На лице Мегилы мелькнула улыбка и сделала его неприятное лицо отвратительным.
– Да, это дальняя местность – и странная местность. Если простому жителю Черной Земли рассказать, что есть земли, где реки текут не с юга на север, а с севера на юг, навстречу Нилу, он не поверит и решит, что рассказчик умалишенный.
Верховный жрец снова поправил леопардовую шкуру и заметил с некоторым вызовом в тоне:
– Я не простой землепашец, но и мне приходится напрягать ум, чтобы представить себе Евфрат. На нашем языке даже трудно дать название этой реке. Надо сказать так: эта перевернутая вода, которая течет вниз по течению, двигаясь вверх по течению. И я не считаю, что наш язык не прав. Правда, говорят, что есть земли, где тамошний Нил вообще не течет по руслу, но падает сверху в виде капель. Приходится даже и в такое верить.
Мегила спокойно кивнул:
– Мне приходилось видеть и белый Нил, лежащий на горах, как песок пустыни, но при этом он холоднее пола гробницы. Жители великой нильской долины сотни лет торгуют с отдаленными странами, везут дерево из Митанни, серебро из Сирии, благовония из Пунта, но живут так, словно никаких других стран нет. Что делать, таковы египтяне. Мы, гиксосы, думаем по-другому. Мы точно знаем – другие страны есть, есть другие боги, есть всевозможные и невозможные племена, и к каждому можно найти подход. Мир велик. В страну тростникового племени я попал из еще более отдаленного царства, из Элама. Возникло неотложное дело в столице этого богатейшего царства, в Сузах. Один из младших сыновей царя отказался жениться на своей сестре, в тамошней династии это закон, дабы священная кровь царского рода не расплескивалась куда попало. Царевич заявил открыто, что желает соединиться с другим человеком, видит теперь в нем свет своей жизни. Царь разгневался и отказался от своего намерения сделать царевича наследником, что входило в планы Авариса. Мне надлежало образумить царевича так скоро, как только это возможно. И мне это удалось, хотя неприятное впечатление при тамошнем дворе не развеялось полностью. Поэтому я нырнул в камыши и попросил тамошних друзей нашего царства в случае, если сузский владыка не вернет расположения прежнему своему любимцу, незаметно кольнуть отравленной стрелой другого царского сына, дабы лишить Элам выбора. Теперь тебе ясна картина моего тайного путешествия? Вот уже двадцать лет я занят подобными делами. Я бывал и в богатейших столицах с громадными гарнизонами, и в пещерных норах разбойников на узлах караванных путей, и открыто, и тайно. Со мною рады были побеседовать и жрецы великих божеств, и черные колдуны в горах Загроса или чащах Нубии. Сидонские купцы и вавилонские ростовщики давали мне деньги без счета и без расписки.
Мегила вдруг остановился.
– Я сказал уже много, но не спросил, веришь ли ты мне?
– Я поверю тебе, если ты объяснишь мне, почему так происходит.
– Для того я и пришел к тебе, чтобы это рассказать. Так слушай.
– Развяжите его, – сказал Небамон.
Это был маленький, щуплый, необыкновенно жилистый человек с сухой горбоносой головой. Он стоял, широко расставив ноги в крокодиловых сандалиях, приоткрыв в легкой улыбке рот, полный мелких хищных зубов, и поигрывая коротким жезлом из черного дерева с золотым набалдашником в виде головы бегемота. Он был вдвое меньше Са-Амона, стоящего напротив, но, несмотря на это, явно был переполнен чувством собственного превосходства. Он был облачен в форму генерала египетской армии времен древних мемфисских династий. Он настолько точно держался старинных предписаний по этой части, что местные крестьяне принимали его за иноземца.
Когда шестеро молчаливых, настороженных воинов сняли с мощных щиколоток, запястий и шеи бывшего борца колючие веревки из пальмового волокна, он расправил плечи и оценивающе огляделся. И сделал для себя вывод, который нельзя было не сделать. Крепость была в военном отношении устроена превосходно. Как жалко ошибались все те, кто предполагал, что отряд Небамона это всего лишь сборище полупьяной, отбившейся от пашни деревенщины.
– Смотри, смотри. Если тебе доведется рассказывать обо всем этом великому жрецу Аменемхету, не забудь упомянуть, что это подлинно египетский полк. Здесь все устроено по древнему воинскому уложению. Я отыскал его в архиве храма Птаха. Апоп считает, что люди Черной Земли не способны к воинскому ремеслу, пусть, меня это устраивает. Но так же считает и твой хозяин, а это плохо, ибо от его заблуждения происходит замедление в нашем деле.
Посланец Са-Амона согласно кивнул, ибо ему было велено соглашаться с подобными словами, а про себя отметил величие ума господина своего Аменемхета, заранее предвидевшего ход рассуждений почитателей Птаха. Не важно, что у них в руках – шайка разбойников или боевой, стройный полк – они ползают своим разумением в пыли повседневности, он же парит и зрит далеко, как орел мысли.
– Посмотри на них! – Небамон махнул черно-золотым жезлом в сторону своих солдат и офицеров, стоявших в выправленных позах подле него, да и повсюду на плацу. – Это египтяне, природные дети нашей великой долины, и как хороши!
