архидьякона», однако был схвачен, брошен в тюрьму, где вскоре был убит «под предлогом, что собирался осадить этот замок вместе с другими английскими пленниками, а [именно] заложниками, данными «архидьякону», которых последний держал в плену»[1037].
Ведя войну во имя Бога и с его помощью, благочестивые христиане должны были не только регулярно посещать службы, исповедоваться и отдавать Церкви десятую часть доходов, но и соблюдать ряд определенных правил непосредственно в ходе военных действий. В 1340 г. в самом начале войны за французское наследство Эдуард III «приказал армии, чтобы никто не осмеливался поджигать города или селения, грабить церкви и святые места, причинять вред маленьким детям и женщинам в его королевстве или во Франции; такие нападения на других людей, кроме мужчин, или причинение какого-либо вреда караются смертью или членовредительством. Он также постановил, что за привод к нему всякого, нарушившего этот указ, полагается вознаграждение в 40 шиллингов»[1038]. Аналогичный указ был провозглашен Эдуардом в 1346 г. в Кане[1039]. В том же году, когда английские войска разоряли окрестности Парижа, король распорядился в честь праздника Успения остановить все грабежи и поджоги[1040]. Регулярно приводимые английскими историографами королевские распоряжения о непричинении на вражеской территории ущерба Церкви и мирному населению несколько диссонируют на фоне столь же регулярных сообщений французских и шотландских авторов о совершенных англичанами святотатствах и других бесчинствах. Это противоречие следует объяснять не столько лицемерием английских авторов, сколько обычным несоответствием правовых и морально-этических норм реалиям войны. Руководствуясь правилами ведения справедливой войны, государи и командующие армиями перед каждой кампанией издавали аналогичные приведенным выше запрещающие указы — это была определенная норма поведения христианского полководца. В свою очередь, историографы, большая часть которых вообще никогда не сталкивалась с настоящей войной, описывали продвижения армий и другие события, опираясь главным образом на официальные донесения. Располагая текстами подлинных королевских указов, они не видели оснований для скептических замечаний в их адрес или просто для замалчивания этой важной информации. К тому же сообщения о запретах нарушать нормы справедливой войны указывают не столько на благочестие английских солдат, сколько на добродетель государя.
Безусловно, желание изобразить «своих» воюющих государей богобоязненными праведниками не является исключительной особенностью английского средневекового историописания. Между тем на фоне абсолютно клишированных и стереотипных образов можно выделить нескольких персонажей, для которых благочестивое поведение в войне является важнейшей персональной характеристикой, но качеством не реального человека, а героя исторической литературы. Не вдаваясь в пространные рассуждения об адекватности попыток воссоздания по материалам хроник и житиям портретов людей эпохи Средневековья, отмечу, что исследователи нередко в своих оценках следуют за средневековыми историографами. Как ни странно, но чаще других хронисты упоминают о благочестии самых воинственных государей — Черного принца и Генриха V, возможно, пытаясь таким образом уравновесить рассказы о разорениях, чинимых их войсками на вражеской территории.
По свидетельствам Джеффри Ле Бейкера, уважение принца Эдуарда к Церкви было настолько велико, что он не позволял своим солдатам не только грабить ее имущество, но и входить в принадлежащие Церкви города, договариваясь о том, чтобы необходимое для войска продовольствие выдавали назначенным им лицам[1041]. Более того, даже уничтожая какой-нибудь мятежный город, то есть отдавая его на полное разграбление своим солдатам, принц приказывал делать это таким образом, «чтобы пощадить все молитвенные дома»[1042].
Один из анонимных биографов Генриха V отметил, что этот государь выделялся удивительной набожностью уже с детских лет: он мечтал «способствовать славе Бога, расширению Церкви, спасению своей страны, миру и спокойствию королевств»[1043]. В английской исторической литературе религиозность Генриха V является такой же устойчивой характеристикой, как и его воинская доблесть[1044]. Он не только основывал монастыри в Англии и делал Церкви богатые пожертвования[1045], но также заботился о том, чтобы, когда он, «избранник Бога», будет вести кровопролитную войну с врагами Всевышнего во Франции, никак не пострадали храмы и служители Господа. Через несколько дней после высадки во Франции в августе 1415 г. Генрих V издал указ, согласно которому «под страхом смерти запрещалось поджигать церкви и святые места, а их имущество должно было сохраняться в целости, и никто не должен причинять вреда женщинам, священникам или служителям церкви, если только на него не нападали и он не вынужден защищаться»[1046]. Уже через два месяца этот королевский указ был приведен в исполнение, когда возле Корби был повешен англичанин, укравший в церкви позолоченную медную дарохранительницу, решив, что она золотая[1047]. Этот эпизод, часто встречающийся не только у средневековых авторов, но и в современной исследовательской литературе, является редким свидетельством реального наказания за нарушение запрещающих мародерство указов.
