— Приказ.
Впрочем, пояснил, когда, помотав головой, Мигель Боске чуть поуспокоился:
— Ты наш второй эшелон. Придёшь сюда с нашими, если что…
Как-то не сговариваясь, все трое обернулись в сторону моря. По общему румбу надежды всех, кто здесь ждал долгие два года, ждал и боролся.
Море неистовствовало. Обрыв буквально содрогался от ударов волн. Сыпалась известь, соскочив с насиженного места, падала черепица. Серые гряды волн добрасывали желтоватые хлопья пены даже сюда.
Шли пенные волны эшелон за эшелоном, — как буквально через два дня сравнительно неподалёку отсюда, в Еникале, пойдут эшелоны основного десанта…
Керчь. Руины з-да им. Войкова. Бункер зондеркоманды 10 B
— Да, штандартенфюрер, — не отнимая трубки от уха, Вильгельм отколупнул пальцем никелированные замки вполне гражданского дорожного саквояжа. — Я готов немедленно приступить, но полагаю, что следует отложить акцию до рассвета. — Он раздвинул медные ободки дерматиновой пасти саквояжа.
Трубка разразилась несколькими невнятными фразами. Но преимущественно — в вопросительной интонации.
Доктор Курт продолжил:
— Да, потому что сейчас всё побережье просматривается русскими наблюдателями. Не хочу, чтобы взрывы неподалёку от каменоломен, кишащих партизанами, вдохновили их на мысль ударить нам в тыл. Зарево будет такое, что и в Тамани увидят.
Доктор Вильгельм Курт на секунду замер, вслушиваясь. И продолжил:
— Ну да. И партизанам ни к чему заблуждаться насчёт близости освобождения, пусть сидят в своих крысиных норах. Яволь.
Доктор Курт воткнул трубку в гнездо аппарата.
Из атласного брюха саквояжа появилась бутылка простецкого «солдатского» рома, но зато винный набор — настоящего венецианского стекла, в походной алюминиевой кассете.
— Эмиль? — крикнул он в приоткрытую конторскую дверь своего кабинета. — Эмиль!
Адъютант появился с некоторой проволочкой и как будто запыхавшись.
— Да, герр доктор?
— Где вас черти носят? Вы как будто в трамвае толкались, — мельком глянул на него штурмбаннфюрер.
— Проверил посты, — коротко пояснил Боске.
— На кой чёрт? — проворчал Вильгельм. — Только людей пугаете. Вы б ещё патроны раздали с приказом экономить.
Он плеснул желтоватого рома в коньячный фужер и посоветовал:
— Смотрите на вещи легче, дружище. Вот так… — хотел было посмотреть на бетонный сумрак через оптимистическую призму фужера, но маслянистая желтизна дешёвого рома Вильгельма разочаровала. — М-да. С этим только на доты кидаться.
Он отдал фужер адъютанту.
— Выпейте. И сделайте вот что… — он поощрительно кивнул и продолжил только после того, как Эмиль, едва не поперхнувшись слабоватым, в общем-то, напитком, выдавил из себя:
— Благодарю, герр штурмбаннфюрер.
— Благодарите поставщиков Вермахта, которые, имея доступ к погребам Бургундии, подсовывают вам пережженный сахар, — скривился доктор Курт. — Так вот, возьмите сейчас мою «лоханку»[82] и проедьтесь вдоль железнодорожной колеи вместе с грузовиком дядюшки Зитца. Он так и стоит, полный взрывчатки, под бетонным козырьком. Прихватите сапёров и устройте фейерверк в честь полицай-фюрера. Потратьте его взрывчатку. Только проворно, чтобы производило впечатление домашней заготовки. Можете начать, как вам мечталось, с клозетов. Только не обляпайтесь дерьмом — не пущу в бункер.
Керчь. Руины з-да им. Войкова. Шлаковый карьер
Туман, осевший в красноватых отрогах шлакового карьера, казался паром, бурлящим над походным котлом, он шевелился и вскипал вихрями. В движение его приводили серые тени, мелькавшие, хоть и не очень суетно, но густо, особенно со стороны развалин. Около сотни человек военного убожества, ведомые контрастно самоуверенными вояками в камуфляже, спускалось в карьер по наезженной колее. Пленные напоминали стадо захудалой скотины, гонимое не столько даже пастухами, сколько погонщиками, равнодушными к её дальнейшей судьбе, впрочем, вполне понятной.
С мясницким деловитым равнодушием в кузове крытого «Phanomen»-а пулемётчик заправлял под затворную крышку «MG-42» длинную ленту.
Прожженные и заляпанные глинистой грязью шинели накапливались с другой стороны грузовика, так что времени на надежду в тифозно-стриженых головах ещё оставалось…
Но его вовсе не было у капитана Новика и лейтенанта Войткевича, находившихся на буром гребне отвала.
— Знаете, Саша, чего я не люблю больше всего в нашем деле?.. — поморщился Яков, возвращая бинокль командиру.
— Какие-нибудь несвоевременные дилеммы вроде этой, — проворчал Саша.
