- Ты, что? Заснул? - слева послышался ломкий со сна, встревоженный голос Андрея.
- Да, прости, - я громко сглотнул, нервно перебрал пальцы на штурвале и виновато покосился на Андрея. Он кряхтел и удобнее усаживался в кресле.
- Давай подрыхни, я порулю. Где мы уже? - сухо спросил он, не глядя в мою сторону.
- Скоро авианосец должен появиться там...
- Все, давай спи.
Я почувствовал, что штурвал зажил другой жизнью, отпустил рукоятки. Проснулся от мягкого толчка и звяканья канистр. Повертел головой - кругом сумерки, под днищем плескалось, самолет покачивало. Краешек красного солнца плавился на горизонте, пляшущая блестящая дорожка протянулась к нам.
- Что за аэродром? - спросил я осипшим голосом.
- Эгейское море, прибрежная зона. Правый мотор, Михалыч, чихает, глянь завтра.
Мы поужинали консервами, а в награду за продуктивный день, Андрей наградил нас пивом. За два прошедших дня столько случилось, сколько со мной не случалось и за всю жизнь.
- Откуда? - спросил я, откупоривая банку.
- Специально припас для такого случая.
Я вспомнил сцену на ферме, когда заговорили о выпивке. Тогда Андрей сказал: «Губа не дура. Кто ж от пива отказался бы», а у самого в сумке имелось. Ну да ладно.
Распахнув двери настежь, в одних трусах мы сидели в креслах, потягивали пиво, слушали плеск воды о поплавки и смотрели, как кровавый диск тонет и плавится в море.
- Знаешь, - сказал Андрей после некоторого молчания, - раньше, когда все было нормально и солнце было обычным, иногда шел с работы уставший, как скотина и мечтал чтобы Шурик и Светка уехали на время к матери под Воронеж. Сейчас приду, Шурка сразу с воплями набросится, начнет что-нибудь показывать, рассказывать, просить помочь сделать какую-нибудь хрень. Светка, конечно, сначала за стол посадит, а потом затянет про счета, планы, ремонты. Дверь, мол, скрипит, окно в спальной трудно закрывается, в магазин надо бы съездить - холодильник пустой, и работает как-то не так - вздрагивает и громко молотить. А-ай, думаю, чтоб все провалилось. Побыть бы одному недельку. А теперь, каждый миг, проведенный с ними вспоминаю, как сказку. Все бы отдал, только чтобы они рядом были.
Андрей замолчал, а потом спросил:
- Михалыч, у тебя семья есть?
- Неа, - ответил я и отпил из банки.
- Че так?
- Не сложилось как-то. Все казалось успею, на потом откладывал.
- Холостяк, значит. Одиночка. Сгинешь ведь, и вспомнить некому будет.
- Какой мне прок от чьей-то памяти.
- Говорят, мы живем, пока о нас помнят, - Андрей криво улыбнулся, посмотрел на меня.
Я посмотрел на него и ничего не ответил. Подумалось о незнакомке, в груди сразу как-то сладко заныло, заворочалось. «Может, и правда, еще успею».
Скоро Андрей заклевал носом, перебрался в хвост самолета и заснул. Некоторое время я сидел в одиночестве, всматривался в тускнеющую полоску, очертившую край моря, на зарождающуюся молодую луну. Лашка убаюкивающее покачивалась на волнах. Я чувствовал, как из меня утекают тревоги, спадает напряжение. Их место занимает покойная пустота, а по членам гуляет томительная слабость. Я прямо слышал благодарственный гимн тела. Сон пришел незаметно, я отрубился в кресле.
…Нас встретило хмурое утро. Самолет прилично шатало, дул крепкий ветер. Мы решили попробовать взлететь с неисправным двигателем и дотянуть до земли.
Волна не захлестывала с головой, но заставляла нервничать и с беспокойством посматривать на недружелюбное море. Некую уверенность придавала береговая линия, чернеющая в нескольких километрах к востоку. Двигатели завелись сразу и оба. Я прислушивался, и пока моторы прогревались, никаких подозрительных шумов не отметил. Они проявились позже, когда Андрей стал разгонять машину.
Я опасался взлета в неблагоприятных условиях и предпочел бы на низких оборотах дотянуть по воде до бухты. Но промолчал, оставил ситуацию на откуп более опытному пилоту. Нездоровый баритон, все в том же правом двигателе нарастали, а вместе с ними и мое беспокойство. Мы взлетели, неуверенно, грузно, словно жирный гусь.
Порывистый ветер толкал самолет в правый борт, как будто хотел опрокинуть. Спустя пятнадцать минут, под нами распростерся неприветливый скалистый берег. Темно-серая, почти черная лента дороги прорезала горы и тянулась вдоль побережья. На прямом участке Андрей посадил машину. Потом я возился с двигателем, а он, по большей части, отлеживался. Ничего примечательного в этот день не случилось. После обеда Андрей поменял повязку.
К вечеру я закрутил последнюю гайку на кожухе злоключительного агрегата, залил баки до «полного» и испытал двигатель. Сначала на малых оборотах на земле. Шумы исчезли, я осмелел и поднял ласточку в воздух. Пролетели над горной лощиной, на дне которой притаился небольшой городок. Точнее сказать бывший городок. С высоты птичьего полета виднелись остовы несущих стен над грудами обломков. На многих горных участках дорогу засыпало камнепадами. И везде безлюдье, планета казалась вымершей. Терпеливая природа постепенно подминала цивилизацию, отыгрывала реванш, ни капли, не сожалея о своих непутевых детях, кромсавших ее нещадно под себя сотни лет.