Даже при взятии вражеских городов Генрих V, как указывает один из войсковых капелланов, руководствовался текстом Библии. Так, перед штурмом Арфлера «наш король, который искал не войны, но мира, чтобы вооружить щитом невиновности справедливую причину великого предприятия, для которого он отплыл [во Францию], предложил в соответствии с 12-й главой «Второзакония» осажденным мир, если они (добровольно и без принуждения) откроют ему ворота и, согласно их долгу, отдадут этот город, который был прекрасной наследственной частью его английской короны и его герцогства Нормандского»[1048]. При этом анонимный хронист отмечает, что еще в юности Генрих переписал «Второзаконие» в маленькую книжечку, которую всегда носил на груди[1049]. После захвата города Генрих не только даровал жизнь и свободу «мятежникам», но и, заботясь об их безопасности от шаек мародеров, выделил эскорт вооруженных людей, чтобы те препроводили бывших горожан Арфлера «в те места, где они сами хотели бы поселиться»[1050]. Таким образом, даже изгнание французов из их домов могло изображаться английскими авторами как милосердное благодеяние и заботливое участие. Хотя очевидно, что на самом деле за этим «великодушным» жестом, скорее всего, скрывалось стремление короля отконвоировать сторонников Валуа, у которых, собственно, и конфисковалась недвижимость, подальше от города, чтобы они не осели в предместье.
Воины «защитников справедливости» не должны были уступать в благочестии своим предводителям. Напомню, что, согласно каноническому праву, само участие в священной (или просто справедливой) войне не было сопряжено с грехом человекоубийства. В исторических сочинениях эпохи Средневековья довольно часто постулируется идея о том, что благая цель делает руки солдат чистыми, а души — безгрешными: «Закон прощает мужей, судьба им благоволит, Бог стоит рядом». Для анонимного поэта XIV в. английские воины
Чистые агнцы нашего Господа благородные,
Верные, чистые, щедрые, великодушные, смелые,
Справедливые, разумные, не совершающие зла,
Нахсх ящие радость в надежде и сострадающие бедным[1051].
Он сравнивает их с древними героями: Самсоном, Соломоном, Сципионом — и замечает, что «нравственность, надежда, справедливость, доброта, терпение всегда побеждают»[1052]. Хронисты утверждают, что англичане, веря в зависимость победы только от воли Бога, всегда исповедуются и молятся перед битвой, а после нее — снова возносят благодарственные молитвы[1053]. Желая подчеркнуть природную набожность англичан, Роберт Фабиан сообщает, что церкви, а также церковное имущество не трогали даже бриганды из Великой компании, на действия которой королевские указы не распространялись[1054]. Каждый случай нарушения «нормы» благочестия оговаривается особо. Например, в 1352 г. «англичане штурмом взяли женский монастырь», но Джеффри Ле Бейкер дает объяснение, оправдывающее святотатство: эта обитель была превращена французами в мощную крепость, а следовательно, осквернена врагом еще до появления англичан, которые прежде «много раз щадили это святое место»[1055]. В другой раз причинение вреда шотландским монастырям во время кампании 1385 г., когда англичане дошли до Эдинбурга, сжигая и уничтожая все на своем пути, оправдывалось хронистами принадлежностью шотландцев к схизматикам — сторонникам антипапы Климента VII[1056].
Как уже отмечалось выше, регулярные сообщения о грабежах вражеских земель, убийствах, пожарах и других бедствиях, сопровождавших продвижение английской армии, нисколько не противоречили в изложении хронистов концепции богоугодного поведения. Фиксируя причиняемый врагу ущерб, историки, тем не менее, старались предложить читателю информацию о достойном поведении воинства Христова. Например, рассказывая о кампании 1380 г., когда английские войска отправились на помощь герцогу Бретани, Томас Уолсингем отмечает, что в отличие от бретонских рыцарей англичане очень бережно относились к мирному населению тех территорий, на которых велись военные действия: «И в бою предводители этого войска, в отличие от многих других (которые, будучи командирами, при отступлении опустошали собственную отчизну или, отправляясь в сражения, чинили злодейства местным беднякам), стремились как можно больше заслужить любовь, милость и благоволение всего народа, еще до того как вторглись из-за моря. И, оказавшись во Франции, они, по приглашению французов, [могли] пересекать почти все Французское королевство невредимыми, вплоть до того, что они не потеряли ни единого из своих людей на протяжении всего пути. Однако и в такой радости они вовсе не забыли о Господе»