Помнится, наставники тогда пару дней ходили хмурые и встревоженные, а за ее невинный вопрос, неужели можно нанести удар из прошлого, Файервинд на десять дней отправилась в карцер на хлеб и воду…
Однако никаких мрачных тайн талисман сейчас не показывал. Более того, он не хотел показывать ничего.
Магичка уже решила было перенести сеанс на завтра и потянулась за яблоком, чтобы чуток освежиться (как всегда, занятия волшебством отобрали у нее частицу Силы), как вдруг яблоко завертелось, покатилось по кромке блюда… И на поверхности зеркальца возникло лицо человека. И это был вовсе не ее Учитель или даже любой другой из Истинных.
Нет, на нее сурово взирал князь Велимир.
– …дабы вера крепка была! – закончил он фразу, буквально пронзая отшатнувшуюся чародейку взором.
– Репка была, – повторило эхо.
Изображение сместилось, и Файрвинд обнаружила, что князь произносит речь в каком‑то обширном сводчатом помещении с простыми белеными стенами перед толпой богато одетых людей.
«Главные палаты, новое здание», – механически отметила она.
Его все никак не могли толком закончить.
Но с какой стати зеркало вообще ей это показало?
– И говорю всем, – продолжал вдохновенно вещать владыка земли Куявской, – не отступлюсь от сего! Ни по воле вашей, ни по воле тем паче неразумных и жалких простолюдинов указов своих не отменю. Ибо нечисть на нашей земле лишь дотоле требовалась, пока мы истинного бога не познали! – Он истово перекрестился. – Теперь же вовсе не нужны нам полевики, домовики, овинники, гуменники да разные прочие мелкие да ничтожные «соседи»! Теперь все у нас будет твориться волей Господней! И всякий, кто станет мешать в деле богоугодном, тот будет иметь дело со мной! – Голос государя вдруг сорвался на фальцет, а посох грянул о каменный пол так, что эхо загремело под сводами. – Будете мешать вы, и вас, бояре, разгоню! Потому как вы люди важные, но не важнее Бога! И тех священников, кто высокоумствуют, рассуждая, что и нечисть Господом сотворена и Он ей место знает, тех тоже карать будем!
Файервинд осклабилась. Князь, похоже, и в самом деле уверовал в ту чушь, что вливал ему в уши этот Ифигениус. Впрочем, глупцов на тронах хватало всегда. Это ж надо! Он уже учит священников, как им верить в их Бога! Быстро же…
Но все‑таки почему зеркало, настроенное на Камень Речи, вдруг стало передавать происходящее в княжеских покоях? Да еще, судя по всему, в ретроспекции. Ведь то, что она сейчас увидела, явно происходило год назад, когда Велимир только начинал свои религиозные реформы.
Даже если кто‑то додумался бы притащить такой камень на Княжескую Гору для того, чтобы он начал транслировать окружающее, его нужно было в начале настроить…
Тут внезапно зеркало погасло, а потом вспыхнуло ярким серебристым пламенем.
– Да!! Не соврали! – произнес долговязый худой мужчина, в котором Файервинд без труда признала главу псов Господних.
За последние пару месяцев не только рыцари, но и она сама успела познакомиться с гвардией Кукиша. Надо заметить, что особенного удовольствия это знакомство ей не доставило.
Епископ, что называется, шел по следу. Приставил к ней и парням соглядатаев. Постоянно донимал проверками, обысками и прочими гнусностями.
Ну‑ка, что там волшебное зеркало кажет?..
– …Да!! Не соврали! – только и смог выдавить из себя сотник епископской дружины Лют, глядя на открывающуюся картину, потому что других слов у него не было.
Его бойцы, побрякивая железом, молчали, лишь кони тревожно всхрапывали.
И было отчего удивиться.
Внизу, на лужке у речушки бродили животные. Да, именно животные, потому что точнее назвать их было бы затруднительно. Ибо существа выглядели как огромные крысы размером с кобылу, украшенные длинными тонкими рогами да еще покрытые какой‑то рыжей длинной шерстью.
Твари мирно щипали травку, как какие‑то кошмарные адские коровы, не обращая внимания на явившихся по их душу вооруженных людей и даже целого епископа.
– Что называется, сон в руку! – пропищал, выглядывая из‑за спин вояк, пожилой писарь. – Как раз позавчера снились мне две крысы. Точно такие вот здоровые. Пришли, понюхали да убрались!
Лют пожал плечами.
Сегодня, когда на епископское подворье в Киеве с хутора Старый Гай, подаренного князем владыке, прибежал трясущийся от страха староста и сообщил о том, что вокруг их сельца бродят огромные крысы, воин поначалу хотел послать подальше старика, не иначе перебравшего медовухи.
Но Ифигениус неожиданно решил поглядеть, что за живность завелась возле его личных владений и не может ли она нанести какого урона «церковной собственности».
И вот – поглядели…
Перун Вседержитель и Иисус Распятый! Что ж это в свете белом творится?!
– Может, того? – бросил он вполголоса. – Отойдем пока, ваше преосвященство? Черт его знает, что можно ждать от этих уродов? А там подтянем обоз, соберем баллисты да уделаем крысок‑то, а? Пусть себе попасутся. От урожая не убудет…
Лучше бы он этого не говорил!
