[245]. Рассуждения Мэхэна сформировала убежденность кайзера в том, что будущее Германии «связано с водой». Как пишет историк Джонатан Стейнберг, «для кайзера море и флот были символами величия Британской империи, величия, которым он восхищался и которому завидовал»[246]. Флот, способный соперничать с британским, не просто позволил бы Германии наконец-то обрести статус мировой державы, но и покончил бы с унизительной уязвимостью страны и необходимостью мириться с британским превосходством.
Кайзер ощутил, образно выражаясь, тяжелую руку Великобритании на своем плече, когда направил провокационную телеграмму вождям буров на юге Африки в 1896 году, намекая, что готов оказать им поддержку против британцев. Лондон, разумеется, возмутился. Как заявил высокопоставленный представитель МИД Великобритании послу Германии, любое вмешательство немцев обернется войной и «морской блокадой Гамбурга и Бремена». Кроме того, этот чиновник добавил, что «задача по прекращению немецкой торговли в открытом море будет детской забавой для английского флота»[247]. Увы, сей непреложный факт было трудно игнорировать. У Германии насчитывалось вполовину меньше линейных кораблей, чем у Великобритании. Как могла притязать Германия на глобальную роль в мировой политике, если британский флот легко мог принудить ее к подчинению? Венесуэльский пограничный кризис 1895–1896 годов с участием Вашингтона и Лондона лишь укрепил желание кайзера; как говорил он сам: «Только когда мы поднесем бронированный кулак к его лицу, британский лев попятится, как случилось недавно из-за угроз Америки»[248].
Создавать этот бронированный кулак Вильгельм в 1897 году поручил Альфреду Тирпицу, назначенному главой военно-морского министерства. Тирпиц сказал кайзеру, что Германии, дабы она присоединилась к Америке, России и Великобритании в качестве четвертой мировой державы, необходим мощный военно-морской флот. Он предупреждал, что «нагонять упущенное будет для нас вопросом жизни и смерти»[249]. Маргарет Макмиллан характеризует Тирпица как «социал-дарвиниста с детерминированным взглядом на историю как на череду схваток за выживание. Германия стремилась расширяться, а Великобритания, доминирующая сила, не желала этого допускать»[250]. Тирпиц прозорливо сравнивал такое противостояние с конкуренцией в бизнесе: «Старая и сильная фирма неизбежно норовит задушить новую и крепнущую, пока не станет слишком поздно». После войны он уточнил, что именно здесь крылась «причина англо-германского конфликта»[251].
На публике Тирпиц неустанно повторял, что Германии необходимо наращивать флот, чтобы защищать немецкую торговлю[252], но в частных беседах они с кайзером откровенно признавали, что главной целью нового германского флота должно стать низвержение британского господства на море. В первом «министерском» меморандуме в июне 1897 года (в том самом месяце, на который пришелся триумфальный юбилей правления королевы Великобритании) Тирпиц писал, что «наиболее опасным противником в настоящее время является Англия. Также это враг, против которого следует срочно принять определенные меры и использовать морскую силу как фактор политической борьбы»[253].
Конечная цель Тирпица заключалась в том, чтобы германский флот «сравнялся в силе с британским»[254]. Но, сознавая, что для создания такого флота потребуется время, он утверждал, что даже малый флот может оказаться решающим «фактором политической борьбы». Великобритания с ее растянутыми коммуникациями и флотом, действующим по всему миру, будет держать в уме возможность нападения Германии на прибрежные английские города и потому станет относиться к Германии с большим уважением[255]. Более того, согласно, если цитировать Тирпица, «теории риска», то, когда германский флот сделается достаточно мощным и начнет грозить Королевскому флоту, так что тот окажется уязвимым перед нападением других великих держав, англичане впредь будут воздерживаться от агрессии против Германии. Основной посыл этой стратегии был изложен в пояснительных документах к второму морскому закону[256]: «Германии необходим настолько мощный флот, чтобы даже для противника с превосходящей морской силой война против нее была связана с опасностью поставить под угрозу свое положение в мире». Понимая, что промежуток между наращиванием военного флота Германии и той датой, когда этот флот сможет отразить атаку британцев, будет «опасной зоной»[257][258], Бюлов советовал «действовать осторожно, как гусеница, которая еще не превратилась в бабочку»[259].
