хорошая танцорка Ребека Эстерхази, дочь бедного Пала Эстерхаза[918]. Были там и другие девушки, но влашский танец я должен был танцевать с той, которая танцевала лучше других. После этого я должен был исполнить хайдукский танец с обнаженными мечами, в котором я знал толк. Танец очень понравился императору и императрице. Были там и музыканты; от господина Адама Форгача играл скрипач по имени Ханцли.
Вскоре после этого нам предстояло отправиться из Пожони в Надьсомбат, где отцы иезуиты ставили очень большую и славную комедию[919] о короле Йоасе, которого преследовала мачеха Аталия. Роль Йоаса исполнял я; в роли было больше 450 стихов. По ходу комедии Аталию убивают, а сына Йоаса коронуют; это должно было бы наводить на мысль о Фердинанде IV[920].
В этом году я получил три награды и поехал на каникулы в Кишмартон. Там мой старший брат Ласло Эстерхази[921] подарил мне турецкого коня по кличке Дервиш.
На следующий год мы с Шандором, Дёрдем, Миклошем, Михаем Эстерхази[922] снова поехали в Сомбат; мне снова нужно было остаться в классе синтаксиса[923]. Тогда тоже поставили одну очень славную комедию о святой Юдифи. Это случилось тогда, когда красных священников[924] впервые ввели в семинарию пред лицо эстергомского архиепископа Дёрдя Липпаи. Роль Юдифи исполнял я. Меня наряжала госпожа Михай Турзо[925], она надела на меня очень красивые золотые украшения. Тогда же мой портрет нарисовал отец Керестеш, который стал ректором красных священников. В этой комедии у меня было тоже много стихов – что-то около 500.
И тут я заработал три награды. В этой комедии была старуха Юдифь, школяр по имени Залахер, уродливой внешности, и речь его соответствовала внешности, так что люди сильно смеялись. Эту комедию играли в пост.
В Страстную неделю, а именно в страстную Пятницу, я изображал в [религиозной] процессии гения божественной любви, должен был по роли декламировать стихи перед святым гробом; мои руки были прикреплены к зеленому дереву, и так я должен был изображать любовь к Господу.
В тот год я с ректором побывал в конгрегации непорочной Святой Девы[926]. Мой тогдашний учитель отец Айнчич первым делом начал восхвалять передо мной орден отцов иезуитов – да так, что я проникся немалой любовью к ордену. И это продолжалось до самых каникул. Моим же духовником был отец Газецки, поляк, очень смиренный богобоязненный человек, который все же немного поубавил мой пыл к монашеской жизни.
После возвращения с учебы домой на каникулы Дёрдь Эстерхази отправился в Рим изучать философию, а Миклош Эстерхази бросил учебу, так как умерла его мать, г-жа Ева Висай[927]. Михай, который был старше всех нас, окончил школу и поехал служить ко двору г-на Ференца Надашди. И, таким образом, со мной не осталось никого, кроме г-на Шандора Эстерхази, который покинул школу на следующий год, не окончив класса поэзии.
После каникул мы снова вернулись в Сомбат. Однако умер палатин Драшкович и в связи с этим в Пожони было назначено Государственное собрание. Я тоже был там, когда выбрали палатином Пала Палффи[928], таким же образом, как и в предыдущий раз. Это (выборы Драшковича. – Т. Г.) сильно возмутило Адама Форгача, который считал, что выбрать должны были его, но эти надежды не оправдались.
Мы же после выборов снова отправились в Сомбат. Там опять ставили одну чудную комедию о дочери императора святой Екатерине, роль которой играл я. В ней было больше 500 стихов. Тогда меня опять наряжала г-жа Турзо Михайне, причем очень красиво. За эту комедию я тоже получил две премии.
Вернувшись домой на каникулы[929], я узнал, что мой старший брат Ласло задумал взять в супруги дочь Адама Баттяни[930], барышню Марию Элеонору Баттяни. По этой причине мы с братом поехали в Рохонц, где состоялись обручение и обмен кольцами. Между тем слуги г-на Баттяни стали настойчиво рекомендовать мне младшую дочь г-на Баттяни, барышню графиню Борбалу Баттяни. Она была очень красива и не сторонилась меня. Однако в то время у меня было больше тяги к монашеской жизни, нежели к браку.
