омендатуру, ни в местную, Ortskommandantur посёлка Колонка. Сегодня вообще не было зарегистрировано ни одного арестованного».
Оберстлейтнант оторвал спичку и шаркнул коричневой головкой по полоске серы.
«В отношении конвоя, который мы видели вместе с пропавшей девицей, — теперь уже совершенно ясно, что это были русские диверсанты».
Часов около девяти в комендатуру тайной полевой полиции поступило сообщение, что на берегу залива в районе Колонки неизвестными был уничтожен патруль береговой охраны. Вот откуда у русских диверсантов форма береговой артиллерии.
«И раз русские диверсанты вели куда-то девчонку, значит, она по меньшей мере подпольщица», — заключил оберстлейтнант.
Он затянулся сигаретным дымом так глубоко, что даже остро резанула боль в натянувшейся ране.
«А вот на вопрос, куда именно они её вели, нам мог бы ответить полицай, который перехватил их на Войкофф-штрассе и повёз на телеге в неизвестном направлении. И тут странно… а, быть может, вполне закономерно, — Эрих невольно пожал плечами, как если бы беседовал с кем-то, хоть поблизости никого и не было. Если не считать часового, очевидно, проклинавшего полицай-комиссара, застрявшего на пороге, отчего приходится стоять навытяжку, будто проглотив швабру. — Как бы там ни было, полицай со своей спитой рожей и подведомственной телегой куда-то пропали».
От своего подчиненного, начальника вспомогательной охранной полиции[64] поселка Колонка, полицай-комиссар ни черта не добился.
Ему припомнилась подобострастно-невменяемая физиономия местного инсургента Гдыни, который сначала ни в какую не хотел понять, о ком идёт речь. Потом, поняв, что его возничего ни с кем не перепутаешь, стал молотить какой-то неудобоваримый горох на предмет того, что некий Григорий суть запойный пьяница, и пока не выйдет из этого его состояния, то его и с собаками не найти.
«А вот это самое интересное, — оберстлейтнант поднял взгляд из-под фибрового козырька фуражки и воззрился на старинное здание музея, выделявшееся на фоне рыжей горы Митридата красной пасхальной охрой. — Самое интересное то, что в конечном итоге этих наших розысков, нас пригласили в музей».
Пригласили в лучших шпионских традициях. Кто-то из безликих персонажей местной Абверкоманды попросту передал через одного из его солдат записку с анонимным предложением посетить музей, который ради такого случая будет открыт в три часа дня. Так-то он, по распоряжению его же самого, полицай-комиссара, стоит опечатанным до времени эвакуации.
«Которой конечно же не будет и быть не может, — усмехнувшись, напомнил себе Мёльде. — Ибо Крым — это крепость, которая никогда не будет сдана, если верить Берлину, заодно распорядившемуся об инвентаризации и подготовке к эвакуации музейных ценностей…»
Он наконец щелчком отстрелил окурок сигареты и, глянув на часы под обшлагом реглана, перешёл бурую булыжную мостовую улицы. Нет конечно же не «Сталина», но поскольку до организации гражданской жизни дело у оккупантов так и не дошло, то и не Гитлера. Безымянную.
Высокие дубовые двери с кованой перевязью на стёклах двери музея натужно, но поддались, впуская полицай-комиссара вовнутрь.
Побережье Керченского пролива. Жуковка. У своих
Войткевич и Новик
…Несмотря на то, что всю дорогу, пока усталый красноармеец с перевязанной головой вёл их под дулом «ППС-а» в штаб, Яков добродушно поругивался по-русски, шли разведчики с поднятыми руками. Как, собственно, и пришли к своим — подняв над головами «шмайссеры» с отстёгнутыми магазинами. Но полагать, что это «дезертиры из подавляющего численностью и вооружением противника или же перебежчики к крохотной кучке десантников на самом краю земли»?! Это было так нелепо, что провокацию долго подозревал и лейтенант Ярцев, последний из офицеров, командовавших десантом.
— Ты смотри, даже Абвер подключили, — злобно щурясь, сделал он вывод на первый случай. — Как по-русски чешут-то. Где в плен сдались, суки?..
Только когда капитан Новик уверенно перечислил несколько фамилий из штата разведотдела, вплоть до кладовщика интендантской части, сокровенного старшины NN, которого мало кто знал, ввиду его причастности к хранению спирта, лейтенант Ярцев наконец сказал ординарцу:
— Верни им автоматы. — Сказал, болезненно морщась и лелея простреленную ногу в багровой повязке выше колена. — Каждый штык на счету. Так, значит, это вы на дороге грузовик с фашистами подорвали?
— Было дело, — кивнул Новик, вставляя пенал магазина в «MP-40».
— А мы тут гадали, — лейтенант снова поморщился, укладывая раненую ногу на короб пулемётной ленты. — У нас-то были два противотанковых ружья, которыми можно было бы достать до дороги, так их фрицы уже разнесли в щепу. Уничтожили вместе с расчётами. — Он обречённо махнул рукой.
И добавил негромко, так, чтобы не быть услышанным своими бойцами, засевшими у окон хаты, где размещался полевой штаб десанта. Хаты, очевидно, поповской. Страдальческие лики Троицы и толпы святых в красном углу, золочёные лампады, звякающие на цепочках от взрывов, дубовый дискос, паникадило на самодельном амвоне — всё наводило на мысль, что жил тут священнослужитель.
