И тут неожиданная мысль так ярко толкнулась ему в голову, что он аж задохнулся.
Торопясь – скорее!.. скорее!.. – он распахнул камзол, зашарил рукой за пазухой, ища заветный мешочек, который постоянно носил при себе уже несколько лет.
Вот он!
Дрожа, Рон сорвал мешочек с серебряной цепочки, выхватил из него маленький сургучный шарик, размером с перепелиное яйцо. Шарик треснул в кулаке, рассыпался ломкими осколками, открыв спрятанное зеркальце – совсем уж крохотное.
Зеркальце было холодным, но, оказавшись в пальцах Рона, быстро стало теплеть, нагреваясь явно не от человеческой плоти.
Он поднес зеркальце к чуть дрожащим губам мастера Акселя.
– Да без толку, ваша светлость! – деликатно сказал стражник позади Рона, кажется, полагавший, что маркиз пытается поймать дыхание умирающего на отражающей поверхности. – Он уж почитай что готов…
«Ну, давай! – беззвучно попросил маркиз мастера Акселя. – Пожелай! Тебе надо только пожелать! Ты ведь не хочешь покинуть этот мир навсегда и без возврата?.. Ты ведь хочешь остаться? Разве у тебя нет неоконченных дел? Тебе нужно только пожелать!..»
И зеркальце дернулось у него в руке, как живое. И стало еще горячее, будто зажегся в нем, внутри, в потаенном зазеркальном пространстве, живой огонек.
Зеркальце еще раз дернулось. И замерло.
И окровавленные губы мастера Акселя перестали шевелиться.
Обжигаясь, шипя сквозь зубы от боли, Рон спрятал горячее зеркальце в мешочек. Неловко встал, утвердился на затекших ногах.
Дело всей жизни…
Долгожданный эксперимент… Удался!
Стараясь ничем не выдать нахлынувшую радость, он хмуро покашлял. Ничего еще не кончено! Душа великого мага-ученого теперь у него, надежно заключена в амулет. Спасена от смерти! И принадлежит только ему.
– А ведь этого вы никак не могли ожидать, – мысленно проговорил Рон, обращаясь к неведомым злодеям, подославшим к нему гацана, впутавшим его в эту хитрую кровавую комбинацию. – Думали, убили Акселя? И концы в воду? Нет! Тут он, со мной, все еще в нашем мире! Вы этого никак не могли ожидать… Или могли?
– Гляньте, ваша светлость! – окликнул его стражник. – Шапка какая-то валяется. Не мастера Акселя, точно. Перьями серенькими украшена…
В холодной темноте, под стеной соседнего дома шевельнулся горбатый гацан. Он широко улыбнулся и с сухим шелестом потер ладони одну о другую.
Да, все получилось в лучшем виде. Он справился. Великие будут довольны. И, конечно, позволят теперь ему и его семье вернуться домой… на родные, почти что забытые уже Скрытые острова. Домой! Домой!.. Прочь отсюда, из земель этих ничтожных гойши. Как же надоел их мир, жалкий и суетливый. О, эти гойши, ничего сложного нет в том, чтобы манипулировать ими. Похоть и алчность – вот что ими правит. И понимающий это добьется от гойши чего угодно. Чего угодно.
Он припомнил, как накануне явился кучке называвших себя козодоями. Эти жадные прощелыги, мнящие себя тайными властителями Империи, пуская слюну, изо всех сил лебезили перед ним, грязным гацаном. А уж что началось, когда он выставил им еще один кошель с золотом!.. Клятвам и уверениям в вечной дружбе и живописании красот и выгод дальнейшего делового сотрудничества не было конца. Ох, уж эти гойши… Алчность и похоть. Да, алчность и похоть… Сегодня великая ночь. Сегодня гойши сами продали свой мир за красное золото.
Арвендейл уже не принадлежит им.
Горбатый гацан снова усмехнулся и нырнул в ночную тьму.
Кэйлин пребывал в распрекрасном расположении духа. Еще бы! Хозяин оставил его самого по себе в трактире, а сам усвистал к какому-то господину Труту на званый ужин. Что там за господин Трут, кто он такой и почему званый ужин затягивается уже далеко за полночь, Кэйлина не интересовало совершенно. Главное, что хозяин вдруг с чего-то расщедрился и выдал своему слуге аж две серебряных монеты. «Купи, – распорядился, – хорошую повозку и пару крепких лошадей. Утром отправляемся в Золотой Рог…»
Это всего-то на пару серебряшек?
Кэйлин даже пытаться не стал искать соответствующие такой стоимости повозку и лошадей, а тут же вложил весь капитал в большущий кувшин местного крепленого вина. Душа требовала праздника. А утром… Будь что будет. Он ведь уже почти неделю ничего крепче воды не пил! Разве можно так издеваться над человеком?
Собутыльник отыскался быстро. Лысый длиннобородый одноногий старик. Не какой-нибудь бродяга, а бывший постельничий из Утренней Звезды, вынужденный оставить должность после того, как заполучил увечье.
– Мне его сиятельство граф Альва, между прочим, с того самого дня, с Кровавой Субботы-то, кажный месяц серебряшку жалует, – похвастался он в самом начале застолья. – За былые заслуги. Не забывает старого… Тем и живу. На хлеб хватает.
– На хлеб хватает, а на вино – нет, – ухмыльнулся догадливый Кэйлин, подливая старику вина из своего кувшина.
– Твоя правда, малый! – согласился старик. – Но все ж таки… Хоть с голодухи не помру.
– А что за Кровавая Суббота такая? – поинтересовался Кэйлин. – Сколько раз уж слышал, да все никак не соберусь спросить.
– Кровавая Суббота? – отхлебнул старик из кружки и сморщился. – Крепкое, зараза!.. Эка ты вспомнил…
– Да я и не знал.