Из Рохонца мы отправились в Солнок, через несколько дней г-н Баттяни подарил моему старшему брату прекрасного чистокровного турецкого жеребца по кличке Купидон. Там мы много танцевали и, наконец, оттуда направились в сторону Лакомпака. Мой брат, будучи в сильном подпитии, натянув удила, понесся на коне по кличке Фата. И только благодаря Господу, он не свалился в глубокий овраг. Конь резко остановился, брат упал, его подняли и положили на повозку.
Из Лакомпака мы поехали в Ланцер, а оттуда во Фракно, где жила барышня Оршика с моим братом Ферко. Туда же была приглашена моя младшая сестра госпожа Мария Эстерхази, которая до этого жила у Юлии Надашди (жены Ференца).
Из Фракно мы все направились в Кишмартон. Меня же оттуда отослали в Надьсомбат, учить риторику[931]. Там я подготовил декламацию, то есть представил Цицерона, который произносил речь из загробного мира. И эту речь должен был произнести я. За это отцы иезуиты дали мне одну чудесную красивую книгу. В то время моим наставником был брат Айнчич.
Был тогда в коллегиуме некий привратник по имени Игнатий, который хорошо относился ко мне. Он часто давал добавку к завтраку и полднику не только мне, но и тем молодым господам, которые были рядом со мной: Миклошу и Яношу Драшковичам, Адаму Вешшелени, Жигмонду и Палу Чаки и другим.
В тот год мой наставник усиленно уговаривал меня вступить в орден братьев иезуитов, и я уже дошел до того, что мы с Жигмондом Чаки[932] собрались тайком бежать. Об этом узнал мой учитель Адам Салкович[933] и не отпустил нас. Зато он написал братьям-иезуитам. Так что я не смог осуществить своего намерения.
В то время у нас был учитель по имени Оцко, который впоследствии стал иезуитом. Это был очень жестокий человек, очень-очень часто был (нас. – Т. Г.), иногда по нескольку раз на день. В конце концов в том же году его выставили (из коллегиума. – Т. Г.).
Но мой старший брат 6 февраля 1650 г. на Масленицу приехал в Рохонц в преддверии свадьбы, на которой я был шафером, а моя младшая сестра Мария подружкой (невесты. – Т. Г.). Свадьба была великолепной. Мы задержались на ней на три дня. Оттуда мы повезли невесту в Лакомпак, где собрались солидные гости, присутствовало много знати. Проснувшись на следующий день, мы отправились к полудню в Шопрон, где горожане встретили нас пушечными залпами, а весь город выстроился при оружии. Но около трех часов пополудни мы приехали в Кишмартон. И там множество гостей оставалось в течение трех дней. После этого гости разъехались. А я спустя неделю отправился в Сомбат на учебу.
Там в пост играли очень красивую комедию о человеке по имени Гуалбертус (Гилберт), который претерпел от врага ради Господа. И он, преклонив колена перед распятием, молился. А Господь наклонился к нему с распятия и поблагодарил за сострадание. Изображение этого распятия нес я, а с двух сторон его поддерживали одетые ангелами Янош и Миклош Драшкович. Но г-н Янош Драшкович стал в шутку прикладывать горящие тряпки к моей руке, привязанной к распятию. Когда я уже не мог терпеть, то громко окликнул их. Люди, услышав это, зашлись в смехе. Узнав об этой (проделке. – Т. Г.), наставник сильно рассердился на Яноша Драшковича. Это случилось в пост.
На Страстную неделю в процессии я выполнял обязательство (disciplinát csinálván): как будто бы мне натирали спину уксусом[934]. Спину сильно поранили, так что я несколько недель болел из-за этого.
16 мая этого года мы отправились гулять в лес Россиндель, поблизости от Сомбата. Там стояло очень высокое дерево с двумя стволами. Никто из учеников не осмеливался взобраться на него. И вот я, уверенный в себе, взобрался на самую вершину и стал оттуда кричать тем, кто находился внизу. И в какой-то момент ветвь подо мной подломилась, и я полетел головой вниз. Но каким-то чудесным образом я зацепился за ветку, дважды перевернулся, но не сорвался. И так я слез с дерева, к большому удивлению всех, что Господь сохранил меня от ужасной смерти. Насмотревшись на это, все ученики разом набросились на дерево и тут же срубили, чтобы с кем-нибудь другим не случилось подобного несчастья.
В этом году мы побывали летом в Заваре у г-на Малайковича. Там, в Дудваге мы купались. В Цифере у г-на Горецки, который очень хорошо принимал нас, были устроены еще и танцы.
