Celtica) прибыл Сатурн, один из сыновей Иафета. Этот Сатурн, имя которого означает «прародитель», и стал первым правителем острова, названного в его честь Самотией (Samothea)[1366]. Полтора столетия спустя потомок другого сына Ноя — Хама, могущественный царь Нептун (правивший островами Средиземного моря и имевший огромный флот, «за что был почитаем как бог морей»), помог своему сыну гиганту Альбиону покорить кельтское население Самотии. Холиншед замечает, что Альбиона и его спутников называли гигантами не потому, что они были огромного роста (хотя ростом они значительно превосходили всех живущих в то время людей), а по месту их рождения: ибо этим словом называют коренное население какой-либо местности[1367]. Альбион стал девятым царем острова. Дальнейшее изложение истории представляет собой еще более причудливую смесь из разных мифов. Через семь лет правления Альбион и его брат Бергион были убиты Геркулесом, мстившим сынам Нептуна за смерть своего отца Осириса. Власть над островом снова досталась правителю Кельтики тирану Лукусу.
Таким образом, Рафаил Холиншед не только попытался объединить библейскую историю с древними мифами, хорошо известными читателям эпохи Возрождения, но и предложил новую версию происхождения названия «Альбион», которая казалась ему самой вероятной. Историк, разумеется, упоминает и теорию о белых скалах[1368], но лишь для того, чтобы не подвергать сомнению авторитет древних. Традиционное же для английских средневековых авторов возведение этимологии острова к имени старшей дочери сирийского царя кажется этому ренессансному историографу совершенно необоснованным. Ссылаясь на Джона Хардинга, Джона Роуза, Дэвида Пенкера и других историков и поэтов XV в., Холиншед заявляет, что благодаря им ученые мужи могут больше не беспокоиться об исправлении ошибок древних хронистов, перепутавших Даная с Диоклетианом[1369]. Однако в отличие от предшественников Холиншед утверждает, что, даже если корабль с Данаидами действительно прибыл к берегам будущей Британии, ни одна из принцесс не могла дать острову свое имя, поскольку ни одну из них не звали Альбиной (дотошный гуманист перечисляет имена всех пятидесяти, начиная со старшей, Иды)[1370]. Впрочем, дальнейшее изложение событий Холиншедом полностью соответствует английской историографической традиции.
Авторитет Холиншеда способствовал быстрому росту популярности его версии заселения острова. В 1592 г. она была изложена Джоном Стау в «Анналах Англии»[1371]. А вот Эдмунд Спенсер, вставивший историю английского народа в знаменитую поэму «Королева фей» (1596 г.), в X песне II книги повторил традиционный рассказ о заселении острова гигантами, рожденными пятьюдесятью дочерьми царя Диоклетиана, а в XI песне IV книги — версию Холиншеда о гиганте Альбионе, сыне Нептуна[1372].
Важное место в английской истории занимает сюжет о покорении Британии Римом. После рассказов о многочисленных победах, одержанных бриттами над разными противниками, включая римлян, хронисты были вынуждены переходить к повествованию о превращении Британии в римскую провинцию. Все тот же Гальфрид Монмутский попытался «облагородить» поражение бриттов. В уста Юлия Цезаря — первого римского полководца, решившего покорить этот остров, — он вложил слова об общем происхождении двух народов, что автоматически подразумевало иной статус бриттов в составе империи. «У нас, римлян, клянусь Геркулесом, и у бриттов течет в жилах та же самая кровь, ибо свое начало мы ведем от общего корня… Поэтому нужно прежде всего… предложить им изъявить, подобно другим народам, покорность сенату и готовность вносить нам надлежащие подати, дабы мы не оказались в необходимости проливать кровь наших сородичей, что было бы кощунственным оскорблением, наносимым нами Приаму, общему нашему пращуру»[1373]. После того как бритты ответили отказом, Цезарь трижды пытался покорить их силой. Каждый раз его войска терпели сокрушительное поражение от бриттов под предводительством Кассибеллана.
