– Это еще не все.
Я мягко отстранился, затем уложил ее на кровать и, встав на колени, расставил ноги. Кейли оказалась между них. Скрестив руки, я рывком снял с себя футболку.
– О, – прикусив губу, сексуально произнесла Кейли, но увидев то, что я ей демонстрировал, замолчала.
Она поднялась и провела пальцем по свежей татуировке на моем торсе. Ее глаза горели.
– Не может быть.
Кейли обеими руками водила по чернильным буквам, составляющим надпись – «Will U Marry Me?» («Ты выйдешь за меня?»)
– Может, – самодовольно ответил я.
Было ли это глупостью или неким порывом, это не важно. Я рад, что сделал это для нее. Мы решили пропустить фазу свиданий и подобных моментов. И пусть это неправильно, но я не хочу называть ее своей «девушкой». После стольких лет – это чертовски мало для меня.
Как и для Кейли. Она завороженно рассматривает мою новую тату.
– Что ты ответишь? – Я взял ее за подбородок и, глядя в глаза, ждал ответа.
Кейли улыбнулась загадочной улыбкой.
– У тебя все еще здесь машинка и краска?
Догадываясь, к чему она клонит, я кивнул.
– Тогда ты знаешь, что делать.
– Ты уверена?
– Как никогда.
Примерно через час на правом боку Кейли красовалась свежая татуировка, выбитая каллиграфическим почерком – «YES I WILL» («Да, я выйду за тебя»)
Конец
БОНУС
Я вышел на балкон и вдохнул запах океана, доносящийся с пляжа. Было приятно ощутить родной сухой и мягкий климат Южной Калифорнии после длинной зимы, которую мы провели во влажном Буэнос-Айресе.
Мой контракт закончился еще пять лет назад, сразу после того, как родилась Бланш. Но все же мы прикипели к Аргентине всем сердцем и часто проводили там свой отпуск в компании друзей, которых завели, когда жили там. Я много работал и часто недосыпал, из-за чего Кейли злилась на меня, волнуясь о том, что я снова стану страдать бессонницей. Но рядом с ней это было невозможно. Я спал как младенец после наших ласк, и единственной причиной, почему я не мог заснуть, являлось то, что я наблюдал за ее сном.
За несколько лет брака мы прошли немало испытаний. На нас много давили, мы часто ссорились. Кейли уходила в себя и отказывалась идти на уступки. Я жаловался Лукасу, но тот лишь качал головой, не встревая в наши склоки. Я знал, что с Кейли будет сложно. Что в ней присутствует некая эгоистичная черта, которая не позволяла ей идти на компромисс. Ее бесило мое спокойствие и настойчивость на своей правоте. Мы выросли вместе и знали друг друга достаточно, но брак – это нечто иное. Каждый раз мы открывали новое друг в друге.
Шло время, и Кейли научилась принимать решения без ссор. Лукас шутил, что я укротил тигрицу, но я понимал, что ей много приходилось работать над собой и пытаться ставить себя на мое место. Я тоже не был идеальным, но моя жена всегда считала, что именно благодаря моему спокойствию я смог выдержать ее взрывоопасные истерики.
Но я любил в ней и это. Какая-то извращенная часть меня наслаждалась, наблюдая, как она злится. Ее идеальное лицо приобретало капризное выражение, и я просто не мог не любоваться ею в такие моменты. Какими бы они не были. Она убегала в другую комнату, но через некоторое время возвращалась обратно еще злее, чем прежде, и срывала с меня одежду. Это не было примирительным сексом, так как проблемы не исчезали; это было выплеском эмоций, которые я охотно вбирал в себя. Я брал все, что она давала. И отдавал ровно столько, сколько мог.
Когда Кейли поняла, что беременна, она заметно изменилась. Она скрывала ото всех свои истинные чувства на этот счет. Но я все знал. Ей и не нужно было мне ничего говорить. Мы упивались этим счастьем вместе и вместе продолжали страдать о том, кого потеряли много лет назад в аварии.
Бланш родилась дома в Калифорнии, и мы долгое время были вынуждены прятаться дома от надоедливых папарацци. Отец Кейли, Оуэн Колдуэл и его группа «Имитация» были слишком известны, чтобы такое событие, как рождение его внучки оставалось незаметным.
Вкупе ко всему шла моя карьера. После того, как я открыл собственную студию в Сан-Диего, я обрел большую известность в арт-индустрии. Рождение дочери только усилило мою страсть к созданию.
Кейли стала идеальной мамой. Нежной, доброй и любящей.
Мой маленький светловолосый чертенок…
Из воспоминаний в реальность меня вернули теплые руки, которые нежно забрались мне под футболку. Я обхватил тонкие запястья перепачканными пальцами и, повернув голову, уткнулся в светлые волосы.
– Видимо жене художника тоже свойственно быть вечно испачканной краской. – Она прижалась теснее к моей спине.
Я посмотрел на наши руки и тихо рассмеялся. Это было просто моей небрежностью. Я работал почти постоянно и просто-напросто забывал о такой простой вещи, как мытье рук.
– Точно так же, как и матери будущей художницы. – Я развернулся и посмотрел сверху вниз на свою жену.
