Этот прагматический подход к международной политике, быть может, обеспечивает КНР преимущество перед Соединенными Штатами Америки, и наверняка такое преимущество гарантирует Китаю его упорное холистическое мировоззрение. Китайские планировщики считают, что все на свете взаимосвязано. В традиции Сунь-цзы контекст, в котором развивается стратегическая ситуация, имеет решающее значение, поскольку он определяет «ши» этой ситуации. Это слово невозможно однозначно перевести на западные языки, но наиболее точным вариантом будет «потенциальная энергия», «импульс», присущий любой ситуации в конкретный момент времени. Термин охватывает географию и ландшафт, погоду, баланс сил, внезапность, боевой дух и многие другие элементы. «Каждый фактор влияет на прочие, – объясняет Киссинджер, – порождая едва уловимые колебания импульса и обеспечивая относительное преимущество»[558][559]. Потому опытный стратег проводит большую часть времени в терпеливом наблюдении и «отслеживает изменения стратегического ландшафта», а действовать начинает, только когда они «находятся в оптимальном соответствии». Затем, когда «действие – движение спускового механизма арбалета»[560] (цитируя Сунь-цзы), он быстро наносит удар, устремляясь «вниз по склону» с импульсом, который кажется неудержимым, сокрушает своего противника как «точильным камнем разбиваешь яйцо». Для беспристрастного наблюдателя результат представляется неизбежным. Как пишет синолог Франсуа Жюльен, если действия мастера-стратега «предприняты в идеально выбранный момент, они даже не улавливаются: процесс, который ведет к победе, предопределен заблаговременно»[561][562]. Или снова вспомним Сунь-цзы: «Стратегическое преимущество в войне подобно круглому камню – валуну, который стремительно несется с горы высотой тысяча саженей»[563].
Для китайских стратегов война есть прежде всего психологическое и политическое состояние; сугубо военная кампания видится второстепенной задачей. В китайском мышлении восприятие противником фактов может быть столь же важным, как и сами факты. Создание и поддержание образа цивилизации, столь превосходящей прочие, что она является «центром вселенной», например, удерживает врагов от вызовов китайскому могуществу. Немалые размеры китайской экономики в сравнении с другими экономиками тоже играют определенную роль в подчинении соседей – к примеру, через разрешение или отказ торговать. Если психологическое сдерживание и экономические стимулы не принесли результат, варваров за пределами Китая можно стравить между собой в соперничестве, в котором проиграют все – кроме, разумеется, Китая. Разрушать силу и боевой дух врага, загонять того в тупик, откуда нет выхода, намного предпочтительнее победы на поле битвы.
Китайцы ищут победу не через генеральное сражение, а через инкрементальные шаги, направленные на постепенное улучшение собственного положения. Снова процитирую Киссинджера: «Китайские государственные деятели очень редко рискуют исходом конфликта в одиночном столкновении по типу все или ничего; им куда ближе сложные многолетние маневры. Там, где западная традиция восхваляет решающее столкновение и подчеркивает подвиг и героизм, китайцы превозносят тонкость действий, непрямые меры и терпеливое накопление относительного преимущества»[564]. В поучительной аналогии Дэвид Лай иллюстрирует китайский образ мышления, сопоставляя игру в шахматы с ее китайским эквивалентом вэйки (или, что встречается чаще, го). В шахматах игроки стремятся доминировать в центре доски и так побеждать соперника. В вэйки последнего пытаются окружить. Если шахматный мастер видит на пять или шесть ходов вперед, то мастер вэйки просчитывает двадцать или тридцать ходов. Принимая в расчет все измерения и широкий контекст взаимоотношений с противником, китайский стратег сопротивлялся соблазну поспешного нападения и, как правило, выжидает, одновременно обеспечивая себе дополнительные преимущества. «В западной традиции большое внимание уделяется применению силы, воинское искусство в значительной степени ограничено полями сражений, а способ сражений сводится к силе против силы, – объясняет Лай. – Философия го заключается в конкуренции за относительную выгоду, а не в стремлении к полному уничтожению сил противника». Лай мудро предупреждает: «Опасно играть в го, используя навыки шахматной игры. Легко можно поддаться чрезмерной агрессивности, растянуть свои силы и оставить без внимания уязвимые фигуры на поле сражения»[565].