Германии надлежит делать все возможное, чтобы избегать схватки с британцами, пока ее флот не станет достаточно сильным. И нет никакого смысла заключать то или иное соглашение о безопасности, пока новый флот не принудит Великобританию признать новый статус Германии. Между тем, как рассчитывал Бюлов, сама Британия облегчит задачу Германии, ввязавшись в войну с Россией, и позволит Германии благополучно нарастить свою экономическую и морскую мощь. В итоге же, когда немецкая морская сила станет данностью, Великобритании придется смириться с новой реальностью[260].
Тирпиц пообещал кайзеру, что многочисленный флот линкоров воспламенит немецкий патриотизм и обеспечит единство немцев. Он умело манипулировал общественным мнением, добиваясь поддержки своей военно-морской программы, и лоббировал ее в рейхстаге. Первый морской закон, принятый в 1898 году, предусматривал закладку девятнадцати линкоров. Кайзер был в восторге и охотно согласился, когда на следующий год Тирпиц рекомендовал ускорить программу строительства флота, нарисовав перед правителем соблазнительную перспективу: мол, Великобритания «лишится всякого желания нападать на нас и в результате уступит вашему величеству господство на море… для проведения должной политики за рубежами страны». Второй морской закон был подписан в 1900 году, и количество линкоров будущего флота выросло до тридцати восьми, то есть удвоилось[261].
Когда в июне 1908 года король Эдуард VII посетил Кильскую регату в Германии, племянник устроил для него ужин в Императорском яхт-клубе. Тирпиц предпринимал попытки замаскировать германские амбиции, но кайзер Вильгельм с удовольствием демонстрировал дяде возросшую мощь своего флота. Кораблестроительная программа Германии явно ориентировалась на создание флота, способного соперничать с британским. За ужином кайзер произнес следующий тост: «Мальчиком мне разрешили побывать в Портсмуте и Плимуте… Я восхищался красотой английских кораблей в этих двух великолепных гаванях. Затем во мне пробудилось желание построить когда-нибудь такие же корабли, и, когда вырос, я решил обзавестись столь же прекрасным военно-морским флотом, как англичане»[262]. Через месяц после этой демонстрации в Киле Великобритания составила первый официальный план на случай войны с Германией[263].
Уже в 1900 году британское Адмиралтейство признало, что Германия за несколько лет обгонит Россию и станет третьей по величине морской силой в мире (после Великобритании и Франции). Адмиралтейство заключило, что Лондону следует пересмотреть свой «двухдержавный стандарт» и задуматься о нахождении в Северном море такого британского флота, который будет в состоянии сдержать германские амбиции[264].
В 1902 году, ссылаясь на немецкий морской закон двухлетней давности, первый лорд Адмиралтейства сообщил кабинету министров: «Я уверен, что огромный новый немецкий флот создается ради войны с нами»[265]. В том же году директор военно-морской разведки пришел к выводу, что Великобритании придется «вновь сражаться за господство в Северном море, как это было в войнах с голландцами в семнадцатом столетии». Пускай кое-кто в Великобритании и Германии какое-то время верил Тирпицу, утверждавшему, будто сильный флот необходим Германии для защиты своей торговли, многие сомневались в обоснованности таких заявлений. Как отмечает Пол Кеннеди, когда реальность была осознана и в Лондоне поняли, что истинной целью германского флота является сама Великобритания, «англо-германские отношения резко обострились – до той степени, когда их было уже не исправить»[266].
Обострение англо-германских отношений совпало по времени с радикальными изменениями динамики власти в Европе и за ее пределами, а также с переоценкой Великобританией своего положения в мире[267]. Рост могущества ряда новых соперников постепенно заставил Великобританию признать, что она больше не в состоянии притязать на общемировое господство. Американский, японский, русский и многие другие флоты увеличивались в численности, а наращивание флота Германии происходило всего в нескольких сотнях морских миль от британского побережья[268]