– А-а… Ага, ты ж не местный, правда. Наши-то все знают. Еще б не знать! У-у-у!.. Страсть-то несказанная! Вспоминать и то страшно.
– Ну, будет квохтать! – перебил старика явно заинтересованный таким проникновенным анонсом Кэйлин. – Расквохтался… Что за Суббота, а?
– У-у-у, малый! – загудел опять длиннобородый. – Охрани нас от этакого Сестры-помощницы! Говорю: страсть страстью. У нас про это не принято рассказывать.
– А поминают едва ли не через слово. Расскажи!
– То поминают, а то… Нет! – старик мотнул лысой головой, пустив в глаза Кэйлину «зайчика» от горевшего на стене факела. – Не буду рассказывать, ну ее к псам, эту Субботу. А то накличу еще, чего доброго… И не уговаривай!
– Да я и не уговариваю, – пустился на хитрость Кэйлин, прекрасно понимая, что старику не терпится поделиться рассказом, просто ломается, набивает себе цену. – Не хочешь, не надо, – добавил он и протянул руку, словно чтобы забрать кувшин. – Засиделся я, однако…
– Э! Э! – забеспокоился старик – Ты чего, малый? Хорошо ж сидим! Ладно! – милостиво согласился он. – Так и быть, расскажу про Кровавую Субботу. Плесни-ка еще.
Кэйлин с удовольствием плеснул – и себе, и ему.
– Давно это было. Аккурат… – выпив, калека закатил глаза, жирно почмокал губами, – одиннадцать лет тому назад. Ага, одиннадцать. Как раз только-только его сиятельство сэр Адам Сторм того… приказал долго жить. Ну а его сиятельство сэр Альва Сторм, значит, на престол Утренней Звезды взошел. А надо тебе сказать, малый, при сэре Адаме порядки у нас другие были. Как-то все было, знаешь… – он, затуманившись взглядом, снова замотал лысой башкой, посылая во все стороны «зайчиков», – как-то все было… Веселее! Его сиятельство сэр Адам гулянки, почитай, кажную неделю закатывал. А как сам загуляет, так весь замок жрет-пьет от пуза. Менестрелей пруд-пруди, девок всяких, только что гацанов в замок не пускали… Турниры да поединки гремели при нем, ох и любил сэр Адам такие зрелища! Да и сам мечом не дурак был помахать. А уж как удалых бойцов награждал!.. И золотом, и землями. Он за выгодой не гнался, наш сэр Адам… Он не то что сэр Альва… – тут старик понизил голос, воровато оглянувшись. – Сэр Адам прям как отец родной был нам всем. И одарить мог, когда в хорошем настроении… то есть под этим делом, – он щелкнул пальцем под длинной своей бородой. – Но уж если под горячую руку попадешь – тогда держись! Наказывал жестоко! Говорю ж, как отец родной. Делами он, сэр Адам-то, управлял, положим, малость того… безалаберно. Так то ж – он воин был, а не делец. Да… зато веселее под его началом жить было, веселее.
И одноногий вздохнул и замолчал, видимо, предавшись воспоминаниям о былых пиршествах и турнирах.
– Ну, раньше-то оно, знамо дело, лучше было. Трава зеленее, солнышко ярче да и на девок силы поболе! – шутливо подтолкнул старика локтем Кэйлин. – Эй, дед, заснул, что ли?
Бывший постельничий встрепенулся:
– Плесни!.. Во-от… Эх, хорошо пошла! Кхм. Так, значит, когда сэр Альва на престол Утренней Звезды взошел, жизнь наша быстро поменялась. Никаких тебе гулянок, никаких турниров, никаких представлений. Празднества – только те, которые традиционно во всем Арвендейле справлялись, а во все остальное время: ни-ни! Знай, работай. А отлынивать будешь – и кнута отведаешь. Менестрелей да девок из замка сэр Альва, конечно, погнал поганой метлой. Да и не только их. Прежних слуг многих на своих посменял. Я еле-еле удержался. Звенела и пела раньше Утренняя Звезда, как беззаботная летняя лужайка, а тут вдруг в муравейник превратилась – у всех свои занятия, все суетятся деловито. Да… И виконтам-сироткам, сыновьям сэра Адама тоже несладко пришлось. Их старый воспитатель – ратный товарищ сэра Адама – делся куда-то, приставили к братьям новых, которые не столько воинскому делу учили, сколько… всяким другим премудростям, воинам не очень-то и нужным.
– А куда старый воспитатель подевался? – поинтересовался Кэйлин.
– Об этом тоже… не принято у нас говорить, – неохотно ответил старик. – Слухи тогда ходили, что… смерть сэра Адама… вовсе не случайной была. Он-то, воспитатель, начал что-то вынюхивать и выспрашивать – да и сгинул.
– Вона как! – удивился Кэйлин, но тему эту на всякий случай развивать не стал. Да старик и сам быстро вернул разговор в прежнее русло:
– А потом младшие виконты покинули Утреннюю Звезду. Одного, Эдгарда, гацане утащили. Другого, Эвина, сэр Альва на дальние хутора отправил, в Красный лес… Кстати, малый, про виконта Эвина лучше тоже лишний раз рот не раскрывай, – поделился старик последними тонкостями придворной политики. – Это не одобряется.
– Да сам понимаю, – кивнул Кэйлин, который, конечно, тоже был в курсе недавних событий в замке. – Ну пес с ними, с младшими виконтами. А старший куда пропал? Вот штука… – внезапно удивился он. – Ведь я столько раз слышал, что у Адама Сторма три сына была. Про Эвина знаю, про Эдгарда слышал. А про старшего никто ничего никогда не говорил. Даже имени его что-то не припомню…