Кукиш, последние два дня пребывавший в каком‑то нервном возбуждении, мало‑помалу переходящем в бешенство, смешанное со страхом, и сам подумывал об отступлении. Конечно же временном! Но теперь выказать свою неуверенность или робость показалось ему недопустимым перед лицом подчиненных. И без того авторитет его, как он знал, начал колебаться.
И еще урожай.
Владыка, седмицу назад побывавший тут, уже прикинул, куда пойдут деньги, вырученные им от продажи даров земли. Собирался потратить их на внедрение в умы куявцев своего любимого детища – ифигеницы. Что ж теперь из‑за каких‑то гадин должно сорваться великое дело просвещения этого варварского народа? За которое его, Ифигениуса, уж точно причислят к лику святых (если не равноапостольных). Ну, это уж дудки!
– Отставить разговорчики в строю!! – рявкнул он, набрав полную грудь воздуха, так что шарахнулись и сотник, и его конь, нервно запрядавший ушами. – Кого испугались, воины!! Это же крысы! Пасюки амбарные, пусть и здоровенные!
– Ну‑у, ежели так, то да… – промямлил растерявшийся сотник. – Оно, наверное, конечно, так… Крысы есть крысы…
– Истину вам реку, – надрывался епископ. – Защищает нас Бог наш! Бог истинный, живой, иже ему поклоняемся и славим! А это лишь демоны жалкие, твари неразумные, животные, кои плоть свою суть раскормили вельми…
Фига вдохновенно вещал, начиная забывать, о чем, собственно, речь.
Подчиненные угрюмо внимали, хотя давно потеряли нить повествования.
Странное это было зрелище – тощий проповедник в рясе перед пятью десятками воинов, увешанных железом. Ратникам пока не было страшно, но их состояние духа было самым отвратительным. Мысль атаковать здоровенных крыс в конном строю никого не вдохновляла. Даже обычный амбарный пасюк, загнанный в угол, и тот запросто прокусывает сапог из воловьей кожи. А у этих зубищи длиной самое малое в локоть.
– Я вам докажу! – преосвященный захлебывался слюной. – Воины! – Указующий перст прицелился в стадо крыс… – Поразите же тварей нечистых сталью крепкой! Вперед!
Псы Господни однако не торопились.
– Что, струсили? – с непонятным азартом осведомился епископ.
– Никак нет, святый отче, – бросил сотник и, вспомнив стажировку в имперских легионах, добавил: – Рассматриваем поставленную перед нами тактическую задачу с точки зрения наилучшего способа ее успешного решения!
– Довольно! – взвился орлом Ифигениус. – Довольно! Жалкие трусы! Я сам! Сам вам покажу!
Короткая команда – и оруженосец подал ему копье на толстом ясеневом древке, с заметно сточенным острием.
Одно из тех, какими были вооружены прибывшие с Древней Земли крестоносцы. Подарок понтифика Святого острова. Великая и священная реликвия. (Правда, злые языки утверждали, что если собрать по Гебу все подобные копья да мечи, то хватит на то, чтоб вооружить все имперские легионы, включая обозников.)
И наставляя копье, епископ помчался в атаку на крыс, при этом демонстрируя ловкую посадку в седле.
Воины напряженно следили за шефом с невольным уважением. Как бы там ни было, трусом он не был.
На ходу владыка выкрикивал имена святых, встряхивая пикой. Особливо ж взывал к Георгию Драконоборцу – святому, изображение которого красовалось на штандарте его гвардейцев. (Легенду об этом благочестивом и удачливом воине завезли на Геб все те же миссионеры‑крестоносцы, основавшие на Святом острове Новый Иерусалим.)
Подъехав шагов на тридцать к ближайшему чудищу, он привстал на стременах, обеими руками подняв копье, и атаковал по‑прежнему не обращавших внимания на него врагов.
Удар – и сталь вошла в бурый лохматый бок мирно пощипывавшего травку пасюка. Некоторое время ничего не происходило. Затем воздух разорвал низкий басовитый звук, от которого заложило уши.
Так пищала или, вернее сказать, орала пораженная тварь.
В следующий миг жуткое создание встало на дыбы. Копье рванулось из рук Ифигениуса, так что он вылетел из седла как пушинка, брякнувшись с маху на траву. Удар толстого серовато‑розового хвоста обрушился рядом с ним, не достав каких‑то считаных дюймов до головы преосвященного.
Епископ некоторое время лежал неподвижно, и у многих воинов промелькнула в общем‑то не шибко достойная мысль: «Наконец‑то мы избавились от этого беспокойного святоши!»
Затем стоявший на задних лапах монстр всей тяжестью обрушился на дернувшегося было в сторону коня. Короткое ржание и хруст костей, слышный даже отсюда, сообщил воинам о судьбе скакуна поверженного владыки. А Ифигениус сам тем временем, против ожидания, бодро вскочил на ноги и, подобрав полы фиолетовой сутаны, понесся прочь от ужасных порождений тьмы со скоростью, которой позавидовал бы, наверное, и только что погибший жеребец.
Не дожидаясь команды, воины начали разворачивать коней, поддавая им шпорами. Лишь сотник и оруженосец задержались ровно настолько, чтобы подхватить мчавшегося с перекошенным от страха лицом Кукиша.
«Нехорошо как‑то получилось, – промелькнуло у Люта, когда он втаскивал епископа в седло. – И за каким хреном сдалась мне столичная дружина? Служил бы на северной границе, горя б не знал!»