Francigenis et Scotis»)[910].
Понятие «natio», как правило, используется в тех случаях, когда речь идет о происхождении, а иногда и о месте проживания индивидуумов. Так, Джеффри Ле Бейкер, рассказывая о поединке между графом де Ла Маршем и Джованни Висконти, указывает, что первый был «natione Gallicum», а второй — «natione Ciprius»[911]. Томас Уолсингем, говоря о захвате в морском сражении деревянной конструкции, упоминает, что также был пленен ее создатель — «англичанин по национальности» («Anglicus natione»)[912]. Желая подчеркнуть происхождение доблестно сражавшегося против французов оруженосца Жана Брока, Уолсингем отмечает, что тот был «natione Gallius»[913]. Автор «Дара истории», в свою очередь, педантично уточнял происхождение римских пап: «Лин, первый после Петра, итальянец из Тосканы» («Linus, primus post Petrum, natione Italicus, de regione Tusciae»)[914], «Клет, римлянин» («Cletus, natione Romanus»)[915], «Аналект… грек» («Analecletus… natione Graecus»)[916] и т. д., употребляя в данном случае «natione» синонимично «natus» — «рожденный», «происходящий» («Фабиан I… рожденный в Риме» — «Fabianus I… natus de Roma»[917]). Уолсингем сообщает, что предводитель одной из Компаний, разорявших Францию, был гасконцем («natione Wasco»)[918]. Продолжатель хроники Адама из Маримута и Томас Уолсингем указывают, что Великая компания «состояла из разных народов (diversarum nationum coadunata), однако ее предводителями по большей части были англичане (erant Angligenae / Anglici)»[919]. Занимательно, что вслед за продолжателем сочинения Адама из Маримута Уолсингем обозначал большинство компаний словом «comitiva» (Magna Comitiva, Alba Comitiva), но, повествуя о шайке «Безглавых», хронист использовал термин «gens» («Gens sine Capite»), подчеркивая при этом, что она состояла из представителей разных народов («nоn tantum de una gente vel natione, sed de pluribus regionibus congregati»)[920]. Вполне возможно, что в данном случае хронисты передавали французское название шайки, употреблявшееся непосредственно ее членами. Также нельзя исключать вероятной связи этимологии слова «gens», содержащей коннотации кровного родства, с обычаем побратимства, столь распространенным среди маргинальных группировок. В качестве особой общности средневековые авторы могли выделять не только отряды наемников, но и городские общины. Рассказывая о мятеже лондонцев в 1392 г., Томас Уолсингем отмечает, что жители столицы «были надменнее, высокомернее и жаднее, чем почти все другие народы (inter omnes fere nationes gentium), и совершенно не верили в Бога и древность традиций; они поддерживали лоллардов, обирали благочестивых, не платили десятину и грабили простой народ (communis vulgi deppauperatores)»[921]. В данном случае под отдельным «gens» подразумеваются не просто лондонцы, но городская элита (противопоставленная простому люду). Этот фрагмент демонстрирует любопытное совмещение социального и этнического значения термина.
В английских хрониках эпохи Столетней войны понятие «natio» нередко используется и для характеристики этнической общности в целом. Например, рассказывая о различных завоевателях, вторгавшихся в Британию в течение веков и смешивавшихся с местным населением, автор «Дара истории» замечает, что скотты стали третьим народом («tertia natio») на острове, саксы — четвертым («quarta natio») и т. д.[922] Любопытно, что в этом же пассаже хронист обозначает пиктов термином «gens».