Если для Тильды римское завоевание однозначно трактуется как кара небесная, посланная Богом, дабы наказать бриттов за прегрешения, то авторы следующих эпох были куда менее суровы в своих приговорах. Даже Беда Достопочтенный, четко ассоциирующий себя с народом англов (то есть с новой волной завоевателей) и осуждающий бриттов за грехи, тем не менее указал на то, что Цезарю удалось разбить Кассибеллана лишь потому, что вождь Андрогей, а затем и другие вожди бриттов сдали римлянам заложников и удерживаемые ими крепости[1374]. Версия Беды о предательстве Андрогея стала доминантной в историографии. В свою очередь, Гальфрид Монмутский тщательно разработал этот сюжет, дополнив его многими увлекательными и драматическими подробностями. Этот хронист не только выдумал вполне правдоподобное объяснение вражды Кассибеллана с Андрогеем, но и приписал последнему тайный сговор с врагом[1375]. Любопытно замечание Холиншеда, который, как и большинство историков периода Реформации, уделяет особо пристальное внимание борьбе бриттов с римлянами, о том, что Цезарю удалось покорить не всех бриттов, а только население южного побережья острова[1376]. Произошло же это в 3913 г. от Сотворения мира, в 698 г. от основания Рима, в 53 г. до Рождества Христова и через 1060 лет после высадки Брута на острове[1377]. Пассажи Холиншеда свидетельствуют не только о более скрупулезной работе с источниками, но и об особом внимании автора к римским сюжетам.
Следует отметить, что отношение англичан к римскому завоеванию носило несколько амбивалентный характер: с одной стороны, это был период подчинения бриттов иноземным правителям, а с другой — еще Тильда был готов рассматривать приход римлян как благо для бриттов, ибо враги принесли с собой истинный свет образования и христианской веры. Разумеется, я не стремлюсь приписать средневековым англичанам те же эмоции, которые испытывал по отношению к римлянам Тильда, в сознании которого христианская и культурная идентичность явно доминировали над «национальной». Я лишь хочу показать, что Тильда заложил основы неоднозначного отношения к завоеванию. Пытаясь преодолеть эту двойственность, английские историографы старались изобразить взаимоотношения победителей и побежденных в наиболее выгодном для последних свете, в результате чего римские императоры и их наместники предстают в хрониках как равноправные соправители бриттских королей.
Довольно часто английские авторы эпохи классического Средневековья рассказывали о династических браках римлян с бриттами, в результате которых рождались великие государи, правившие не только Британией, но и всей Римской империей. Например, автор хроники «Брут» вслед за Гальфридом отметил, что император Клавдий выдал свою дочь за короля бриттов Армодера и от их брака родился сын, получивший имя Вестминстер[1378]. Но самым знаменитым браком, бесспорно, был союз римского сенатора Констанция Хлора, отправленного в Британию для прекращения борьбы между претендентами на королевский трон, и Елены, дочери победившего в этой борьбе графа Колчестерского, поскольку в этом браке был рожден Константин Великий[1379]. После смерти отца Константин стал королем бриттов, которыми он мудро правил вплоть до провозглашения его императором. Перебравшись в Рим, Константин оставил бритте кую корону дяде по материнской линии. Таким образом, согласно устойчивой историографической традиции, первый христианский император и его мать ев. Елена, отыскавшая на Голгофе крест Спасителя и копье, которым он был убит, имели бриттское происхождение. Эта версия, несмотря на опровержения со стороны современных историков, оказалась настолько дорога сердцам англичан, что в середине прошлого века известный писатель Ивлин Во выстроил вокруг нее свой роман «Елена»[1380].
Рассказывая о родстве бриттов и римлян, Гальфрид решил не ограничиваться одним Константином. По его версии, дядя Елены также женился на римлянке, родив в этом браке Максимилиана. Этот Максимилиан, будучи римским сенатором, долгие годы безуспешно пытался стать императором, пока правитель Корнуолла не предложил ему жениться на дочери короля бриттов и самому стать королем, после чего с легкостью подчинить себе Рим: «…при изобилии в ней [Британии. — Е. К.] золота и серебра, при великом множестве находящихся там смелых воинов ты обретешь возможность вернуться в Рим и, прогнав императоров, подчинить его своей воле. Ведь именно так поступили родич твой Константин и многие наши короли, достигшие вершин власти»[1381]. Став императором, Максимилиан, так же как и Константин, охотно делал бриттов первыми людьми империи. После убийства Максимилиана в Риме приверженцами его противника Грациана последний попытался упрочить свою власть в империи, также провозгласив себя королем бриттов. Однако бритты не потерпели притеснений со стороны чужеземца и, «собравшись толпой, кинулись на него и его умертвили»[1382].
В средневековых английских исторических сочинениях римляне изображаются не только народом равным бриттам по благородству крови, но и единственным, с которым бритты готовы родниться. В этом смысле показательна чрезвычайно популярная история о вожде бриттов Конане, получившем от императора Максимилиана Арморику, названную Малой Британией. Ни сам Конан, ни его люди не желали брать в жены француженок («wolde nou|t take wifes of J)e nation of France»