– В разных владетельных домах по-разному. Где-то для сохранения драгоценной, как считается, царской крови женят меж собою сестер и братьев.
– В Сузах, – вдруг сказал мальчик.
Апоп с веселым интересом поглядел на него сверху:
– Это Мегила тебе рассказал?
Мериптах замялся. Он не знал, стоит ли говорить, откуда ему это известно. Давешние голоса в темноте уже и ему самому казались немного приснившимися. Мериптах пожал плечом. Царь не стал устраивать немедленного следствия по поводу этой проговорки.
– В Египте же очень популярен был другой обычай. Правители входили к своим дочерям, и их наследники были им не только сыновьями, но одновременно и внуками. Я не буду говорить о скотской сладострастности таких нравов, не подобающих человеку с душой и внутренним смыслом. Меня интересует практическая сторона дела. Правитель всегда побеждаем отцом. Наследником он делает не того, с кем процветет его царство, но кровного отпрыска, лишь изредка наследующего разумение и дух родителя. Чаще же болезни и пороки. Цари-основатели Авариса нашли способ, как разрубить цепи крови, вытравить ее соблазны, и тем создали несокрушимый постамент нового царства.
Апоп медленно перекатился с одной могучей ягодицы на другую:
– Но я ушел в сторону. Помнишь, я сказал тебе, что ты дитя Авариса. Бакенсети тоже. Но между вами есть отличие. Ты рожден в Аварисе, а он лишь воспитан. Он отпрыск древнейшего фиванского рода Иниотеф. И в самом деле брат верховного жреца Амона-Ра – Аменемхета. Кстати сказать, род этот имеет несравненно большие права на фиванский престол, чем пришлый род из Химуну, к которому принадлежат Камос и Яхмос. Именно поэтому мы поддерживали молодых братьев, а не жреца. Поддерживали настолько тайно, что не только Аменемхет, но и начальник нашего гарнизона в Фивах ничего не знал и гибнул в недоумениях. Власть узурпатора всегда с червоточиной в царстве традиций, в Египте это очень существенно. И это устраивает меня. Держа про запас законного наследника, всегда можно влиять на правителя. Но я опять начинаю уклоняться.
С давних времен заведено так, что Аварис призывает к себе юных отпрысков влиятельных домов из разных земель. Наши враги называют их заложниками, но это неправда. После окончания нашей школы каждый получает возможность отправиться на родину и вернуться к прежней жизни, но почти никто этого не желает. Обретя подлинное свое предназначение, кто захочет вернуться в хлев прошлого. Наоборот, удаление из Авариса воспринимается как наказание или же как подвиг. Бакенсети выказал чрезвычайные способности во время обучения, его неразумно было использовать на малой административной службе внутри города или в качестве посла, или генерала. Место одного из важнейших номархов должно было стать его подвигом во имя великого отечества. Нас связывали особые отношения.
Апоп внимательно посмотрел на мальчика. Тот никак не отреагировал на эти именно слова.
– Настолько особые, что расставание разрывало нам сердца. Я в то время еще не был царем, но лишь «царским братом», в моем ведении были все Рехи-Хет Авариса, все художественные мастерские и промыслы. Я мечтал о том, чтобы Бакенсети не услали слишком далеко, и просил об этом. На решение совета повлиять нельзя, но воля истинного чувства у нас учитывается. Бакенсети отправили в Мемфис, так что мы могли встречаться довольно часто. Я навещал его, он наведывался в столицу. Кстати, о том, насколько уважаются в Аварисе чувства человека, можно видеть хотя бы по Тнефахту, отлично тебе известному. Он учился вместе с Бакенсети и был предан ему, но в силу болезненной своей тучности не мог рассчитывать на многое в этой дружбе. Ценя эту привязанность, как и всякую искреннюю привязанность, Тнефахта сделали визирем в Мемфисе, и он доказал, что его оценили правильно.
– Он предал отца… князя. Он поклонился двойнику.
