Я взглянула на маленький бамбуковый табурет. На ярлыке, который был привязан к ножке, указывалось, что это копия. И стоил он всего двенадцать долларов. Будучи подлинником, датированным приблизительно 1890 годом, табурет такого размера и качества обошелся бы покупателю в десять раз дороже. Марта, как всегда, показала свою грубость и невежество. Я в который раз озадачилась, чем же она прельстила Барни. И тут меня осенило. Да она стремится сорвать аукцион!
Краем глаза я заметила Барни. Он стоял к нам спиной возле коробки с репродукциями и, казалось, был полностью поглощен разговором с Полой Тернер. Барни наверняка пытался вытянуть из нее имена моих поставщиков, но я не слишком обеспокоилась: Пола не могла выдать того, чего не знала.
Зато Альварес, который околачивался возле секции с механическими игрушками, меня действительно встревожил. Его присутствие грозило гораздо большими неприятностями, чем был способен доставить Барни со своей женушкой. Я быстро оглянулась по сторонам, стараясь выяснить, знают ли покупатели, кто он такой, и если да, то как воспринимают его появление. Одновременно я попыталась сообразить, надо ли позвонить Максу и сообщить о неожиданном визите.
Ничего не выяснив и не сообразив, я решила разобраться с Мартой и ее попыткой раздуть скандал. Заставив себя улыбнуться, я вежливо спросила:
— Разве ты не заметила слово «копия»?
— Все равно цена слишком высокая! — взвизгнула она.
Я склонила голову набок и улыбнулась, давая понять, что вижу ее насквозь и не позволю сорвать аукцион.
— В таком случае не покупай табурет, — мирно сказала я.
Но Марта не желала сдаваться.
— Он не стоит и пяти долларов, но я не взяла бы его и за пять центов, потому что он в ужасном состоянии. И еще…
Я развела руками:
— Хозяин — барин, — и посмотрела на Альвареса, который изо всех сил притворялся, будто не замечает меня, хотя я чувствовала, что он за мной наблюдает, и на Барни с Полой.
Затем я окинула взглядом всю территорию. Среди рядов не спеша расхаживали около пятидесяти человек — вполне нормальное количество для субботы в такой час.
Альварес переместился к секции посуды и с интересом уставился на набор из нержавеющей стали, предназначенный для бара и датированный серединой прошлого века.
— Марта, извини, меня зовут, — прервала я скандальную собеседницу на полуслове и направилась прямиком к полицейскому. — Привет.
— Джози, как у вас тут здорово!
Я почувствовала, что между нами снова возникло притяжение, но предпочла проигнорировать это чувство.
— Интересуетесь посудой?
— Вообще-то не очень. — Он одарил меня широкой ухмылкой.
— Тогда что вы здесь делаете? — Я не ответила на его улыбку.
— А разве это закрытое мероприятие?
— Открытое, но вы не ответили на мой вопрос.
Он помолчал и сказал:
— Это единственный ответ, который я могу вам дать прямо сейчас.
— Следует ли мне позвонить Максу?
— Зачем? Чтобы выгнать меня с распродажи?
— Не играйте со мной в прятки. Я очень зла.
— Вижу, но не понимаю, из-за чего.
— Ладно, прощайте. У меня куча дел.
Я развернулась и зашагала к Эрику, который стоял за кассовым аппаратом, но по дороге не выдержала и оглянулась. Альварес, застыв на месте, наблюдал за мной.
— Эрик, привет! — окликнула я парня, подойдя к кассе. Из моих служащих только он и Гретчен имели право принимать деньги за покупки. У нас была заведена десятипроцентная скидка для антикваров, в чьей честности мы не сомневались. Однако к концу распродажи мы распространяем эту скидку на всех покупателей, чтобы избавиться от залежалого товара вроде разрозненного собрания сочинений малоизвестного автора.
Эрику помогала временная сотрудница. В настоящий момент она аккуратно заворачивала в старые газеты предметы из сервиза марки «Сандвич». Со смешанным чувством удовлетворения и озабоченности я увидела, что возле кассы выстроилась целая очередь.
— Что у вас? — обратилась я к человеку, стоявшему к кассе ближе остальных.
Он подал мне посеребренный поднос 70-х годов, оцененный в четыре доллара. Прежде чем просканировать штрих-код, я бросила взгляд в сторону мебельной секции и очень обрадовалась, не увидев ни Марты, ни Барни, ни Альвареса. Сделав вывод, что троица, угрожавшая сорвать аукцион, покинула склад, я почувствовала себя намного лучше, словно сама умудрилась ее спровадить.
Ликвидировав очередь у кассы, я вернулась в офис. Гретчен разговаривала по телефону. Я услышала, как она убеждает нашего лучшего поставщика немедленно приехать.
— Это Рой? — уточнила я, когда Гретчен повесила трубку.
— Ага. Он говорит, что у него есть несколько интересных книг.
— Отлично. А ты уже сделала копию записи в доме Гранта?
Как и полиция, мы дублировали подобные кассеты. Так, на всякий случай.
— Да, все готово.
— Тогда сделай дополнительную копию для Саши, ладно?
— Считай, что она у тебя в кармане.
