Кто мы? Каково наше законное место в мире? Что лежит в основе порядка – как внутри нашего общества, так и в отношениях с другими народами? Краткие ответы на столь важные вопросы рискуют оказаться карикатурами, но даже они отражают фундаментальные различия между Америкой и Китаем. Ничуть не связанные со структурным стрессом ловушки Фукидида, эти контрасты, а в некоторых случаях и прямые противоположности заметно осложняют отношения между США и Китаем.
Несмотря на многочисленные отличия, Соединенные Штаты Америки и Китай схожи по меньшей мере в одном: обе страны наделены, если угодно, комплексом экстремального превосходства. Каждая мнит себя исключительной, считает, что выше нее никого нет и быть не может. Слова Мохаммеда Али «я лучше всех» прекрасно передают американское мировосприятие, а мнение Китая о себе самом как об уникальной «прослойке» между людьми и небом представляется еще более нескромным. Столкновение этих двух номеров один обернется болезненными корректировками мироощущения. Будет ли труднее китайцам рационализировать космологию, в которой есть два «солнца», чем американцам согласиться с тем, что они должны сосуществовать с другой, возможно, превосходящей их собственную сверхдержавой? Ли Куан Ю сомневался в способности Америки приспособиться к новой реальности: «Америке будет крайне сложно признать, что ее способна лишить лидерства не то чтобы в мире, а всего-навсего в западной части Тихого океана азиатская страна, долго унижаемая и презираемая как клонящаяся к упадку, слабая, коррумпированная и недееспособная. Ощущение культурного превосходства, присущее американцам, сделает эту задачу еще более трудной»[535].
В некоторых отношениях китайская концепция исключительности даже шире американской. «Империя считала себя центром цивилизованной вселенной, – объясняет исследователь Гарри Гелбер. – Китайские ученые-бюрократы не думали ни о Китае, ни о китайской цивилизации в современном смысле этих слов. Для них всегда существовал народ ханьцев – и прочие, которых полагали варварами. Все, кого не признавали цивилизованным, по определению относились к варварам»[536]. Китайцы, отмечает Кевин Радд, гордятся своей стойкостью и цивилизационными достижениями, и эта исключительность определяет их образ мышления, «порождая проникнутое самоуважением направление философской мысли»[537].
Таблица 3. Америка и Китай: столкновение культур
Американцы тоже почитают свои цивилизационные достижения, особенно политические, с почти религиозным рвением. Революционная история страны вдохновила стремление к свободе, не имеющее себе равных во всем мире. Это стремление закреплено в ядре американского политического кредо, Декларации независимости, где провозглашается, что «все люди созданы равными» и «наделены своим Создателем рядом неотъемлемых прав». В Декларации указывается, что эти права включают «жизнь, свободу и стремление к счастью» и они не подвержены субъективному толкованию, но являются «неоспоримыми истинами». Пытаясь объяснить своим коллегам в палате лордов, что именно побудило к мятежу американских колонистов, Уильям Питт Старший[538] упомянул «дух независимости, воодушевляющий народ Америки… Для них это не ново, сей дух был и остается их основополагающим принципом. Они предпочтут жить в бедности, но свободными, золотым цепям и кабале богатства, погибнут, отстаивая свои права, как люди – как свободные люди». Великий американский социальный историк двадцатого столетия Ричард Хофштадтер сказал: «Такова наша судьба как нации – не иметь идеологии, но быть идеологией»[539][540].
Китай же придерживается первой заповеди Конфуция: «Знай свое место»[541]. Для китайцев порядок является главнейшей политической ценностью, а альтернативой порядку выступает хаос. Гармоничный порядок создается иерархией, в которой каждому члену общества отводится конкретное место, – и он его знает. В традиционном Китае император стоял на вершине иерархии и поддерживал порядок. Как поясняет Генри Киссинджер: «Китайский император был политическим правителем и метафизической концепцией… Император воспринимался как олицетворение великой гармонии всех великих и малых»[542]. Свобода, как ее понимают американцы, разрушает иерархию и вызывает хаос.
