[475]. Печально знаменитый пекинский смог порой становился настолько густым и ядовитым, что правительству приходилось закрывать угольные шахты и заводы на время проведения таких событий, как Олимпиада или саммит G-20. Некоторые реки просто переполнены промышленными отходами, а в Вэньчжоу река и вовсе вспыхнула в 2014 году. По оценкам Всемирного банка, становящаяся все более непригодной для жизни окружающая среда обходится Китаю в несколько процентов ВВП ежегодно[476]. Чтобы справиться с этими проблемами, Китай приступил к реализации, как сказано в докладе Национального совета по защите природных ресурсов, «самого экологического пятилетнего плана в истории»: шестнадцать из тридцати трех обозначенных в нем целей затрагивают окружающую среду, и все эти пункты обязательны к исполнению[477].
МВФ характеризует корпоративный долг, в настоящее время составляющий 145 процентов от ВВП, как «ключевое условие стабильного развития китайской экономики»[478]. Но часть этого долга может взять на себя правительство, у которого коэффициент задолженности значительно ниже 17 процентов от ВВП[479]. Еще Китай медленно и осторожно движется к свободной конвертации своей валюты, мало-помалу ослабляя ограничения на перемещение капиталов. В то же время страна стремится избегать тех опасностей, которые рисуются ряду китайских специалистов этаким «развеселым» казино в западном стиле, когда глобальная финансовая система начинает оказывать чрезмерное влияние на национальную экономическую политику.
Многие западные аналитики также обращают внимание на последствия безжалостной политики «одна семья – один ребенок», введенной Дэн Сяопином в 1980 году. Хотя эта политика позволила добиться поставленной цели, то есть вырвать полтора миллиарда человек из крайней нищеты за одно поколение, она породила серьезную демографическую проблему. (Си, к слову, отменил эту политику в 2015 году.) Впрочем, число новых рабочих рук будет увеличиваться до 2041 года. Если учесть, что еще 300 миллионов китайцев переселятся из бедных сельских районов в новые города, а сроки «продуктивной» жизни вырастут, Пекин располагает временем для осмысления и смягчения указанного риска[480].
Ввиду масштабов и амбициозности планов Си большинство западных экономистов и многие инвесторы склонны проявлять осторожность. Правда, немало этих экономистов и инвесторов оказалось в убытке вследствие игры против Китая в последние три десятка лет. Как сказал бывший председатель Совета экономических консультантов при президенте Рейгане Мартин Фельдштейн, «не всякая политика должна приносить позитивные результаты… Если успешным будет достаточное их количество, рост на 6,5 процента ежегодно в следующие несколько лет не выглядит невозможным»[481].
Внутренние реформы сопровождаются столь же радикальным изменением роли Китая в мировой экономике. В 2013 году Си объявил о начале многолетнего и чрезвычайно дорогостоящего инфраструктурного проекта под названием «Один пояс, один путь» (One Belt, One Road; OBOR). Проект предусматривает создание транспортно-технологической сети, охватывающей Евразию и почти все страны у побережья Индийского океана. Предполагается эффективно перенаправить за счет проекта часть избыточной промышленной мощности Китая и обеспечить «подушку безопасности» для строительной, сталелитейной и цементной индустрий, которые в последние годы просели вследствие того, что страна завершила многие приоритетные инфраструктурные программы. Запланированный масштаб поражает. Коридор шоссе, железных дорог и трубопроводов протяженностью 1800 миль и стоимостью 46 миллиардов долларов проляжет через Пакистан до плотин и оловянных рудников Мьянмы и достигнет новой военно-морской базы в Джибути на Африканском Роге. Китай движется темпами, которых перечисленные страны никогда не знали.
Но OBOR представляет собой нечто гораздо большее, нежели простое перенаправление избыточных производственных мощностей. Исходный Шелковый путь стимулировал не только торговлю, но и геополитическую конкуренцию (в том числе «великую игру» девятнадцатого столетия, которая столкнула Великобританию с Россией в борьбе за Центральную Азию), а OBOR позволит Китаю проецировать свою власть сразу на несколько континентов. Обещание интегрировать страны Евразии в рамках проекта отражает видение, в котором баланс геостратегической власти перетекает в Азию. Здесь можно усмотреть сходство с притязаниями, которые выдвигал столетие назад Хэлфорд Макиндер, основоположник геополитики. В 1919 году он назвал Евразию «Всемирным островом» и сформулировал знаменитый принцип: «Кто управляет Мировым островом, тот повелевает миром»[482]. К 2030 году, если текущие цели КНР будут реализованы, концепция Макиндера впервые может воплотиться в реальность. Высокоскоростные железные дороги OBOR сократят время для перевозки грузов из Роттердама в Пекин с месяца до двух дней. Пожалуй, видение Макиндера способно даже опровергнуть утверждение Мэхэна о приоритете морской силы – которое более столетия определяло стратегическое мышление (как мы видели в главах 4 и 5).