Осенью Кейли исполнилось двадцать восемь, и она мало изменилась с того времени, как мы поженились. Все те же яркие голубые глаза, нежная сливочная кожа, пухлые губы. Ее красивое лицо обрамляли мягкие кольца золотистых волос. Да, моя жена безупречна. Ее стиль тоже нисколько не изменился. Сейчас она стояла в джинсовых шортах и рваной футболке «ACDC».
– Где она? – спросил я.
Кейли запустила пальцы в мои волосы и одна черная прядь упала мне на глаза.
– Рисует. Как всегда.
Я улыбнулся, и Кейли игриво толкнула меня плечом.
– Никак не нарадуешься. Все ее вещи, как и твои постоянно в краске.
– Не притворяйся, что тебя не заводит, когда я пачкаю тебя. – Я схватил зубами мочку ее уха и руками сжал ее упругую задницу.
После рождения ребенка фигура Кейли не изменилась, лишь некоторые части ее тела стали более женственными.
Она облизнула губы, подтверждая мои слова и привстав на цыпочки, со стоном прижалась губами к моим. Мне всегда ее было мало, и наша сексуальная жизнь оставалась такой же яркой и страстной.
Черт возьми! Я говорю, будто мы прожили лет сорок. Хотя не сомневаюсь, что и через сорок лет я буду так же ее хотеть. Мне всего тридцать, я уже пять лет как папа. И планирую еще, но Кейли пока этого не знает. Мы еще не обсуждали такую возможность.
– Оставим Бланш у Джека или у моих родителей и поедем в лофт, – шепнула она, разорвав поцелуй.
Моим ответом послужил стон, когда Кейли стала мягко массировать мне плечи.
Бланш росла избалованной девицей, как и ее мамочка. Ее окружала непроницаемая стена любви и заботы, но я перестал волноваться на тот счет, что она вырастет слишком эгоистичной. Я не мог постоянно наказывать дочь лишь за то, что ее все слишком любят. В ней была одна черта, которую я любил больше всего. Если ей что-то не нравилось, она не закатывала истерик. Просто уходила и рисовала.
Я вошел в ее спальню, которая раньше была моей. Когда мы вернулись в Сан-Диего, мы не стали покупать дом. Чаще мы жили в моем старом лофте-студии или у отца. Дом был слишком велик для него одного, поэтому после рождения Бланш мы обосновались в доме, в котором провели детство. Да и отец был очень счастлив. Лукас давно переехал в Лос-Анджелес и купил там собственный дом, вскоре после своей свадьбы.
Моя дочь стояла напротив небольшого мольберта, подобранного специально под ее рост. От меня она унаследовала темные волосы и безумную страсть к живописи, а от Кейли – голубые глаза и буйный нрав. Ее маленькая ручка держала слишком большую кисть, но она, не сдаваясь, ловко ей орудовала, выводя смелые черты на холсте.
– Что рисуешь, золотце? – Я присел рядом, любуясь родными чертами лица.
– Ох, папочка. У меня не получается нарисовать клен. Я видела такой в саду у бабушки. Пальмы получаются, но вот клен. – Она сверкнула глазками и поправила очки на переносице.
У Бланш с рождения были проблемы со зрением. Сначала мы очень волновались на этот счет, но позже убедились, что это не так уж и страшно. Мы покупали глазные капли и ей выписали очки. К другим методам мы решили не прибегать. К счастью Бланш росла довольно непосредственной, и ей понравился ее новый образ. Тем более, ее мамочка тоже периодически носила очки, когда работала.
Я провел рукой по темным шелковистым волосам дочери и ответил:
– Держи зрительный контакт с той вещью, которую даже не видишь. Ты сама удивишься, как она просто появится на твоем холсте.
Бланш сразу смекнула и довольно кивнула. Ей не нужно было долго объяснять.
Выйдя из комнаты, я набрал номер Лукаса.
– Эй, Боттичелли, – лениво протянул он в трубку. – Как жизнь?
Лукас и Эмили жили в ЭлЭй и имели уже трех отпрысков за четыре года брака. Мой брат был довольно строгим папашей, поэтому у них было меньше возни с тремя, чем у нас с Кейли с одной.
– Отлично. Когда у вас вылет?
– К вечеру будем в Сан-Диего. Эм с детьми уже готовы. Я только закончу кое-что на работе.
Лукас являлся генеральным директором одной из дочерних компаний авиа-хостинга нашего отца. Он с радостью посвятил себя семейному делу, в то время как я даже не задумывался об этом.
– Тогда до встречи.
– Да, увидимся вечером.
Сегодня нас ждет суматошный день. У Оуэна акустический концерт в поддержку фонда для детей-сирот. Кейли и Бланш обязательно будут там присутствовать, так как моя жена активно занимается благотворительностью. У меня встреча с несколькими журналистами, которым я уже почти как год обещаю дать интервью. К тому же вечером прилетает наш брат с семьей и шумный семейный ужин обеспечен.
В нашей спальне, которая так и осталась в фиолетовых любимых тонах Кейли, играла негромко музыка, когда я вошел. Она сидела за столом в очках и пристукивала ногой в такт песне любимой группы (Bring Me The Horizon – Join The Club). Она всегда слушала музыку, когда работала. Порой мы очень громко включали музыку и работали каждый над своим. В такие моменты мы погружались в разные миры, но музыка соединяла нас, не разрывая нашу связь ни на секунду.