– По моему приказу. Мы дойдем еще до этого. Слушай же дальше. Будучи истинным сыном Авариса, Бакенсети не мог быть настоящим правителем египетского города. Настоящий правитель должен иметь жену и детей, иначе его власть не признает народ, обзовет его «нечистым», отринет душой, и никакая конница тут не поможет. И вот тогда из числа здоровых и сообразительных малышей, что находились в воспитательном доме, выбрали тебя. Просто по жребию, наугад. Так ты стал сыном князя Бакенсети. В том возрасте, когда ребенок еще не смыслит и не помнит себя.
Апоп обдуманно замер, ожидая здесь вопроса, и получил его:
– А моя мать?
– Ты правильно спрашиваешь. Аа-мес никакая тебе не мать, конечно. Она одна из дочерей великого гарема и служит Аварису так же, как и прочие его дети. Ее назначили твоей матерью и женой Бакенсети, хотя она не была ни то ни другое. Ты рос, Аа-мес исправно исполняла свою обязанность. По традиции таким женам дозволяются небольшие тайные приключения, но она была целомудренна, как жрица, почти десять лет содержала себя в полной чистоте, что не могло не отравить ее разума. Это волновало тех, кто наблюдал за таким положением, но тут уж ничего нельзя было поделать. Встреча с Рехом, ночным заместителем князя, превратила ее в коварное и опасное существо, обуреваемое самыми фантастическими планами. Об этом догадались слишком поздно. Она задумала…
– Тнефахт рассказал мне.
Квадратная голова несколько раз согласно кивнула:
– Ты, конечно, поинтересуешься, для чего нужны такие заместители, как Рех.
– Тнефахт сказал мне, что есть глупое поверье в египетском народе: пока правитель плодоносен, то и царство устойчиво.
Апоп опять кивнул:
– Да, до некоторой степени приходится все же считаться с обычаями страны, которой, кажется, овладел полностью. Народ может дать разбить свою армию, стерпеть осквернение храмов, но сберечь в целости свои самые нелепые заблуждения.
Избавленный от необходимости произносить в этом месте все разъяснение полностью, Апоп остановился, мысленно высматривая дорогу, по которой пустить свой рассказ дальше.
Мериптах спросил так, словно не слушал предыдущего объяснения:
– А моя мать?
– Я же сказал. А, ты хочешь знать, кто твоя настоящая мать? Это никому не ведомо. Она где-то там. В гареме. Среди сотен других. Была когда-то. В дни, годные к зачатию, к каждой женщине входит много мужчин, чтобы осталось неизвестным, кто отец ребенка. Кроме того, когда женщина рожает, то ребенка у нее сразу забирают. В воспитательном доме ей дают кормить совсем чужое дитя, для освобождения от молока. А у младенца, как ты сам понимаешь, совсем уж нет никакой возможности запомнить свою родительницу. Неизвестно даже, жива ли она, женщина, родившая тебя. Поэтому можно смело утверждать – уже никто и никогда тебе не откроет ее имени. Единственный человек, знавший его, погиб не так давно в Фивах.
Апоп снова переменил позу:
– Ты не хочешь спросить, кто это?
Мериптах тяжело, не по-детски вздохнул:
– Я знаю кто.
– Верю. Мне говорили, что ты чрезвычайно сообразителен.
– Его убили за то, что он знал имя моей матери?
– Это было одно из его прегрешений, но не главное.
– Какое же было главное?
Теперь вздохнул царь:
– Он узнал, кто он по отношению к тебе.
– И кто же?
– Он твой отец. Настоящий отец. По крови.
Рот мальчика медленно и широко открылся.
– Мегила мой отец?!
– Да.
– И его за это убили?
– Насколько я знаю, его казнили за обвинение в мужеложстве. Сказать по правде, я оценил издевательскую изобретательность этого замысла. Яхмос явно превзошел мои ожидания. Я всегда считал его злом меньшим, чем Аменемхет, но, возможно, ошибался.
– Но при чем здесь мужеложство?
Апоп усмехнулся:
– В данном случае ни при чем. В этом и издевательство. Исхитриться применить этот закон в случае, когда преступления такого ни за что быть не могло, для этого нужен ловкий ум.