— Вы читаете мои мысли, — Войткевич скептически ощупал подсумок для магазинов на поясе. Все шесть гнёзд были заполнены железными пеналами, но даже с неторопкой скорострельностью «MP» это было ненадолго. — Как будто нельзя было начать избиение с предателей родины, чтобы я мог с чистой совестью продефилировать мимо…
Он имел в виду толпу в полсотни персонажей, узнаваемых чуть большей выправкой и ухоженностью, если за таковую можно счесть списанное обмундирование вермахта без знаков различия — «добровольных помощников», Hilfswillige. Закономерно узнаваемых и чуть большей самонадеянностью. Они, в привычном ожидании команды, толкались, пытаясь согреться в промозглом сумраке утра, курили на противоположном краю карьера, отведённые от него достаточно далеко, — чтобы не видеть предстоящей расправы с соотечественниками.
— Думаешь, их тоже? — не столько спросил, сколько констатировал Новик, бросив рассматривать «хиви» в бинокль.
— И это только усугубляет наше положение, — кивнул Войткевич. — Ей-богу, я более спокоен на их счёт, когда они под присмотром немцев.
— Ладно, по большому счёту, выбора у нас особого нет, — вздохнул капитан. — Трубы как раз за этой отарой отпущения.
Нужные им трубы сливного коллектора действительно находились в вершине двух промоин овражного вида, оканчивавшихся плоским растрескавшимся дном пересохшего озера. Натёка явно технологического происхождения.
— Тогда попробуем не бросаться в глаза конвоирам, — подытожил Яков.
Это им удалось.
Они пробирались, то пользуясь скудным облачком тумана, судорожно цеплявшегося за заусеницы ржаво-жестяного чертополоха, то прикрываясь до времени кучками пленных, пока они со злобной ленцой или почтительной неприязнью не расступятся перед двумя СС-штурман в камуфлированных анораках.
Таких же, как у конвоиров. В разведотделе специально было уточнено текущее обмундирование команды 10 B.
В конце концов разведчикам удалось возникнуть перед пулемётным расчетом «MG-42» с внезапностью гибельного сюрприза.
Старший расчёта гефрайтер Шлок, например, вообще не понял, откуда взялась, всплывая из-за деревянного борта грузовика, улыбающаяся физиономия незнакомого «однополчанина».
Не меньше удивился и водитель полуторки, задремавший, упёршись лбом в баранку, когда лязгнула дверца, и рядом на дерматиновое сиденье уселся СС-штурман (то есть капитан Новик) и без обиняков заявил:
— Я сам поведу…
Бункер зондеркоманды 10 B
Под музыку Вагнера
Присутствие его на экзекуции было не обязательным, но общепринятым. Тем не менее доктору Курту не особо хотелось воодушевлять личный состав личным же присутствием на «зачистке». У него самого того вдохновения оказалось разве что чуть больше, чем у самих «зачищаемых».
Не прибавляли его больше ни «Полёт валькирий», ни «Аида» Вагнера, торжественно гудевшие подземельем. И не то что не прибавлял, но даже осаживал вдохновение содой дерьмовый ром.
То ли дело было в 39-м во Франции, когда тайное уничтожение английских пленных с побережья Ла-Манша давало ощущение причастности к «миссии»! Или когда вот так, с фужером в руке, отражался он в глазах гордых скандинавов в Норвегии, — в глазах, наполнявшихся ужасом…
В России всё как-то сразу стало сходить на нет.
Сначала потому, что пленных было слишком много, и это перестало производить впечатление. И то сказать, — всегда презирал англичан за то, что кичатся своими колониальными войнами. Что за доблесть избивать обезьян? Казалось, тут то же самое, только чуть больший флёр цивилизации — гранатами обезьяны пользовались, надо признать, умело. Но потом…
Доктор Курт отпил из фужера и поморщился.
Потом в этой полудикой азиатской колонии стали так часты и характерны эпизоды ожесточённого сопротивления буквально на краю расстрельного рва, что это стало вселять если не страх, то опаску — неужели окончание «миссии» может оказаться отнюдь не таким триумфальным, как в Европе?
Теперь сомнений в этом не было. Ещё немного — и «миссия» вообще будет приостановлена на неопределённый срок.
Как ни крути, но фюреру придётся предложить русским мир. Иначе эта орда, которую уже полноправно можно назвать «железной» не только по количеству танков, но и по духу, — иначе они сами войдут в Европу. И тогда, чего доброго, придётся зазывать в друзья вчерашних врагов, потому что без помощи франко-англосаксонского мира одним немцам Европы не отстоять…
На подобные «геополитические» размышления его как-то стороною навело зрелище приготовленного русским сюрприза. Во всех смыслах.
Сначала приятным сюрпризом будет то, что найдут… Его стараниями это будет не так сложно, недаром весь бункер размалёван призывными стрелками красной краской: «Вход запрещён!»
Потом сюрпризом будет, когда оценят по достоинству — т. е. по итогам разрушений и политическим последствиям, — что именно нашли.
Вильгельм, пользуясь тем, что никто его в данный момент не видит, позволил себе некоторую театрализацию. В целом характерную для немца — выпускника философского факультета. Повернувшись к ряду разновеликих дощатых ящиков с трафаретами: «Die Industrielle Elektrotechnik», он приветственно поднял фужер:
— От РСХА Третьего рейха — камраду Сталину. На добрую память о годах оккупации!