— Хотя с противотанковыми ружьями, да хоть и с самими танками до вечера нам не продержаться, — сделал лейтенант неутешительный вывод и плеснул из фляги в чайные чашки, позаимствованные в хозяйском буфете. — А раньше катера не придут. Так что будем здоровы… сколько ещё получится.
Занюхав спирт рукавом штурмовки, Войткевич возразил:
— Ну, ты погоди похоронный оркестр заказывать. — Он поискал за рифлёными стёклами что-либо съестное, но ничего, кроме связки лука на резном боку буфета, не нашёл. — До темноты не так уж и далеко, а на полчаса-час… — Яков повесил на грудь ожерелье из золотистых луковиц, связанных сухими хвостиками. — Мы фрицев угомоним.
— Чем?.. — скривился Ярцев, то ли с досады, то ли от боли в ноге. — Чем ты их угомонишь? У меня патроны на исходе, гранат и десятка на всех не будет. Паникадилом их распугивать, что ли? Так эти черти по молению в тартарары не ухнут.
— Ну, чтоб в пекло провалились, этого не обещаю, — Яков хрупнул луковицей, нисколько не морщась. — А вот креститься, пожалуй, заставлю…
За холстиной с намалёванными окнами поблескивала в сумраке спарка зенитных пулемётов крупного калибра. 20-миллиметровые «Эрликоны».
Сев в откидное кожаное креслице, Яков уверенно закрутил ручкой горизонтального хода, разворачивая артиллерийскую платформу, пока сдвоенные стволы с воронками компенсаторов не упёрлись в пёструю циновку на противоположной стене.
Первая же очередь в три выстрела разнесла стену, сложенную в полкамня. И, как только рассеялась белая известковая пыль, открылась панорама поселка. Той его части, где сравнительно безбоязненно перемещались серые фигурки в глубоких касках с закрылками и долгополых шинелях.
— А теперь наш оркестр исполнит вам танго… — заворчал Войткевич, накручивая ручку высоты и опуская дула пулемётов ниже уровня черепичных крыш. — «Прощай навек» называется. Танцуют все! А вас, Саша, — мельком обернулся он на Новика, засевшего за остатком стены и разложившего подле гранаты и запасные магазины «шмайссера», — я попрошу присмотреть, чтоб нас не отвлекали.
Пули крупного калибра, которые впору было назвать снарядами мелкого, рвали в труху стога сена, разносили в щепу штакетники, прошивали насквозь потемневшие доски сараев и даже саманные — глина с соломой — стены. И всюду доставали серые фигурки, валили их в непролазную грязь проулков, ломая пополам так, что только отлетали клочья шинелей со струями крови, или же сбрасывая с крыш вместе красной чешуёй черепиц.
«Не разобравшись с захваченными “Эрликонами”, выкурить русский десант стало делом немыслимым», — минут через пять понял командир мобильного караула береговой охраны.
«Так вот, оказывается, где эти чертовы пулемёты, что выкосили половину десанта ещё при подходе к берегу, на мелководье, а потом исчезли, как и не было!» — покачал головой лейтенант 2-й роты 3-го штрафного батальона.
Горный тренировочный лагерь разведшколы абвера «Эски-Меджит»
…Командира зондеркоманды 10B штурмбаннфюрера доктора Вильгельма Курта не особенно встревожило, что в назначенное время — в 7 утра — из Эски-Меджита не пришло подтверждения на тот предмет, что его там ждут и что навстречу уже выслан патруль. Телефонной связи с этим горным посёлком установлено не было — сизифов труд, район партизанской активности. А радиосвязь в горах, по понятной причине, была не самой надёжной: нырнешь в полуденную тень какого-нибудь ущелья и пока с другого конца на свет божий не выберешься — тишина.
К тому же по дороге находился достаточно важный, охраняемый усиленным постом полевой жандармерии, мост через скальный провал. Так что и без патруля беспокоиться было, в общем, нечего.
Вильгельм и не беспокоился.
Но вот с переднего сиденья перегнулся к нему с озабоченной миной то ли навязанный в SD округа адъютант, то ли соглядатай от полицай-фюрера Крыма Зитца.
— Герр штурмбаннфюрер, — растерянно сообщил он. — Здесь, кажется, имело место быть происшествие…
— Герман, чёрт вас побери, — заворчал из-под козырька фуражки доктор Курт. — Что значит: «имело место быть»? А если ничего не случилось, то, значит, «места быть не имело?» Вы пятый год в СС-Ваффен, Герман, и так не научились говорить с армейской лаконичностью. Что там у вас?
Он поднял козырёк пальцем в кожаной перчатке и тотчас же перестал брюзжать — как-то сразу понял, что именно здесь «имело место».
Его открытый «Wanderer-W11» как раз миновал кривую жердь, крашенную «зеброй», то есть шлагбаум, но никакого полицейского поста при нём не было. Поднял «шлагбаум» один из его собственных СС-штурманов, высланных по ордеру сопровождения вперёд.
— Стоять! — окриком распорядился Вильгельм.
Вслед за кабриолетом штурмбаннфюрера остановился грузовик с тентом, где разом угомонился взвод солдат и, перестав звенеть цепью, фыркнул ресиверами тяжёлый «MAN»-бензовоз с трехтонной плоской цистерной.