. Адмиралтейство молчаливо уступило морское доминирование в Западном полушарии Соединенным Штатам Америки, а в 1902 году Великобритания покончила со своей «великолепной изоляцией»[269] и заключила оборонительный союз с Японией, что позволило оттянуть часть кораблей Королевского флота на Дальний Восток.
Направленный в первую очередь против России, англо-японский альянс также устранял всякую необходимость договариваться с Германией по поводу Китая и сулил перспективы расширения сотрудничества с Францией. Великобритания и Франция наблюдали, как Япония и Россия движутся к войне, и не хотели сражаться друг с другом, будучи втянутыми в конфликт собственными союзниками[270][271]. Более того, они усмотрели возможность уладить давние взаимные обиды и в 1904 году подписали «сердечное согласие» (l’Entente cordiale)[272], разрешавшее затянувшиеся колониальные споры. О союзном договоре речи пока не шло, но Берлин расценил данное соглашение как угрозу его дипломатической позиции. Немцы предприняли неразумную попытку рассорить Великобританию и Францию, устроив провокацию в Марокко[273]. Неудивительно, что эта история лишь теснее сблизила Лондон с Парижем.
Между тем на Дальнем Востоке Япония одолела Россию к 1905 году в соперничестве за Маньчжурию и Корею. Потопление большей части русского флота означало, что Германия теперь занимает твердое третье место в списке морских держав мира после Великобритании и Франции. Поначалу поражение России было воспринято как хорошая новость, ибо отныне Москва представляла собой меньшую угрозу для интересов Лондона. Но отсюда также вытекало, что Россия некоторое время не сможет быть эффективным союзником Франции против Германии. Словом, возникла реальная перспектива того, что Германия сможет нарушить баланс сил в Европе[274][275].
Лондон искал ответа на вопрос, позволить ли Берлину «переписать» европейский порядок или отстаивать статус-кво. Интересы национальной безопасности диктовали выбор второго варианта. Эйр Кроу характеризовал роль Великобритании в поддержании баланса сил (то есть в недопущении того, чтобы какое-либо государство доминировало на европейском континенте) как фактический «закон природы». Высокопоставленный британский военный планировщик предупреждал: «Нет сомнений в том, что в обозримом будущем начнется титаническая борьба между Германией и Европой за господство»[276]. Великобритания стала предпринимать некоторые меры, дабы обеспечить благоприятный для себя исход этой борьбы. Договор о создании Антанты не обязывал британцев защищать Францию, но в 1905–1906 годах Лондон и Париж провели секретные военные переговоры. В 1907 году Великобритания предпочла забыть о колониальных раздорах и подписала конвенцию с Россией, тем самым сформировав трехсторонний пакт с франко-русским альянсом (так называемая Тройственная Антанта)[277].
Если коротко, после Русско-японской войны Великобритания сосредоточилась на том факте, что набирающаяся сил Германия способна стать европейским гегемоном. Если та будет доминировать на континенте, она сможет мобилизовать достаточно ресурсов для оспаривания британского первенства на море и Великобритания окажется уязвимой перед вторжением. Как сказал король Эдуард в 1909 году, если Британия предпочтет умыть руки и устраниться из борьбы, «Германии не составит труда сокрушить своих врагов одного за другим, пока мы будем взирать со стороны, а затем, вероятно, напасть на нас»[278][279].
Берлин извлек из Русско-японской войны другие уроки. В превентивном ударе японцев по русскому флоту в Порт-Артуре, этом предвестии Пёрл-Харбора, случившегося четыре десятилетия спустя, немцы увидели модель британского нападения на собственный флот Северного моря в Киле. Они неоднократно изучали внезапную английскую атаку на Копенгаген в 1807 году, когда датский флот был потоплен прежде, чем на него наложил руку Наполеон. Как отмечает историк Джонатан Стейнберг, кайзер «безоглядно верил» в возможность такого нападения. Действительно, в конце 1904 года германскому послу в Великобритании пришлось лично заверять Вильгельма, что англичане не собираются нападать. В начале 1907 года, когда в Киле распространились слухи о том, что англичане вот-вот нагрянут, перепуганные родители поспешили забрать детей из школ. Надо отметить, что эти страхи не были совсем уж необоснованными. Перефразируя Генри Киссинджера, скажу, что даже у параноиков есть враги[280]. Новый первый морской лорд, адмирал Джон «Джеки» Фишер, назначенный на высший флотский командный пост в октябре 1904 года, и вправду советовал Королевскому флоту устроить немцам «новый Копенгаген». Когда он впервые поведал об этом королю Эдуарду в конце 1904 года, монарх отреагировал так: «Боже мой, Фишер, вы, верно, спятили!» Но когда адмирал вновь изложил эту идею четыре года спустя, король внимательно его выслушал. Фишер считал, что сдерживание противника воинственными заявлениями есть наилучший способ избежать войны – а правители Германии усмотрели в британской риторике более чем достаточную причину удвоить вложения в морскую силу.