Мериптаха не интересовал этот извив темы, он ловил отбившуюся мысль. Тер одной ладонью колено, другой висок.
– Мегила мой отец. Отец?
– Он преступник. Его преступление в том, что он возмечтал об отцовстве, в том, что принял меры к его установлению, и в том, что попытался им воспользоваться. Для каких целей? Он решил выкрасть тебя и скрыться там, где воля Авариса не могла бы его настичь. Но мир так устроен, что нет в нем мест, свободных от влияния всякой воли. Нельзя просто отойти в сторону, можно только перейти на сторону врага. В данном случае злейшего нашего врага – Аменемхета. Мегила собрался подрубить тот главный столб, что подпирает своды великого замысла. И это мой «брат», человек, стоявший к трону близко как никто. Это гнетет меня более всего.
Мальчик сидел, глядя в сторону. Нельзя было понять, слушает ли он вообще. Апоп помолчал и продолжил менее напряженным голосом:
– Я примерно представляю, как это произошло. Я размышлял и, кажется, понял. Состоя еще в положении «царского друга», Мегила исполнял поручения особого рода – добывал женщин для великого гарема. Он бывал в самых разных странах и увозил лучших дочерей тамошних племен. Иногда крал, иногда покупал у разорившихся отцов…
– Знаю, знаю, – вдруг очнулся Мериптах, – иногда женился.
– Он и это успел рассказать тебе?
– Мы с ним не разговаривали. Ни разу.
– Откуда же ты… Кто-то другой тебе поведал об этих секретах?
– Я ни с кем… – начал мальчик и остановился в явном смущении.
Тень сомнения пробежала по векам царя.
– Про Мегилу ты, пожалуй, говоришь правду. Первое, что он должен был бы сделать, заговорив с тобой, это объявить свое отцовство. Значит, не заговорил. Но как же вы не разговаривали, если ты все время был при нем?
– Это потом стало понятно, что я был при нем, но сам я находился в беспамятстве после укуса.
Апоп медленно махнул короткопалой кистью. Напоминание об укусе его успокоило. Мальчик был не в себе и сам не знает, что с ним происходило.
– Итак, я закончу про Мегилу. Думаю, здесь вот что. Путь от отчего дома до гарема бывает иногда очень долог, иногда занимает месяцы. Сопровождая одну из царевен или царских племянниц, тогда еще довольно молодой человек уступил домогательствам своей воспалившейся чувствами «жены» и поступил с ней, как поступает обычный муж. Просто, чтобы развеять ее недоумения по поводу происходящего. Раз брак заключен по всем правилам, отчего же они не спят вместе?! Его «жена» понесла, Мегила забыл об этом случае и забыл бы навсегда, если бы с годами не завелся в нем червь недовольства. Так бывает иногда с людьми, достигшими в жизни всего. Возвысившись в этом мире, они чувствуют, что сам мир начинает их тяготить. Разъедает душу тоска, и грызет душу сомнение. Им кажется, что если они вырвутся вон из башни своей великой судьбы, то обретут взамен счастье. И они начинают тайно ото всех искать пути бегства. Тут недостаточно просто уехать и скрыться в дальних городах или на пустынных островах. Им надо вырвать из себя самый корень царства, что их окружает, питает, проникает и возносит. А корень – отцовство. Вернее, наоборот. Вернее… Он захотел продолжения своего рода, в ущерб и противопоставление более великому роду, единому роду всего Авариса. Если бы он открыл свою тоску, я объяснил бы ему, что это падение духа и отступление разума. Путь назад от уже достигнутых вершин. Но сомневающийся не откровенен. Такие случаи бывали и раньше. Чаще всего отступник просто заводит на стороне женщину и плодит от нее обыкновенных ублюдков. Прячется, гибнет, порой приходит с повинной. Но Мегила – случай небывалый. Никогда еще не поражался злым сомнением человек, стоящий прямо у кормила и выделяющийся даже среди стоящих там. В случае моей внезапной смерти он вполне бы мог занять мое место.