Эти философские различия между Китаем и США отражаются в свойственном каждой стране отношении к правительству. Американскую идею суммировал в своем памфлете «Здравый смысл», весьма популярном в годы американской революции, Томас Пейн. По словам Пейна, «в любой стране общество есть благословение небес, но правительство, даже наилучшее, является всего лишь необходимым злом, а наихудшее правительство попросту невыносимо»[543]. Вдохновляясь глубоким недоверием к власти, отцы-основатели Америки все же признавали, что обществу требуется правительство. В противном случае кто защитит граждан от внешней угрозы или покарает преступников, покусившихся на их права дома? Но им пришлось решать дилемму. Правительство, достаточно сильное для отправления своих основных функций, будет стремиться к тирании. Чтобы справиться с этой задачей, была разработана, как разъясняет Ричард Нойштадт, идея правительства «разделенных институтов, совокупно отправляющих власть»[544]. Такое разделение исходно подразумевало постоянную борьбу между исполнительной, законодательной и судебной ветвями власти, что было чревато проволочками, тупиками и даже прекращением работы правительства. Зато появлялась система сдержек и противовесов, препятствовавшая злоупотреблениям. Как красноречиво объяснил судья Луис Брандейс, цель заключалась в «не повышении эффективности, а в предотвращении произвола власти»[545].
Китайская концепция правительства и его роли в обществе отличается принципиально. История научила китайцев тому, что порядок первичен, а правительство необходимо для достижения порядка. Ли Куан Ю говорил: «История страны и история культуры показывают, что при наличии сильного центра (Пекин или Нанкин) страна живет в мире и процветает. Когда центр слабеет, провинции и округа подчиняются мелким вождям»[546]. Соответственно, такое сильное центральное правительство, в котором американцы видят необходимое зло, для китайцев выступает главным агентом поддержания порядка и обеспечения общественного блага дома и за рубежом.
Для американцев демократия – правление народа во имя народа и на благо народа – есть единственная законная форма правления. Она необходима для защиты прав граждан и позволяет обществу преуспевать. Как сказал Томас Джефферсон, «республиканство – единственная форма правления, которая не находится в вечной явной или тайной войне с правами человечества»[547]. Политическая легитимность любого правительства, по мнению американцев, достижима только с согласия управляемых.
Большинство китайцев с этим не согласится. Они верят, что политическая легитимность проистекает из деятельности. В своей провокационной лекции на TED-Talk[548] «История двух политических систем» шанхайский венчурный капиталист Эрик Ли ставит под сомнение предполагаемое превосходство демократии. Он рассказывает: «Меня спросили однажды – партия не участвует в выборах, так откуда берется легитимность? Я ответил – а как насчет компетентности?» Далее Ли напоминает своей аудитории: «Факты всем известны. В 1949 году, когда партия захватила власть, Китай погряз в гражданской войне, был расчленен иностранным агрессором, средняя продолжительность жизни в то время составляла сорок один год. Сегодня это вторая по величине экономика в мире, настоящая промышленная держава, а ее граждане становятся все богаче». Коротко говоря, результаты оправдывают однопартийное правление.
Америка изначально задумывалась как демократическая республика, тогда как Китай – что при императорах династии Цин, что при коммунистической партии – точнее всего охарактеризовать как отзывчивый авторитаризм. Конкурирующие концепции политической легитимности вызывали напряженность в американо-китайских отношениях. Процитирую краткое резюме Киссинджера: «Убежденность в том, что американские принципы универсальны, внесла элемент противоречивости в международную систему, поскольку отсюда следует, что правительства, которые их не придерживаются, не являются полностью легитимными»[549][550]. Киссинджер объясняет, как эти принципы, которые мы считаем само собой разумеющимися, предсказуемо порождают недовольство других народов, вынужденных мириться с тем, что они живут в «благой» политической системе, пронизанной американскими ценностями. Излишне говорить, что такая вот правота неприемлема для Китая.
Когда речь заходит о продвижении своих фундаментальных политических интересов на международной арене, США и Китай демонстрируют совершенно разные подходы. Американцы считают, что права человека и демократия суть универсальные устремления, для осуществления которых повсеместно необходим только пример Америки (а порой еще – империалистический тычок). По этой причине Хантингтон назвал Соединенные Штаты Америки «миссионерской нацией», которая руководствуется убеждением, что «не-западные народы должны перенять западные ценности демократии, свободного рынка, контролируемого правительства, прав человека, индивидуализма, господства права и затем должны воплотить все эти ценности в своих институтах»