— И узнать, что там Хмуров вычислил, — добавил капитан Новик.
Керчь. Городской археологический музей
Мёльде и Жарков
Полицай-комиссар Керчи даже присел, чтобы не сказать — опал на край дубового саркофага с доисторическим трухлявым покойником.
«Что за бред?..» — явственно читалось в морщинах на его лбу.
Образ арийской невозмутимости, документированной генеалогическим древом аж с 1673 года, пострадал до неузнаваемости, когда он несколько раз открыл и закрыл рот, точно выброшенная на песок рыба, и наконец выдавил из себя, придерживая рукой пластыри на щеке:
— Какого чёрта?
Сомнение вообще не было в характере оберстлейтнанта. Будучи логиком большим, чем иной гегельянец, он бы куда хладнокровнее отнесся к известию, что, например, генерал Йенеке уже брассом гребёт в Констанцу. Было такое совпадение на логарифмической линейке его мышления, допускалась такая возможность[66].
Но предположить, что Рейх, изнемогающий от недостатка почти всех стратегических материалов, вдруг оставит «красной сволочи» сотни тонн дефицитнейшей стали, проката, рельсов, инженерного оборудования, цемента и строительной техники, столь необходимых тут же, в Керчи, для устройства оборонительных сооружений?
Теперь вот ещё…
— На вокзале зондеркоманда СС передаст на ваше попечение электромоторы и другое электрооборудование для механизмов разведения моста, — невозмутимо продолжил Жарков, будто не замечая гримасы недоумения на лице полицай-комиссара. — Это взамен тех моторов, что вы прозевали в форте «Тотлебен», — заметил он без тени упрёка, но кровь бросилась в лицо Эриха, болезненно пульсируя в ране.
Ране, полученной, как выясняется, при уничтожении русскими важнейших технологических составляющих моста.
«Нарочно или случайно? Знали русские, что именно хранится в подземельях крепости или нет? — теперь этот вопрос не казался праздным, но, пожалуй, второстепенным. — Зачем? Почему взамен уничтоженного ценного оборудования, которое следовало бы и самим взорвать накануне русского десанта, везут новое?!»
Эрих пытливо всмотрелся в невозмутимое лицо штандартенфюрера, но не нашел в нем ни ответа, ни сочувствия его смятению.
«Почему? Это действительно сверхсекретная операция Абвера, как пытается представить сейчас Жарков, или?..»
Оберстлейтнант состроил откровенно скептическую гримасу, но Жарков никак не отреагировал и даже отвернулся, будто заинтересовавшись коллекцией древних черепов.
«Или для того, чтобы у Советов, после захвата Крыма, не возникло проблем со строительством трофейного моста», — сделал окончательный вывод полицай-комиссар.
Теперь он почти не сомневался, что у русского проснулся их загадочный патриотизм к Родине-мачехе. С таким за время службы в тайной полиции он сталкивался, и не раз. И плоть, и душу изуродует иному советская власть, а он за неё последнее, что есть, отдаёт — жизнь.
Полицай-комиссар, невольно сунув сжатые кулаки в карманы плаща, подошёл к Жаркову сзади. Бывший полковник Русской Императорской армии, найдя своё смутное отражение в застеклённом шкафу, как ни в чём не бывало, поправлял мизинцем старомодные седые бачки и похлопывал по бедру белой перчаткой.
Это вызвало у Эриха ещё один приступ глухой, но неуёмной злобы.
«Такой ещё в Первую войну[67], в 15-м, рубанул шашкой отца в августовских лесах под Гродно», — подумалось ему без всякой видимой привязки к действительности. Да и к логике. С чего бы это русский полковник удостоил вдруг сопливого немецкого фенриха сабельной дуэлью?
— Поверьте мне, герр Мёльде, чем демонстративнее будет ваша забота о привезённом оборудовании, тем будет лучше для дела, — не оборачиваясь, заявил штандартенфюрер как истину в последней инстанции.
Верить в это полицай-комиссар отказывался. И так и сказал:
— Отказываюсь верить. Более откровенного, я бы сказал, наглого сотрудничества с Советами я ещё…
— И правильно делаете, что отказываетесь, — прервал его, сухо улыбнувшись, Жарков. — И впредь отказывайтесь, — поощрительно помахал он перчаткой. — И желательно, также демонстративно.
— Это ещё зачем?! — чуть не вскрикнул Эрих, окончательно потерявшись от гнева и недоумения.
— Чтобы привлечь внимание подпольщиков, — слегка даже удивлённо, как само собой разумеющееся, пояснил Жарков. — У вас же есть на примете советские агенты?
— Имеются… — еле выдавил из себя оберстлейтнант.
Ни признавать, ни принижать своих успехов на этом поприще ему не хотелось. Тем более что перед ним, с вероятностью 9 из 10, был русский шпион.
— За которыми вы установили слежку? — продолжал тем временем «шпион». — Вот некая Сомова Наталья, например…
«Donnerwetter!» — красноречиво промолчал оберстлейтнант и, помолчав, язвительно осведомился:
— Они тоже должны стать носителями дезинформации?
— Именно, — подтвердил русский. — Вы догадливы.