Набиравший силу сталактит мучительной тоски, оторвался и рухнул на дно пустой пещеры. Осколки разлетелись, смертный холод прошелся по телу, меня передернуло от озноба. Взирая с высоты на этот брошенный мир, стало дурно. Представил, что на всей земле я одна живая душа…
«Виной пасмурный день и скверное настроение. Вернемся к людям, все станет по-прежнему», - думал я, сажая машину на дорогу.
Решили вылететь завтра утром. Я заметил, что Андрей хромает меньше и это придало оптимизма.
Встали в семь часов, а через час уже летели над Турцией. Я украдкой посматривал на Андрея, пытался по выражению лица определить самочувствие. В уголке его губ торчала сломанная травинка - хороший знак. Он сидел в кресле пилота, вытянув ноги, скрестив на груди руки, и о чем-то думал. В молчании миновали исламскую республику, Черное море, показался украинский берег.
Двигатели работали ровно. Погода сопутствовала. Чем ближе подлетали к Курску, тем сильнее мы напрягали зрение и всматривались в горизонт. Ощущение дома грело. Скоро шасси коснулись посадочной полосы аэродрома "Восточный".
Самолет посадили у края взлетной полосы, ближе к военному городку. Невдалеке сплошной стеной высился густой лес. Он уже наложил «лапу» на аэродром и обещал в ближайшее десятилетие все здесь «прибрать». Экспансия протекала медленно, но неумолимо: ветер наметал на серый бетон землю; растения бросали семена, те пускали корни, цеплялись, вырастали, и снова кидали семена и так до бесконечности, пока зеленая «ряска» не сомкнется над последним сантиметром бетонного поля. В любой трещине, шве, складке, где могла задержаться плодородная почва, возникал зеленый островок.
Андрей указал пальцем на ангары, стоявшие чуть поодаль у примыкающей к аэродрому запасной полосы.
- Те, Михалыч, я не успел обшарить. Скорее всего, в одном из них космо-черт-бы-его-побрал-наш-лет.
Травинка, зажатая между зубов, подрагивала, словно кивала и соглашалась с ним. Вздернув правую бровь, прищурив левый глаз, Андрей, нарочито небрежно добавил.
- И когда ты, в конце-то - концов, вырвешь эти мерзкие волосины из носа, словно у тебя там тараканы засели, блин, Михалыч? Давно хотел тебе это сказать, - он широко улыбнулся, затем, прокатил травинку по губам, поправил автомат на плече и зашагал к ангарам, хотя и прихрамывая, но все равно, как-то по-фартовому, размашисто. Он опять застал меня врасплох. И я опять открыл рот и хлопал глазами.
Все ангары были одинаковыми, приблизительно шестьдесят метров на восемьдесят и высотой с трехэтажный дом. Издалека они казались не такими большими, как вблизи. Глядя на них, Андрей выдвинул версию, что самолет хранится в разобранном состоянии. Если сравнивать его с бомбардировщиком ТУ-162, возможно, по длине и ширине он умещался, но по высоте вряд ли.
Мы начали осмотр с крайнего правого. С трудом протиснулись в щель между огромными створами ворот. Свет узкой полосой прорезал полумрак и растекался клином по бетонной площадке. У торцевой стены угадывались очертания двух трапов. Они печально поблескивали из темноты хромированными деталями, словно напуганные зверьки. Поодаль пылился электрокар с тремя пустыми тележками для багажа.
Андрей нервничал, хотя и пытался это скрывать. Волнение выдавали сосредоточенное лицо, острый проницательный взгляд, молчание и застывшая травинка в уголке рта. Если Андрей ошибся, нам придется лететь в Италию. А это далеко и чертовски опасно. Нам не всегда будет везти. В эти дни удача была с нами, но кто скажет с уверенностью, что она не оставит завтра?
- Михалыч, уходим. Нет здесь ни черта, - в голосе Андрея чувствовалось раздражение. Да и вряд ли он верил по-настоящему, что космолет так легко найдется. Все до невероятности просто. Корабль не спрятан за семью заборами и десятью печатями на секретном военном полигоне где-нибудь под Энгельсом, не окружен бункерами и зенитными комплексами. Так не бывает. Труднодостижимые цели должны быть труднодостижимыми. Казалось, он злился на себя, за наивность, что дал слабину и поверил в фарт. Потерял уйму времени и топлива.
Ворота второго ангара оказались запертыми, и нам пришлось его обходить, чтобы отыскать другой вход.
- Это грузовые терминалы. Зря время тратим, - Андрей с кислым выражения лица подергал дверную ручку. Железная дверь плотно прилегала в пазах и даже не шелохнулась. Мне пришлось возвращаться к Лашке и брать инструмент. Возвращался со стороны взлетки. Сочная, высокая трава, затопившая все пространство между бетонными полосами, шуршала об одежду и гнулась под ногами. Андрей маленькой темной фигурой стоял у ангара, опершись об него рукой. Он смотрелся в сравнении с гигантской коробкой букашкой, и казалось, пытается ее сдвинуть. Что-то в этом было от истины. ОН ПЫТАЕТСЯ - это главное. Он пытается, что-то делать в брошенном, издыхающем, отчаявшемся выжить мире. Рыпается как селедка в бочке, набитой такими же рыбами, только разница в том, что они лежат неподвижно, в ужасе вытаращив глаз, ожидая, когда же ляжет кры