Но ведь никто не знал, где мы. Но когда в небе снуют вертолеты нетрудно догадаться, что здесь что-то происходит. Только вот если они хотели действительно напасть, то наверняка бы подошли к этому более… не знаю, организованно, что ли, и не заявились с пустыми руками.
С нами оставили Коулсона, который постоянно переговаривался по рации в другом конце комнаты. Я стараюсь подслушать, но улавливаю лишь интонацию.
Наконец он подходит к нам.
– Ситуация уже под контролем. Наши люди обыскивают дом и прилегающую территорию, чтобы никого не упустить.
Миссис А кивает. Она очень спокойна и задумчива. В отличие от нее, мама здорово разволновалась и вздохнула с облегчением, когда услышала слова Коулсона.
Я вернулась к окну. Появились новые люди – похоже, солдаты – и принялись обыскивать территорию, как и сказал Коулсон, и вскоре нам сообщили, что опасность устранили. Миссис А развела детей и Стеллу по комнатам, но я отказалась уходить.
Папа и Армстронг пришли в бешенство и спрашивают одного из агентов безопасности, откуда арестованным известно, что мы здесь будем. И как они умудрились обойти заборы и охрану?
Оказалось, что нападавшие понятия не имели, что в доме кто-то есть, – это обычные хулиганы, которые ни за что не сунулись бы сюда, если бы знали о нас и усиленной охране.
Но что, если агенты ошибаются? Как бы все сложилось, если бы мы не возились с телескопом и не заметили этих якобы хулиганов, крадущихся по лужайке? Я чувствую слабость. И гоню прочь мысли. Страшно представить, чем бы все обернулось, если бы они пробрались в дом.
Наверное, это отразилось на моем лице – папа подошел и положил мне руку на плечо.
– Я никому не позволю тебя обидеть. Не забывай об этом, хорошо?
– Хорошо.
Он обнял меня и отправил нас с мамой наверх, в наши комнаты, а сам с Армстронгом и Астрид остался внизу.
Окна моей комнаты выходят на ту же лужайку, по которой крались хулиганы. Чувствуя тревогу, я проверила, закрыто ли окно. Дверь не запирлась, и пришлось подпереть ее стулом.
Я решила, что не скоро усну, и даже не стала пытаться. Вместо этого я перекинула в телефон все фотографии, которые скопились в камере за несколько дней, чтобы увидеть их на экране.
Сегодняшние снимки вышли удивительно четкими. Камера способна сильно приближать и подстраиваться под световые условия. Фотографии делались через каждую секунду, и сейчас, пролистывая их, я будто смотрю подрагивающее видео.
А что нарушители? Большинство – мои ровесники, а многие и вовсе выглядят младше. Военные заставили их уткнуться лицами в землю и заложить руки за голову. Одного за другим их грубо вздергивали на ноги и заковывали в наручники. Всего их оказалось двадцать.
Вид у них испуганный, а не злой, и, кажется, они безоружны.
Зачем они вообще пришли? Неужели это действительно просто хулиганы, как и сказал тот агент?
Я подумываю позвонить Аве, чтобы узнать ее мысли по этому поводу, но уже очень поздно. Она наверняка спит.
Поговорим, когда вернусь.
31. Ава
В воротах меня встречает заместитель директора.
– Ава, мне ужасно жаль, – говорит она, и сочувствие ее буквально переполняет.
– Спасибо, – отвечаю я, потому что надо что-то ответить. Но благодарить за жалость так же глупо, как и жалеть. Так принято в обществе: просить прощения, что сбил кого-то с ног или пролил кофе кому-то на книгу. Она всегда мне широко улыбается, будто я какой-то особый социальный проект, с которым нужно быть по возможности менее искренним.
Но когда начнутся занятия, от этого ведь никуда не денешься, правда? Все будут так делать. «Нам жаль, Ава». Девочки, которые прежде со мной даже не разговаривали, теперь будут сочувствовать и улыбаться.
Но нельзя уже отвечать, как прежде – с вызовом или вовсе пропускать мимо ушей. Теперь придется следить за словами. Если стипендию отменят, пострадает не только моя учеба, я лишусь крыши над головой.
– Смотритель принесет твои коробки. Идем, я тебя провожу.
Неужели она правда думает, что я, проучившись в школе с одиннадцати лет, сама не найду дорогу?
Мы идем через школу в дальнюю ее часть, к пансиону. Хоть я и знаю, где он находится, но внутри никогда не была и теперь волнуюсь.
– Другие девочки уже приехали?
– Разъехались до начала занятий.
– А когда вернутся?
– Вероятно, в четверг. Мы ждем подтверждения от властей.
Она открывает дверь в пансион. Нас встречает заведующая, которую представляют как миссис Морган, и заместитель директора прощается.
– Я провожу тебя в комнату, – говорит миссис Морган. Мы поднимаемся на три пролета по лестнице, и мне становится жаль уборщиков – в моих коробках в основном книги.
Мы проходим к двери в самом конце коридора.
– Пришли. Выпускницы живут в отдельных комнатах. К счастью, одна освободилась.
Это прямоугольная коробка с узкой кроватью, столом и полками. Стены голые.