Таким образом, итоги исследования исторических сочинений XIV–XV вв. позволяют сделать вывод о том, что их авторы в зависимости от собственных пристрастий достаточно произвольно употребляют обозначающие понятие «народ» термины. Кроме того, не стоит забывать, что средневековые историографы очень часто полностью помещали в свои сочинения тексты официальных документов. При этом, даже если язык цитируемого документа отличался от языка самой хроники, они весьма редко делали перевод. В качестве примера можно привести хронику Адама из Уска, использующего слово «natio» только при цитировании двух писем предводителя валлийцев Оуэна Глендауэра. В первом, написанном по-французски послании королю Шотландии, Глендауэр утверждает, что весь его народ («tout та dit nacion»)[923] находится под игом общего с шотландцами смертельного врага, во втором, адресованном лордам Ирландии, он просит помощи для себя и своего народа («nobis et nacioni nostre»)[924]. Во всем остальном тексте хронист употребляет термин «populus», ориентированный скорее на обозначение политической общности. Генрих Найтон, цитируя по-французски перехваченное англичанами письмо Филиппу Валуа от капитана Кале, в котором тот жаловался на бедственное положение осажденных, сообщая, что они едят лошадей, собак и крыс, сохранил содержащееся в оригинале слово «gents». В комментарии к документу он добавил, что письмо было переправлено королю Франции, с припиской о том, чтобы он «поспешил помочь народу Кале» («subsidium populo suo Calesie»), который умирает от голода[925]. Также по-французски Найтон приводит текст договор о перемирии 1340 г., благодаря чему в его сочинение вновь попадает нетипичный для этого автора термин «gens»[926]. Помимо выдержек из официальных документов, историки активно цитировали своих предшественников, заимствуя у них некоторые выражения и обороты. Показательный пример дословного переноса терминологии или отдельных пассажей из одной хроники в другую являет высказывание Ранульфа Хигдена о морском сражении при Слейсе: «Где, по воле Бога, французы и нормандцы… были разгромлены англичанами» («Ubi, Deo favente, Franci et Normanni… per Anglos sunt devicti…»)[927]. Данная фраза была точно скопирована не только бенедиктинцем Томасом Уолсингемом[928], но также августинцем Томасом Уиксом[929] и цистерцианским аббатом Бертоном[930]; с небольшими изменениями эта фраза встречается и в трудах других хронистов, например в сочинении монаха из Мальмсбери[931].
Представляется, что любые попытки провести четкое лингвистическое разделение в словоупотреблении «gens» и «natio» до некоторой степени условны. С одной стороны, подобная неопределенность свидетельствует о том, что термины не устоялись и лексический аппарат для выражения национальной идентичности был еще недостаточно развит, что, вероятно, отражает противоречивость самих представлений. С другой стороны, очевидна значимость категорий «gens» и «natio» в средневековом мировосприятии в целом и мышлении историографов в частности.
Ключевую роль в формировании идентичностей играет оппозиция «своего» и «чужого». Общепризнанно, что противопоставление «своей» общности другой всегда способствует фиксации и активному закреплению отличий и тем самым — укреплению общности. Во многом именно складывание представлений об отличии от «других» формирует общность, позволяя ее членам осознать единство. Еще В. Гэлбрейт определил «нацию» (в частности, в рамках средневекового понятия «natio») как «любую значительную группу людей, верящих в то, что они ею являются»[932]. С равным успехом это определение может быть отнесено к любому другому сообществу: конфессиональному, профессиональному, интеллектуальному и пр. Осознание единства с соотечественниками или другими подданными своего монарха сыграло существенную роль в процессе формирования представлений любого народа о себе как о единой нации. Выше уже шла речь о том, что всегда присутствующее противопоставление «мы — они» особо заостряется и становится более выраженным в периоды вооруженных конфликтов, когда «они» из просто «чужих» превращаются во врагов.
Как правило, определяя участников военных действий или дипломатических переговоров, средневековые авторы предпочитали использовать местоимения «мы», «наши», «свои», противопоставляя им неопределенное понятие «враги» или «противники». Например, Томас Уолсингем, подводя итог повествованию об удачном захвате в морском бою сложной деревянной конструкции (стены с осадными башнями), предназначавшейся для нападения на английские города, замечает, что эта стена была использована для защиты Сэндвича от врага: «И то, что против нас враги приготовили, мы воздвигли против врагов» («et quern contra nos hostes praeparaverent, nos ereximus contra hostes»[933]). Автор «Деяний Генриха V», сообщая о вылазке осажденных англичанами горожан Арка с целью поджога английских укреплений, указал на свершившееся чудо: «Очевидно, по желанию Бога, огонь их погас, и враг (