— И вот еще что. — Я показала ей страницы, которые мне оставила миссис Кэбот. — Отксерокопируй по экземпляру для каждого из нас.
— Хорошо. — Она взяла страницы.
— Да, и время от времени проверяй Эрика. Минуту назад у него возле кассы образовалась очередь. Если такое повторится, тебе придется ему помочь.
— Без проблем.
— Я поднимусь в кабинет. Если не спущусь к часу, позвони мне, ладно? Не забудешь?
— Может, лучше принести сандвич?
Устраивая публичные мероприятия, мы заказывали еду на весь персонал. В обязанности секретарши входила доставка ее до каждого рта. Так что Гретчен хотела решить сразу две задачи — напомнить мне о времени и не дать умереть с голоду. О, нянька моя и спасительница!
— Отличная идея.
Поднявшись в кабинет, я позвонила Максу. Он ответил по мобильному телефону. Судя по всему, он куда-то ехал, поскольку в трубке были слышны уличные шумы. Я предположила, что он отправился на прогулку с детьми.
— Макс, — сказала я, — у меня только пара вопросов.
— Хорошо. Я слушаю.
— Миссис Кэбот наняла меня провести оценку имущества мистера Гранта, прежде чем отправить все на аукцион в Нью-Йорк.
— И что ты думаешь об этом?
— Это великолепный шанс.
— В таком случае я рад за тебя.
— Кроме того, она разрешила мне посетить дом своего отца. Как ты думаешь, полиция не рассердится, если я это сделаю?
Помолчав, он ответил:
— Я свяжусь с Альваресом.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Что еще?
— Ты не мог бы узнать у него, составляла ли полиция опись имущества мистера Гранта и сравнивали ли ее со списком миссис Грант? Я хочу знать, все ли вещи на месте.
— Хорошо. Еще что-нибудь?
— Вообще-то это довольно забавно, но… Альварес только что был здесь.
— Где?
— На складе. Ходил и разглядывал вещи, которые мы продаем.
— Он что-нибудь сказал?
— Он вел себя так, словно его интересует только распродажа. Но я ему не поверила.
— Я спрошу его об этом, когда позвоню.
— Спасибо, Макс. Ах да, еще одна вещь. Ты спросил у Эппса о наследниках мистера Гранта?
— Да, это дочь и внучка. Каждая получает половину его состояния. Разве я не сказал тебе?
— Не припоминаю. А впрочем, это не важно. Так, простое любопытство.
Я позволила себе расслабиться: Уэс не солгал по поводу наследников, а значит, и все остальные его сведения верны.
Я включила компьютер. Когда он загрузился, я зашла на тот сайт, который сообщил мне, что Ренуар мистера Гранта краденый. От нетерпения сердце у меня бешено колотилось. Я ввела в поисковик название картины — «Яблоки и виноград в синей чаше» и имя художника — «Сезанн». Через несколько секунд на экране появилась нужная мне информация.
Я откинулась на спинку кресла и принялась читать. По данным сайта, полотно было собственностью венского коллекционера и бизнесмена Клауса Вейнера и его жены Евы, они вынуждены были продать его в 1939 году, чтобы заплатить «еврейский налог», введенный нацистами. На сайте просили всех, кому что-либо известно о картине, связаться с Джонатаном Мэттьюсом, работником траст-отдела «Империал банкер траст», частного банка в Далласе, сулили вознаграждение в один миллион долларов за возвращение картины в целости и обещали не задавать лишних вопросов.
Открыв бутылку с водой, я задумалась о том, этично ли предлагать деньги за возвращение украденного. Не поощряет ли это к дальнейшему воровству? После недолгих размышлений я пожала плечами и сняла вопрос, как не имеющий к делу никакого отношения. Тем более что подобное вознаграждение практикуется испокон веков.
Я снова наклонилась к компьютеру и напечатала в поисковике «Матисс» и «Нотр-Дам утром». И снова в яблочко. На сайте было сказано, что картина принадлежала семье Роузен, которая в 1937 году одолжила ее небольшому музею в Кольюре, французском городке на Средиземноморье. В феврале 1941 года хранитель сообщил, что ее украли вместе с семнадцатью другими полотнами. Никаких объяснений относительно кражи музей не предоставил. Связаться по поводу картины предлагали с Мишелем Роузеном. В адресе указывалось, что он проживает в 6-м парижском округе.
Три картины, три воровства. У меня появилось законное основание заняться поисками пропавших полотен. «Господи, скорей бы наступил завтрашний день!» — подумала я. Во мне все зудело от охотничьего азарта. Будь моя воля, я немедленно понеслась бы в дом Грантов. Я глубоко вздохнула и занялась решением насущных проблем.
Мне нужно было, во-первых, сформулировать задание для Саши, во-вторых, составить план предстоящей работы, в-третьих, определить способ исследования: или я сверяюсь с неким количеством источников, или набираю какой-то объем информации, или ищу ответы на конкретные вопросы. Без всего этого начинать экспертизу не имело смысла. Не ограниченная рамками, она могла растянуться на годы.
Я положила перед собой лист бумаги, взяла ручку и тут осознала, насколько мне страшно. Да, я боялась обследовать антиквариат мистера Гранта. В глубине души я была уверена, что экспертиза приведет меня к убийце.