И эти слова были правдой. Ростом выше азиатов, широкие, поднятые плечи, таких нет ни у ливийцев, ни у негров. Стройные, сухие, мускулистые ноги – единственная надежда во время длинных пеших переходов. Кривоногий шаззу не пройдет и десятой части того, что способен одолеть египетский пехотинец. Высоко поднятая голова – согбенная жизнь десяти предыдущих поколений была вытравлена из их осанки дикой ежедневной муштрой. От поступи таких воинов дрожали некогда и сирийские крепости с зубчатыми башнями, и страна Куш со шкурой пантеры на плече. Теперь древняя воинская доблесть возрождена в жаркой щели меж двумя рассыпающимися скалами.
Небамон так яростно хвалил свое детище – полк Птаха, что Са-Амон невольно улыбнулся, ибо ему приходилось совсем недавно видеть и не такое. Южнее Фив расположена целая сеть таких примерно крепостей, там стоит корпус Амона, подчиняющийся княжескому брату Яхмосу. Там несколько полков, и «Храбрые луки», и «Могучие луки», и «Летящие стрелы», и еще какие-то. И выправкой, и выучкой они не уступают воинам Небамона, а уж количеством превосходят многократно. Прекрасно зная об этих фиванских силах, великий жрец Аменемхет тем не менее считает, что покамест выступление их против гиксосской конницы обречено. Весь с таким трудом собранный цвет воинской силы Черной Земли будет брошен под злые копыта азиатских лошадей и раздавлен до состояния праха. Если великого жреца не вдохновляет вид целого Яхмосова корпуса, то почему он должен воспламениться от одного лишь рассказа о единственном Небамоновом полке. Улыбка на устах Са-Амона была рождена именно этой мыслью. Сухощавый хозяин крепости решил, что улыбка выражает недоверие громадного фиванского урода к боевым качествам расхваливаемых воинов. Он еще более сжался от тихой злости, хлопнул в ладони. Из казармы тут же появились несколько человек со складными стульями и опахалами, как будто стояли там наготове. Небамон предложил гостю сесть. Пока они устраивались, по плацу пробежала рысцой шеренга водоносов, прибивая брызгами пыль. Небамон еще раз хлопнул в ладони, и из-за спин сидящих выступили на потемневшую от влаги арену несколько пар воинов в пехотных набедренных повязках с очень большим треугольным передником, обращенным острым концом вниз, как и положено по старым правилам. Левое предплечье защищено боевым нарукавником, правая рука в кожаной перчатке, подбородок и щеки покрыты толстой повязкой, которая крепится к налобной ленте. В руках у каждого короткие палки из ливанской пихты.
Встав в шеренгу, бойцы разом поклонились своему командиру и его гостю. Небамон махнул рукой, и посреди плаца завертелась множественная подвижная драка. Летели в стороны куски мокрой грязи, деревянные палки скрещивались с приятным треском и сочно шмякали по коже нарукавников. Бойцы старались отчаянно, готовые умереть ради командирской похвалы.
Са-Амон вроде бы просто смотрел перед собой, но взглядом проникал сквозь техничную палочную суету и пытал каждое строение, каждое окошко, но не обнаруживал никаких признаков того, что спящее тело смертельно опасного мальчика находится где-то здесь. Может быть, Мериптаха скрывают где-нибудь еще? Впрочем, эту мысль Са-Амон отгонял от себя. Если у тебя есть ценная статуэтка, ты спрячешь ее в сундук с самыми надежными запорами. Где еще хранить Птахотепу свою сонную драгоценность, как не под охраною этой маленькой надежной армии?
Один из бойцов получил точный удар по переносице и покатился по земле, плюясь кровью. Глядя на него, Са-Амон вдруг подумал, что ведь и сам терпит пока полную неудачу. Прежде ему казалось – стоит пробраться в лагерь Небамона, дальше все устроится само собой. Теперь стало понятно – никаких путей к телу не видать. Зря он забрался в самое горнило вражеского стана, может быть, находясь вовне, легче было бы узнать, где мальчик. И что теперь? Второй раз вернуться с неудачей пред узкие очи верховного жреца?! Са-Амон даже содрогнулся от этой мысли. Восприняв содрогание гостя, как проявление зрительского восторга – а какие еще чувства могла вызвать демонстрация столь блестящего боевого мастерства, – Небамон засмеялся, оскаливая свою как бы заживо мумифицированную голову.
– Тебе нравится? Слышал я, что в свое время ты был первым бойцом в Бусирисе. Ты должен знать толк в таких делах.
– Когда сражался я, то держал в руках настоящий меч, а не круглую палку, и тот, кто выходил против меня, никогда не отделывался разбитым носом.
Небамон поджал тонкие губы и сделал знак дерущимся – прекратить! Они тут же разобрались в шеренгу и, почтительно пятясь, удалились.
– Ты не знаешь воинских правил, жрец. Оружие выдается воину только перед походом, иначе воины будут таскаться по окрестным деревням и городкам с мечами и копьями и грабить население. Таково старое правило, оно разумно, и я его чту. Но, может быть, ты хотел намекнуть, что у меня нет достаточного количества оружия для серьезного похода, поэтому мои люди пробавляются палочными игрушками?