12 августа того же года ко мне в Надьсомбат приехал Фаркаш Эстерхази[935], который сразу же стал предлагать мне жениться, и чтобы в жены я взял мою младшую сестричку Оршику[936], ибо этот брак послужил бы на благо и к процветанию всего семейства Эстерхази. Но я на это никоим образом не соглашался, так как хотел стать монахом. Однако (Фаркаш. – Т. Г.) так усердствовал, что после трех недель постоянных уговоров и разговоров я с большим трудом позволил уговорить себя на женитьбу. И когда я дал такой ответ, то по распоряжению Фаркаша Эстерхази через моего одноклассника Иштвана Кардоша ювелир изготовил маленькое колечко с бриллиантом, которое я тут же отправил с Фаркашем Эстерхазом барышне Оршике. А она в ответ послала мне похожее кольцо.
После этого в Рим сразу же отправили двух монахов кармелитов (одного из них звали отец Александр a Jesu Maria, а другого – отец Микаэль ab Angelis), чтобы они получили диспенсацию на брак.
По наступлении каникул мы отправились по Дунаю в Кишмартон, где мы объявили о сделанном моему старшему брату. Ему эта договоренность очень и очень понравилась, и он сам сразу же написал в Рим и даже послал деньги на расходы братьям-кармелитам, чтобы они добились диспенсации. А я, беседуя наедине с Оршикой, моей сестренкой, понял, что она проявляет нежные чувства.
Когда закончились каникулы, я снова поехал на учебу в Надьсомбат[937], и там к лету Дёрдь Хомоннаи, влюбившись в барышню Марианку, в Пожони обменялся с ней кольцами, и вскоре – тем же летом – в Шенте состоялась их свадьба, и он назвал мою младшую сестру нареченной женой (elvivé)[938]. Тогда же мой зять Дёрдь Хомоннаи подарил мне доброго коня. Это была роскошная свадьба. В конных состязаниях за венок венок выиграл слуга г-на Хомоннаи по имени Пал Оросна на коне по кличке Челеби, принадлежавшем его господину.
После свадьбы я снова отправился на учебу в Сомбат и там пробыл до каникул[939]. За это время мой старший брат ездил по Дунаю в Кишмартон.
Когда наступило время каникул, я тоже поехал в Кишмартон, а оттуда – во Фракно, где застал сестренку Оршику и своим появлением доставил ей большую радость. Старший брат перевез ее в Кишмартон и там в его присутствии мы снова обменялись кольцами.
Однажды утром на каникулах в мою комнату вошла моя невеста (mátkám), когда я еще лежал в постели и вроде спал, и поцеловала меня. Я проснулся и в ответ поцеловал ее. Этим поцелуем она так привязала меня к себе, что и я сильно полюбил ее. Но об этом никто не знал, кроме одной служанки по имени Марианка, дочки няньки моей младшей сестренки.
Однажды на каникулах мы со старшим братом отправились верхом к братьям-францисканцам, и на обратном пути – и я и брат ехали верхом – мой конь вместе со мной так упал посреди улицы, что долго не мог подняться. Но со мной ничего плохого не случилось. Дело произошло перед домом человека по имени Хуфнагель. В конце концов коня с трудом подняли, я снова вскочил на него, и мы поехали в крепость.
На тех же каникулах мы со старшим братом отправились охотиться на зайцев. Гонясь за зайцем, я так упал с лошади, что она упала и перевернулась вместе со мной. Но и тогда, слава Господу, со мной не приключилось никакой беды. На следующий день мы снова поехали охотиться на зайцев, и тогда г-н Янош Майтени, живший в доме при дворе моего старшего брата, упал с турецкой лошади по кличке Будаи. Будучи очень ретивой, она подло прикусила ему руку, так что ее едва смогли высвободить. В конце концов она с диким ржанием помчалась на других лошадей и почти всем нам пришлось бежать от нее со всех ног. И только после этого к ней бросились несколько человек, с большим трудом смогли поймать ее и отвести в крепость.
Через три дня после этого происшествия мы снова поехали охотиться на зайцев. И там стольник г-на Баттяни по имени Вёчей в пьяном виде мчался верхом по дороге к мельнице неподалеку от ручья Булка и так упал, что он сам и его лошадь погибли ужасной смертью, свернув себе шеи.
Я провел там каникулы и по их завершении снова поехал в Надьсомбат на учебу[940], с трудом расставшись с моей милой невестой, которая сильно плакала при нашем прощании.
