И вдруг – словно ответом на этот непроизнесенный вопрос – тяжесть исчезла. И кислая вонь черного дыхания твари – тоже…
Он встал, остро ощущая себя живым; ощущая физически, всем телом, как силы возвращаются в него.
В десятке метров от него, под скелетом, на котором немо застыли разбойники, каррхам с распоротым брюхом яростно рвал зубами жирное тело, густо перепачканное грязью. Курша уже не орал. От Курши во все стороны разлетались веерные брызги крови и куски плоти. Каррхам самозабвенно жрал, инстинктивно чуя, что только так может восстановиться после тяжелой раны.
Эвин бросился к Темной твари, увлеченной трапезой. Вскинув над головой скованные руки, он прыгнул на спину каррхама. На этот раз захват прошел точно – цепь накрепко стиснула горло зверюги.
Через четверть часа бандиты один за другим спустились с оголенного хребта Малого Топтуна.
– А мне никогда не нравился этот жирный ублюдок, – жизнерадостно заявил Тони Бельмо. – Нытик он… был. Не перевариваю нытиков.
– Зато Темные твари переваривают, – заметил Лысый Черт. – Всяких. И нытиков, и не нытиков.
– А где «спасибо»-то? – весело осведомился у Эвина, стоявшего над задушенным каррхамом, Мартин Ухорез. – Я сразу догадался, что ты в первый раз промахнулся, не так хотел зверюгу цепью захлестнуть. Если б не я, тебе бы…
Он осекся и нахмурился, не увидев на перепачканном лице юноши радости от победы. А бандиты между тем продолжали праздновать отсрочку гибели.
– Наш верховод завсегда на шаг вперед думает! – хохотнул Тони. – Голова! Что и сказать – голова!
– Ты молодец, Тихоня, – сдержанно похвалил Эвина и Стю Одноглазый. – Не ожидал… Хотя на самом деле, если б не Мартин, хрен бы у тебя что получилось.
– Зато какой обед у нас теперь, – хмуро проговорил громадный Цыпа Рви-Пополам, – из двух блюд обед.
Эту реплику никто комментировать не стал. Хотя совсем не было похоже, что Цыпа шутил. Впрочем, судя по физиономии Рви-Пополам, этот бандит был из тех, кто шуток не понимает и шутить не умеет.
– Из восьми блюд обед, – вдруг проговорил Эвин. – И не у нас.
– А? – повернулись к нему разбойники.
Откуда-то из туманного далека долетел к скелету Топтуна хриплый рык. И этот рык тут же поддержали – воем, визгом, свистом и лаем – множество других нечеловеческих глоток: кажется, со всех сторон.
– Поясни, – быстро потребовал Мартин.
– Я же сказал, – ответил Эвин. – Ничего не предпринимайте. Не вмешивайтесь.
Короткая пауза сразу наполнилась недоуменным молчанием – как кувшин под тугой струей пива из полной бочки.
– Во-первых, – сказал Эвин. – Каррхамы всегда охотятся стаями. Этот, видимо, оторвался от сородичей, погнавшись за слишком резвой Попрыгуньей. А во-вторых, все Темные твари чуют кровь представителей Светлых рас за много-много шагов.
Глава 4
Комната, которую сэр Альва отвел новобрачным в графских покоях, была просторна – но так обильно завешена гобеленами, праздничными покрывалами, шелковыми рюшами и прочими ненужными украшениями, что новоиспеченный супруг маркиз Рон Грир чувствовал себя в ней тесно и неуютно. Словно внутри большого свадебного торта.
Маркиз сидел прямо на полу, сгорбившись над пюпитром с раскрытой книгой. Еще один пюпитр, предназначенный для письма, стоял рядом, на нем помещались свиток и чернильница с пером. Время от времени, когда уставала спина, маркиз, кряхтя, скособочивался то в одну, то в другую сторону, опирался локтями о стопки книг, поставленные под руки. Чернила в чернильнице уже подсыхали, покрываясь сверху ломкой корочкой, а Рон еще ни разу не умокнул туда перо, и свиток его был чист.
Он бездумно перелистнул страницу, тут же позабыв, что прочитал… И вдруг вскинул голову, колыхнув толстыми розовыми щеками.
Нет, никого… Послышалось… Чтобы окончательно убедиться, посмотрел на один из пары напольных подсвечников, установленных у полуоткрытой двери – он успел уже опытным путем определить: когда кто-нибудь проходит по коридору мимо комнаты, пламя свечей начинает рвано метаться.
Свечи горели ровно, и в коридоре было тихо.
Рон встряхнулся, решительно взял перо, уставился в книгу.
– Дело всей жизни, – привычно пробормотал он, безуспешно стараясь наладить в себе рабочий настрой. – Дело всей жизни…
Но уже через секунду он снова вздернул голову, как собака, услышавшая где-то вдалеке подозрительный шум.
Опять никого…
И пухлые плечи маркиза опустились сами собой, перо выпало из пальцев.
– Дело всей… – вышептал он и затих.
Нет ее!
Нет и нет. Все нет и нет…
Вчера – в законную брачную ночь – она сказалась усталой, попросила разрешения ночевать у себя, в девичьей. А он согласился.
А как ему не согласиться? Разве он не понимает… Она вон какая – словно Эферра, королева снежной ночи, которой поклоняются варвары далеких Бронзовых гор, белолицая, ясноглазая, точеная, будто ледяная статуя, прекрасная, прекрасная!..