Текущие американские дебаты относительно так называемого «конфликта серой зоны» (в России говорят – «гибридная война») протекают в явном неведении о тех тысячелетиях, на протяжении которых Китай совершенствовал свои не пятьдесят, а намного больше оттенков умения вести войны, причем в них фактическое использование военной силы являлось последним средством. Сунь-цзы в «Искусстве войны» не зря говорит: «Правильно ведешь войну, когда стараешься одолеть противника, не вступая в сражение»[566]. История Китая, полная внутренних политических потрясений и борьбы между конкурирующими царствами, научила китайских стратегов ценить не боевые действия, а иные методы достижения победы.
Разумеется, осознать эти стратегические предрасположенности – это лишь первый шаг. Чтобы избежать войны с Китаем или управлять конфликтом по своему усмотрению, если он все-таки начнется, американским лидерам также необходимо учитывать различие в стратегических воззрениях Вашингтона и Пекина и постараться понять, насколько эти различия скажутся на ходе конфликта. Обе стороны согласны с тем, что сегодня наиболее острую напряженность вызывает ситуация в Южно-Китайском море. Дабы осознать, как стратегическая «несогласованность» может привести к трагическим последствиям, мы должны четко представлять себе китайскую точку зрения на происходящее в этом регионе.
Следствием продолжающегося восстановления могущества и влияния Китая в Восточной Азии, с точки зрения КНР, является то, что позиции США в западной части Тихого океана постепенно ослабевают. Действия Китая в этом регионе сегодня направлены на ускорение отступления Америки, что наиболее заметно в Южно-Китайском море.
На протяжении десятилетий американцы упускали из вида общее положение дел в Восточной Азии, не в последнюю очередь потому, что трудно увидеть в себе «что ближним зримо», если перефразировать Роберта Бернса. Каждый президент, начиная с Никсона, считал, что Соединенные Штаты Америки действуют на общее благо, втягивая Китай в международный экономический и политический порядок. Но, как недвусмысленно говорит Киссинджер, каждый китайский лидер, с которым он встречался, считал, что стратегия Америки заключается в «сдерживании» Китая. Во всяком случае, сугубо прагматическое восприятие Китаем американских намерений только усугубилось, когда администрация Обамы громогласно поведала миру о решении «повернуть» от Европы и Ближнего Востока к Азии. Государственный секретарь Хиллари Клинтон описала этот разворот в 2011 году так: «Взятые нами на себя после Второй мировой войны обязательства по созданию всеобъемлющей и прочной трансатлантической сети институтов и отношений многократно окупились – и продолжают сохраняться. Но настало время Соединенным Штатам предпринять аналогичные шаги на Тихом океане»[567].
Реакцию на это заявление в Китае предсказать было несложно, учитывая склонность китайских лидеров к realpolitik, и они наглядно ее продемонстрировали в ходе дипломатических стычек в последующие годы. В 2014 году Кевин Радд и Брент Скоукрофт вернулись с долгих переговоров с китайцами, весьма обеспокоенные, по их словам, поразительным и по-настоящему тревожным «единством мнений» в китайском руководстве. Как говорили оба чиновника, лидеры Китая считали, что США реализуют «большую стратегию» по борьбе с КНР, которая предусматривает пять пунктов: изолировать Китай, сдержать Китай, сократить влияние Китая, внутренне разделить Китай и подорвать руководство партии. Как объяснил Радд, эта уверенность коренится в представлении китайцев, будто США не приемлют и никогда не признают фундаментальную политическую легитимность китайской администрации, поскольку КНР не является либеральной демократией. Более того, по словам Радда, все сводится к «глубоко укоренившемуся и сугубо прагматическому заключению», что США никогда не откажутся от статуса доминирующей региональной и глобальной державы и сделают все возможное, чтобы сохранить свое текущее положение[568].
С точки зрения Китая, кампания США в Южно-Китайском море, в том числе поддержка Филиппин в 2013 году, когда с подачи Америки был подан иск в Постоянный арбитражный суд в Гааге, а также привлечение «клакеров», дружно осудивших Китай после благоприятного для Филиппин решения суда, и широко разрекламированные операции по обеспечению свободы судоходства в этом районе обеспечивают более чем достаточно доказательств справедливости китайских опасений. Так что Америка продолжает играть в шахматы, а Китай перекладывает камешки на доске для го, методично подбирая способы покончить с этими вмешательствами через постепенное, но непреодолимое изменение театра действий.
По мере обострения соперничество в Южно-Китайском море будет определяться основными стратегическими посылками и «слепыми пятнами» в замыслах обоих противников. Потому, пытаясь оценить возможное развитие событий, в частности, предугадать, прибегнет ли Китай к военной силе для отстаивания своих интересов, нужно спросить себя: какие уроки мы можем извлечь из истории китайской цивилизации, ее культуры и стратегических традиций?