– Ванная справа дальше по коридору. Кухня закрыта, но мы что-нибудь придумаем – спускайся в шесть. Есть общая комната с телевизором, – говорит миссис Морган и указывает на другую дверь. – Устраивайся, не буду мешать.
Она уходит, я кладу сумку на кровать и подхожу к окну: оно выходит на полупустую служебную парковку, окруженную забором с колючей проволокой.
Холодно. Я включаю отопление, но теплее не становится. Я обнимаю себя руками, но мороз охватывает не только тело. Здесь мне предстоит отныне жить. Пока не закончу шестой класс, а потом что?
В голове звучит голос папы: «Учись хорошо, детка, получи стипендию. Поступи в университет, но не выбирай такую непрактичную специальность, как я». Обычно за этим следовало: «Будешь мне надеждой и опорой в старости». Но этому больше не суждено случиться. Внутри все сжимается в болезненной растерянности – так бывает всякий раз, когда я вспоминаю о папе: боль от утраты и злость за скрытность сплетаются в тугой узел.
Я иду в общую комнату, потому что там теплее – нет окон, – чтобы заняться привычным делом: смотреть новости.
Пришло срочное сообщение из Чекерза.
– Группа нарушителей проникла на территорию загородного дома премьер-министра в Букингемшире. В это время в резиденции находились премьер-министр и его заместитель с семьями, а также член парламента Астрид Коннор с дочерью.
– Только что поступило сообщение из кабинета премьер-министра, – продолжает корреспондент и читает с планшета в руках: – «Безопасность наших семей, общества и частной собственности – наиважнейшая задача для нас. Преступники ответят по всей строгости закона».
Сэм в Чекерзе? Но почему она не сказала, куда отправляется? Вероятно, ей запретили. Ничего страшного, что она мне ничего не сказала, пытаюсь убедить себя я. Поколебавшись, достаю телефон и набираю:
Только что видела новости. Ты как?
Ответа нет.
32. Сэм
Следующим утром мы собираемся в спешке: планы поменялись. Сегодня мы все, и Армстронги тоже, возвращаемся в город, пробыв в Чекерзе один день вместо двух. Причин никто не говорит.
В дверях появляется мама.
– Саманта, ты готова?
– Почти. – Я застегиваю чемодан и поворачиваюсь, чтобы забрать телефон, но его нет на прикроватном столике. Я проверяю сумку на случай, если уже положила его. Нет. Я нахмурилась.
– В чем дело?
– Не могу найти телефон.
– Что с ним случилось на этот раз?
– Ничего! Я точно помню, что оставляла его у кровати.
Вчера, когда я просматривала фотографии, у меня уже слипались глаза, так что я вполне могла положить телефон не на столик, а на покрывало, откуда он ночью свалился на пол. Я осмотрелась, потом заглянула под кровать.
– Поторопись, Саманта, нас уже ждут. Если телефон найдут, нам его вышлют.
Меня охватывает тревога. Не мог же телефон за ночь раствориться, но что с ним тогда случилось? Может, его кто-то взял? Я скинула на него все снимки, которые сделала за день, кто-то мог заметить и захотел их удалить.
Но это же бессмыслица – они все остались в камере.
Только вот о ней могут и не знать: решили проверить телефон, каким-то образом обойдя пароль, увидели фотографии и забрали его.
Я покачала головой.
«Не будь параноиком, Сэм», – велела я себе.
Когда мы наконец добрались домой, я тут же пошла к Аве. Открыла дверь, ожидая увидеть ее за книгой или новостями, но в комнате ее не оказалось. Я осмотрелась и поняла, что все ее вещи пропали.
Я набрала Пенни по внутреннему телефону.
– Привет. А где Ава?
– Она вчера переехала в пансион при школе.
– Уже? Я не знала.
– Вы увидитесь в школе через пару дней – обещают, что занятия начнутся в четверг.
Чудесно.
Я нашла планшет и зарядку на столе в своей комнате – два сообщения от Авы, вчера вечером и сегодня утром, с одинаковым текстом: все ли со мной в порядке?
Я написала: «Прости, что не отвечала – потеряла телефон. Все хорошо. Ничего страшного не случилось».
И тут же пришел ответ:
«Хорошо. Включи новости».
Я включила телевизор. Внизу экрана бежала надпись: «Прямой эфир, Чекерз». Что там сейчас происходит?
Я смотрю на экран и растерянно моргаю. На лужайке солдаты возводят… я не могу поверить глазам. Три помоста с веревками.
Не может быть. Мне не чудится? Виселица. На лужайке в Чекерзе?
Я пишу на планшете сообщение Аве:
«Что за ерунда?»
Ава: Кажется, ты говорила, что ничего страшного не произошло.
Я: Так и есть. Говорят, это просто хулиганы, и они даже не знали, что в доме кто-то есть. Они же совсем дети.
Ава: Повесят только тех, кто старше восемнадцати.
В прямом эфире. По телевизору.
Не верю, такого просто не может быть. Что происходит? Я не сплю?
Я: Нужно идти.
Я бегу в кабинет папы, стучу в дверь и вхожу, не дожидаясь ответа.
– Папа!
– Что случилось?
– Они… – Я задыхаюсь. – Они вешают людей. В Чекерзе!