А он…
А он просто толстый сухорукий тюфяк, нелепый и неловкий, который в ее обществе даже слова внятного сказать не в состоянии. Толстый тюфяк, урод, да при том еще и тряпка. Они ведь уже законные супруги. И он-то сам по себе не кто-нибудь, а – маркиз Рон Грир, наследник Золотого Рога, один из самых знатных и богатых людей Арвендейла… Мог и настоять. Мог приказать в конце концов! Но не настоял. И не приказал. Сник и послушно кивнул в ответ на ее просьбу.
Рон встал. Закусив перо в зубах, словно курительную трубку, принялся прохаживаться по комнате с целью размяться и отвлечься… Но уже через пару шагов запутался головой в свисающей с потолка цветастой рюше, прянул в сторону, зацепился за складку ковра, едва не упал, пробежал несколько неуклюжих шагов, сам не видя куда, – и едва затормозил перед высоким зеркалом в золоченой раме, чудом не ткнувшись в него головой.
Из зеркала на него смотрела круглая румяная физиономия, чуть опушенная понизу пушистой бородкой. Маркиз вынул изо рта перо и привычно вздохнул. Дурацкая бородка! Дурацкий нос картошкой! Дурацкие кудряшки! Дурацкие пухлые губы!.. Вельможи Золотого Рога говорят, что он очень похож на своего отца, сэра Руэри. Льстят, конечно. Но и не очень врут. Маркиз знал: они с отцом действительно похожи, но все, что было в Руэри Грире крупного, мужественного, грубовато-волевого – в его собственном облике расплылось и размылось, как глина под дождем, превратилось в мягкое, бесформенное, бабье…
Вспомнив об отце, Рон вспомнил и тот день – около полугода тому назад, – как он стоял рядом с ним у такого же почти зеркала в замке Золотой Рог.
– Ну? – весело гукнул тогда герцог Руэри. – Не терпится, поди, глянуть?
И не дожидаясь ответа, мазнул небрежный знак перед собой и легко дунул на зеркальную поверхность. Их отражения поплыли, поплыли… И вместо отражений вдруг ясно вспыхнул блистательный лик виконтессы Сенги.
– Нравится? А? Нравится? Кака-ая бабе-еночка! Я б тоже такую помять не отказался!..
Рон сегодняшний поморщился, отвернулся от зеркала.
Где же Сенга? Почему она не идет? За окном уже прокричали вторую стражу, а ее все нет! Где она, милая? Хоть бы посмотреть на нее!
Рон рассеянно повторил отцовский знак и подул в свое отражение.
Ничего не произошло.
Да и не могло произойти.
Наследник Золотого Рога маркиз Рон Грир из рода Красных Вепрей от рождения был лишен магических способностей. Начисто. Совсем.
Вначале, в детстве маркиза, это, как водится, пытались скрывать. При помощи амулетов, снадобий и даже наемных магов, которые из укрытия проделывали за Рона на публику кое-какие фокусы. Но публика-то тоже не дураки. Магические способности подразумевают умение человека аккумулировать ману и концентрировать с ее помощью энергию, и любой, могущий это делать, тотчас распознает подобного себе. Или не подобного себе.
Какое-то время окружающие успешно притворялись, что верят уловкам, но в конце концов, конечно, правда всплыла наружу. И… не случилось ничего. Все-таки не такой уж экстраординарный случай, когда представитель знатного рода оказался вдруг обделен по части магического таланта. Да и к тому же – кто посмеет сказать дурное слово про сына самого герцога Арвендейла? Вот все и молчали. Правда, Рону от того было ненамного легче… Великим, подобно отцу, воином ему не стать. Так еще он ни красотой, ни мужественным видом не блещет. Так еще – магией не обладает…
Впрочем, кое-какие врожденные достоинства у маркиза имелось. Ясный ум и склонность к размышлениям. Именно это и помогло ему постепенно справиться с комплексом собственной ущербности.
«Общепринятое правило, – анализировал подросший Рон больную для себя тему, – гласящее, что способности к магии зависят от благородного происхождения, соблюдается далеко не всегда. И это вполне объяснимо. Как бы ни оберегалась чистота знатных родов, но кровь людская смешивается век от века, и примеси древней божественной крови в жилах дворян становится все меньше; следовательно, в жилах плебеев – больше. Сообщающиеся сосуды, элементарная вещь… Многие аристократы уже теперь либо вовсе не владеют магией, либо способны на какую-нибудь недостойную внимания ерундовину. И напротив – некоторые простолюдины иногда довольно сильны в магическом искусстве…»
Само собой, ничего нового в рассуждениях маркиза не было. То, о чем он думал, знали все. Хотя предпочитали вслух не говорить. Мало ли что… На правилах строятся законы. А на законах стоит власть. А власть имущие очень не любят, когда законы и правила нарушаются…
Видимо, именно поэтому никто, кроме Рона, не сообразил очень простую, казалось бы, штуку. А что будет дальше? Когда кровь людей окончательно перемешается? Когда дара богов, растворенного в ней, станет на всех – и мужиков, и дворян – поровну? Понятно, это случится не завтра, не послезавтра и даже, может быть, не через сто лет, но случится обязательно. Что будет тогда?
Все станут одинаковы? И аристократа от холопа будет отличать только имя и объем кошелька? Как тогда понять, кто достоин править, а чей удел – лишь подчиняться? Если не будет у избранных божественного преимущества магического таланта? Если не будет самих избранных… Дальше мысль Рона не шла… Разум не мог продвинуться за сгущавшуюся на пределе понимания туманную пелену хаоса.