Прибыв в Пожонь, я поехал поприветствовать палатина Пала Палффи; он задержал меня, назвал меня своим сыном и подарил красивую гнедую лошадь по кличке Карабелла. Я посетил также г-на эстергомского архиепископа Дёрдя Липпаи, моего крестного отца, который с большой сердечностью принял меня. И уже после этого я отправился в Сомбат. Там снова играли прекрасную комедию о святом Франциске Ксавьере, изображение которого нес я[941]. Спустя несколько дней, а было это в 1651 г, мы вместе с ректором нанесли визит в старую конгрегацию, то есть конгрегацию Св. Девы Марии. На Масленицу отцы давали комедию о неком Бомолоци, очень смешную и добрую историю.
Пока я учился в классе логики, моим учителем был г-н отец Ференц Копецки. Но тут, после Пасхи, приехал мой старший брат и забрал меня в Шенте, где я неделю веселился, после чего вернулся в Сомбат. Когда мы были в Шенте, брат пообещал мне турецкого коня по кличке Зёльдфикар. Это был очень красивый гнедой жеребец.
На Троицу[942] приехал мой старший брат со своей женой, моей своячницей, и привезли с собой после каникул моего младшего брата Ферко Эстерхази[943]. Мы оставались в Надьсомбате, а вышеупомянутый старший брат задержался там вплоть до праздника Тела Господня. Затем в день св. Ласло[944] он уехал в Шенте и вызвал туда нас с младшим братом, который тогда учился в принципиа. Там, проведя в веселье несколько дней, мы с младшим братом вернулись в Сомбат, где оставались до праздника Успения Богородицы. После этого, 17 августа, старший брат снова вызвал нас в Шенте. Во время нашего пребывания там пришло письмо от уйварского капитана Адама Форгача[945]. Он просил брата приехать в Уйвар, так как Мустафа бей, прозванный беем Грабителем, намеревался разграбить окрестности Гемеша, и (Адам Форгач. – Т. Г.) сам собирался выйти к нему навстречу с доброй подмогой. Посему он просил брата приехать без промедления. Тот сразу собрался и в тот же день приготовился выехать в Уйвар. Узнав об этом, я стал упрашивать брата взять меня с собой, но он никак не соглашался, заявив: «Дорогой братишка, я еще сам не знаю, что случится, поэтому будет лучше, если ты сейчас останешься, нежели, не дай Бог, с нами обоими случится какое-нибудь несчастье». С этим мы в тот же вечер вернулись в Сомбат. При прощании с братом у меня в глазах стояли слезы, и я тяжело вздыхал. Тогда он взял меня за руку и сказал: «Мой добрый брат! Возможно, я никогда больше не увижу тебя, но если Господь сохранит меня, то верь, я доведу до конца начатое дело, о котором ты сам знаешь». Он имел в виду мою женитьбу. На этом мы расстались.
18 августа мой старший брат выехал из Шенте в Уйвар с сотней конников и там был сердечно принят Адамом Форгачем. На следующий день они развлекались, а 20 августа уже отправились к Веребей. Прослышав об этом, вернулись и турки из-за того, что там собрались все пограничные воины, а к ним присоединился г-н Иштван Кохари, сеченьский капитан. Увидев на моем брате очень красивую господскую одежду и красивые голубые латы, он пожелал отдать ему свою кирасу, сказав при этом: «Знаю, что у тебя храброе сердце и благородная натура, но я не одобряю, что у тебя нет кирасы, ибо ни пуля, ни оружие не видят ни твоего величия, ни сердца; пусть лучше погибну я, чем твоя милость; к твоей милости обращено множество взоров, я же – человек маленький. А опасность, угрожающая твоей милости, была бы губительнее, чем этот поход».
Услышав эти любезные слова, мой брат не захотел облачаться в кирасу, сказав, что надеется скорее на Господа, чем на оружие, и если Господу угодно, чтобы он погиб, то он умрет за Бога, за своего господина, за родину, и с радостью положит свою жизнь с верой, что на том свете будет вознагражден за то, что он истинный христианин.
[…Далее следует подробное описание гибели и пышных похорон Ласло Эстерхази, последовавший затем раздел имущества между родственниками, а также получения диспенсации от папы и согласия от короля на брак Пала с близкой родственницей Оршоей Эстерхази. В результате 22 мая 1656 г. молодые обручились. – Т. Г.]
После всего этого я снова поехал в Сомбат на учебу, в класс физики[946]. Когда наступило время каникул, наш император и король Фердинанд III решил короновать своего старшего сына Фердинанда IV римским королем, и я твердо решил поехать в Регенсбург, где должна была состояться коронация.