— Но в чём же она тогда состоит?.. — вновь раздражаясь, спросил Мёльде. — Эта ваша дезинформация? Или привезённое электрооборудование бутафорское?
— Ни в коей мере, — глянув на брегет, принялся натягивать перчатки Жарков. — Всё подлинное. И мне искренне жаль, что я пока… — подчеркнул он выразительным взглядом. — Пока вынужден оставить вас в недоумении. Но, поверьте, так надо для Германии! — и приглашающим жестом указал на выход из зала.
— Не поверил, — с бесцветной улыбкой констатировал штандартенфюрер Жарков в спину удаляющегося полицай-комиссара, с которым они только что сухо попрощались на пороге музея. — Не поверил…
— Ни на секунду! — держась за обожжённую щеку, прорычал тот, сбегая с порога музея, бывшего дома табачного фабриканта Месаксуди.
Крым. Партизанский отряд Ф.Ф. Беседина
…А сейчас все предгорья и горы замело снегом, почти постоянно вьюжило или же срывались штормовые ветра, которые людей валили с ног и выдували остатки тепла из партизанских землянок. Положение становилось невыносимым; уже все понимали, что вот так, голодными и холодными в лесу с тремя десятками раненых и больных, и боеприпасами — разве что на пару больших боёв, — продержаться можно совсем недолго.
Беседин и Руденко отправили радиограмму с просьбой осуществить поставки и эвакуацию «нестроевых», почти трети отряда. Но на неё не было никакого ответа трое суток, кроме подтверждения о получении.
Но когда Лаврентий Хмуров, которому передали часть трофеев, взятых в горном лагере разведшколы «Эски-Меджит», упросил дать ещё одну радиограмму, да не просто, а со своим и весьма странным текстом, реакция на Большой земле оказалась быстрой и однозначной.
«…выдвинуть эвакуируемых и команду доставки на базу Третьего отряда. Отправителя последнего сообщения, с имуществом, эвакуировать обязательно…»
Ни командир, ни комиссар не знали, что нужда в партизанах, вернее сказать, в их последней находке, возникла у разведотдела штаба КВЧФ.
Всё это означало, что к условленной дате надо было идти к северо-западной оконечности Караби, к партизанскому аэродрому. Требовалось пройти почти пятнадцать километров по горам и предгорьям, а самое главное — перебраться через Алуштинскую трассу. Проскочить скрытно, потому что попытка прорыва привела бы к неизбежной гибели отряда. Если не к поголовной, то, во всяком случае, к потере его как боевой единицы.
Как болезненной занозы в теле оккупантов.
И доброй надежды тысяч и тысяч крымчан.
— Да чего это всем головы складывать, — хмуро бросил Сергей Хачариди на совещании штаба. — Пойдёт в прикрытие только разведка. Повезёт — так проскочим незаметно. А нет — продержимся час-полтора, пока «инвалидная команда» со всеми бебехами доберётся до ближней заставы Третьего отряда.
На том в конце концов и остановились.
Туапсе. штаб КЧФ. Разведотдел
— Интересная, Саша, вырисовывается картина, — Давид Бероевич потёр угловатый череп ладонью, словно наводя на темени бронзовый лоск корабельной рынды. — Вместо того чтобы в согласии с твёрдой памятью и здравым смыслом эвакуировать этот шедевр германского технического гения, пока ещё остается такая возможность, — полковник прочертил пальцем линию по морю к румынскому берегу, — они прут из Керчи античные статуи, как погорельцы Помпеи, и в то же время всячески демонстрируют нам готовность продолжать строительство. Нелогично как-то…
— Да уж… Статуи могли бы и на украшение моста пригодиться, — своеобразно согласился капитан Новик.
Полковник непонимающе поморщился поначалу, но вскоре кивнул:
— А… Войткевича школа. Ни слова в простоте.
— Виноват, — посерьёзнел капитан.
— Кто? — с ироническим любопытством уточнил полковник.
— Старший лейтенант Войткевич, — без тени улыбки доложил Новик. — Виноват. Его же школа.
— Ну, скорее не «школа», а тлетворное влияние, — хмыкнул Давид Бероевич. — А раз ты ему поддаешься, то виноваты оба. А значит, вместе вы туда и вернётесь… — он заглянул через плечо капитана в карту Керченского полуострова.
— Провести корректировку бомбометания? Рекогносцировку объектов, которых мы ещё не видели?.. — попытался было угадать капитан Новик, но в обоих случаях Давид Бероевич отрицательно покачал головой.
— Ни о каких бомбардировках «Южного объекта» речь не идёт. Ни о ковровых, как ты предлагаешь, ни точечных, — не стал ждать полковник, пока Саша исчерпает все версии. — В Ставке принято решение обеспечить сохранность моста вплоть до взятия Керчи. Самим пригодится для обеспечения весеннего наступления в Восточной Европе, — пояснил он то, что с первых же слов не требовало пояснения. — Так что не уничтожить, а уберечь мост от уничтожения либо эвакуации — вот ваша задача.
— «Южный объект?» — только и переспросил капитан.
— По крайней мере так он проходит в документах по ведомству Тодта[68]