По иронии судьбы, глава военного флота Германии также виноват в том, что допустил фундаментальную ошибку при оценке последствий для противоположной стороны. Тирпиц полагал, что Великобритания не заметит наращивания немецких сил в Северном море, и думал, что Лондон не сумеет перестроиться дипломатически на нейтрализацию прочих противников и на то, чтобы избежать конфликта с Германией. Оба предположения оказались ошибочными[281][282]. Тирпиц также считал, что Великобритания не сможет сосредоточить свой флот против Германии и не захочет тратить средства в тех размерах, какие потребуются для соответствия немецкой программе кораблестроения. Здесь он тоже, фигурально говоря, дал маху[283].
Вопреки мнению немцев, англичане сделали все, чего от них не ждали, и даже больше. Фишер осуществил реорганизацию Королевского флота с учетом предполагаемого противостояния с Германией. В 1906 году он писал королю Эдуарду: «Наш единственный вероятный враг – это Германия. Она держит весь свой флот в готовности в нескольких часах хода от Англии, поэтому нам нужно иметь флот в два раза сильнее в нескольких часах хода от Германии»[284]. Дипломатические договоренности с Францией, Японией и (в меньшей степени) Соединенными Штатами Америки означали, что Фишер мог уверенно заниматься перераспределением британских морских сил, выделив 75 процентов линкоров для противодействия германскому флоту[285].
В своем меморандуме 1907 года Кроу утверждал, что голословное требование прекратить морскую экспансию лишь понудит Берлин ускорить строительство новых кораблей. Немцы понимают всего один язык: язык действий. Нужно продемонстрировать свою решимость и показать Германии всю бессмысленность затеянной ими кораблестроительной программы. Эти мысли явно пришлись по душе королю Эдуарду, который однажды обронил в адрес своего племянника: «Вилли у нас задира, а большинство задир на самом деле отъявленные трусы»[286].
Англичане не просто увеличивали численность своего флота: Фишер одобрил введение в строй нового класса боевых кораблей – дредноутов. Первый спущенный на воду (1906)«Дредноут» был быстрее, крупнее и бронированнее всех своих предшественников, а двенадцатидюймовые орудия обеспечивали ему удвоенную огневую мощь на поражавшей воображение дистанции[287]. Теперь всем остальным государствам пришлось строить собственные дредноуты, если они желали оставаться конкурентоспособными. Тирпиц узнал о новой корабельной программе Великобритании в начале 1905 года. К осени того года он представил рейхстагу новое дополнение к бюджету, предусматривавшее увеличение военно-морских расходов на 35 процентов от закона 1900 года и строительство двух дредноутов в год. Кроме того, началась дорогостоящая подготовка к расширению Кильского канала, дабы немецкие дредноуты могли быстро перемещаться из Балтийского моря в планируемое «боевое пространство» в Северном море[288].
Орлиный взор Фишера отмечал вехи на пути к конфликту[289]. В 1911 году он предсказывал, что война с Германией начнется по завершении реконструкции Кильского канала. Более того, он предполагал внезапное нападение немцев, возможно, в трехдневный праздничный уик-энд. По его прогнозу, «битва Армагеддона» должна была состояться 21 октября 1914 года. (На самом же деле Великая война началась двумя месяцами ранее – в августе 1914 года, в праздничные выходные, через месяц после завершения реконструкции канала.)[290]
«Морская гонка» стала ускоряться под воздействием общественного мнения и нараставшего беспокойства в обеих странах. Немцы приняли дополнения к бюджету, увеличив размеры и темпы строительства флота. Как правило, эти дополнения оказывались реакцией на британские инициативы, например появление дредноутов, или на явные и мнимые унижения на международной арене: поправки в бюджет вносились в 1906 году, после Танжерского кризиса