Когда доминирующий китайский экономический рынок и его физическая инфраструктура объединят соседей КНР в обширную область совместного процветания, положение Соединенных Штатов Америки, которые после Второй мировой войны сделались здесь безусловным лидером, окажется под угрозой. На вопрос о том, какое послание сегодняшний Китай адресует США, китайский коллега ответил: «Отступите». А его товарищ предложил еще более откровенный совет: «Посторонитесь».
Воспринимая ход истории реалистически, китайские лидеры признают, что роль, которую США играли в регионе после Второй мировой войны, выступая гарантом региональной стабильности и безопасности, была необходима для развития Азии в целом и самого Китая в частности. Но теперь они считают, что волна, принесшая, так сказать, США в Азию, уже схлынула и Америка должна уйти. Великобритания утратила свое влияние в Западном полушарии в начале двадцатого столетия, и та же участь уготована Америке в Азии, поскольку историческая сверхдержава региона стремится занять подобающее ей место. Как сказал Си на встрече руководителей евразийских стран в 2014 году: «В конечном счете именно азиатские народы должны управлять делами Азии, решать азиатские проблемы и обеспечивать безопасность Азии»[483].
Попытки убедить Соединенные Штаты Америки смириться с новой реальностью в последнее время все чаще предпринимаются в Южно-Китайском море. Тут, в бассейне, приблизительно равном по площади Карибскому морю, пролегают морские границы Китая, Тайваня и шести стран Юго-Восточной Азии; кроме того, в этом море находятся несколько сотен островов, рифов и прочих географических объектов, многие из которых скрываются под водой в прилив. В середине двадцатого столетия, пока Китай был сосредоточен на своих домашних делах, другие страны начали притязать на острова Южно-Китайского моря и приступили к реализации строительных проектов. Например, в 1956 году Тайвань занял Иту-Абу, самый крупный из островов Спратли, и высадил туда сотни солдат[484]. В сентябре 1973 года Южный Вьетнам официально аннексировал десять островов Спратли и развернул там сотни военнослужащих для защиты своих интересов[485].
Опасаясь захватнических действий соседей, Китай в 1974 году оккупировал острова, наиболее близкие к китайским границам – Парасельские, – отняв их у Вьетнама[486]. В 2012 году Китай установил контроль над отмелью Скарборо, которая ранее принадлежала Филиппинам. С тех пор китайские требования лишь возрастали, свелись в итоге к притязаниям на исключительное владение водами Южно-Китайского моря, а на китайских картах появилась так называемая «девятипунктирная линия»[487], которая присоединяла к Китаю 90 процентов морской акватории. Если другие примут эти условия, то, по словам соседних стран, на картах появится «Южно-Китайское озеро».
Китай также затеял ряд крупных строительных проектов на морских объектах, построив форпосты на семи островах архипелага Спратли. К июню 2015 года Китай присвоил более 2900 акров суши посреди моря – сравните с 80 акрами Вьетнама, 70 акрами Малайзии, 14 акрами Филиппин и 8,65 акра Тайваня. В рамках этой программы Китай строит порты, аэродромы, радиолокационные станции, маяки и объекты инфраструктуры[488][489], расширяя зону охвата боевых кораблей и самолетов; эти постройки позволяют Пекину накрыть регион плотной сетью устройств радиолокации и наблюдения.
Пентагон не сомневается в том, каковы побуждения КНР, стоящие за этими действиями. Как отмечается в недавнем докладе министерства обороны США, «освоение суши и активное строительство обеспечат Китаю возможность размещения крупнотоннажных кораблей на форпостах, тем самым гарантируя усиление китайского морского присутствия в Южно-Китайском море, а потенциал применения самолетов – и использования аэродромов на островах в качестве дополнительных полос для приема машин с авианосцев, позволит Китаю проводить масштабные военные операции в этом районе и задействовать авианосцы»[490].
Более отдаленная цель Китая видится столь же отчетливо. Многие десятилетия КНР выражала недовольство проникновением американских шпионских кораблей в воды близ ее границ. Китай утверждает, что в соответствии с Конвенцией ООН по морскому праву Соединенные Штаты Америки должны запрашивать разрешение на действия в исключительной экономической зоне Китая, которая простирается на две сотни морских миль от берега. США отвергают эти претензии. Строительство радиолокационных станций на островах Южно-Китайского моря, а также появление взлетно-посадочных полос и портов облегчит выполнение задачи по отслеживанию (и преследованию) американских кораблей-наблюдателей. Способность проецировать власть на морскую акваторию также принесет Китаю дополнительную долю в торговой прибыли – ведь товарооборот в Южно-Китайском море оценивается в 5,3 триллиона долларов ежегодно