Он откладывает ручку и кивает.
– Да.
– Но почему? Без всякого суда? Что они такого сделали?
– Их судили полевым судом. Наша главная задача – обеспечить безопасную жизнь всем детям, тебе в том числе. Поэтому послание должно быть убедительным.
– Но папа! – От изумления я не нахожу слов.
– Это не обсуждается.
– Пап, – передо мной совершенно незнакомый мужчина. Он не похож на моего отца, который всегда поступал только правильно. Неужели, он изменился? Или я просто никогда его не знала.
Не знаю, что страшнее.
– Иди, Саманта. Мне нужно работать. – Он вновь погружается в бумаге, разложенные на столе. Прогнал!
Из кабинета я выхожу, едва волоча ноги, но в комнату уже бегу. Запершись у себя, я хватаю камеру и скидываю все фотографии на планшет. Я без остановки просматриваю снимки из Чекерза.
Но вижу всего лишь испуганных детей.
Я возвращаюсь назад на несколько дней и пролистываю все фотографии, которые сделала за последнее время, начиная со снимков из вертолета, когда под нами собиралась толпа недовольных после объявления о созыве нового правительства. И снова вижу только подростков. Они расстроены, как и я сейчас, но безоружны. Но солдаты сбивают их с ног.
И это натворил папа – это последствия его сделки с Армстронгом.
Но он говорит, что хочет меня обезопасить, хочет всех обезопасить.
Я через силу включаю телевизор и смотрю новости. Два парня и девушка – им немногим больше восемнадцати. Веревки, открывающиеся люки. Они падают, дергаются и затихают.
Ава говорила, что теперь не будет никакого надзора за действиями правительства, но ничего подобного я и предположить не могла.
Что там говорила мама Лукаса? Демократия мертва? Я ищу ее блог с планшета.
Странно, но найти не могу.
Я зашла в историю просмотров и нашла ссылку, но она не открылась. Тогда я стала просматривать всю историю в поисках другой ссылки, но та оказалась единственной, да и то не рабочей.
Минуточку, а это что за ссылка? Моим планшетом пользовалась Ава. Она искала информацию об Армстроге? О папе тоже.
И обо мне.
Зачем?
Она интересовалась моим похищением. Для чего?
Любопытство пересиливает, и я прохожу по ссылкам, которые просматривала Ава. Я была совсем маленькой тогда, и у меня не осталось четких воспоминаний, но меня до сих пор мучают кошмары, и я гоню прочь мысли о случившемся. Никогда прежде я не говорила об этом и не пыталась ничего выяснить.
Папа спас меня. Его называли героем – он и сейчас пытается им быть, да?
И тут я вижу то, отчего застываю, почти не дыша. Он отказался платить выкуп? Они угрожали убить меня, и все же он отказался платить. Он выследил их и спас меня, но что, если бы он опоздал?
Даже собственный ребенок не стоит того, чтобы идти на сделку с преступниками.
Нужно пойти и спросить его. Я давно знакома с политикой и прекрасно знаю, что не всему в прессе можно верить.
Но откуда-то я знала точно, что это – правда.
Тогда он отказался платить выкуп даже под угрозой моей смерти. Он ведь и сейчас делает то же самое. Хочет наказать преступников, заставить их поплатиться – арестовать, как моих похитителей, или даже повесить. Но на самом деле ему не важно ни мое мнение, ни мнение других людей, так ведь?
Всю жизнь я отчаянно пыталась не огорчать его поступками, соответствовать ожиданиям. Но как я могу поддерживать то, что он творит сейчас?
Это невозможно. Просто невозможно.
На экране выскочило сообщение: Лукас, спрашивает, почему я не отвечаю на звонки. Я качаю головой – сделаю вид, что не заметила.
Но тут вспоминаю, что блог его мамы больше не работает. Все ли в порядке?
Я: Прости, потеряла телефон. Ты как?
Лукас: Плохо. Позвони мне на домашний. Пожалуйста. Нужна помощь.
И высылает номер.
Что случилось?
Он снял трубку после первого же гудка.
– Это я, – говорю. – Что случилось?
– Моя мама. Она пропала.
– Пропала? Что значит «пропала»?
– Они пришли и забрали ее.
– Кто?
– Лордеры, кто же еще. Она журналист. Написала статью, как правительство злоупотребляет властью. Собиралась отвезти Ники к тете, но тут одна за другой подъехали правительственные машины, маму скрутили и запихали в одну из них. Я все видел в окно на втором этаже. Пока сбежал вниз, ее уже увезли. Ники ревел в машине один. Она пропала.
Нет. Я затрясла головой, но в трубку этого не видно.
– Нет, быть такого не может. Ее наверняка похитили какие-нибудь бандиты и теперь потребуют выкуп, – сказала я и неуютно поежилась – до сих пор жутко говорить о таком.
– Страшно думать, но уж лучше бы так, чем то, что случилось на самом деле. Папа обивает пороги, пытается добиться ответов, но ему ничего не говорят. Ты можешь что-нибудь узнать?
– Поверить не могу…
– Если не можешь поверить в то, что происходит вокруг, значит, живешь в мире фантазий. Очнись, спящая красавица.
Связь оборвалась.
Я в смятении смотрю на трубку в руке. Неужели это правда? Значит, Ава не ошиблась? Правительство, в том числе и мой отец, мешают людям узнать правду и поэтому заставляют замолчать журналистов, а если они не желают подчиняться, то просто их устраняют?
А бедный Ники, которому едва ли больше четырех или пяти, остался один плакать в машине и звать маму. Что, если бы Лукаса не оказалось рядом?
Бедняга Лукас, бедная его семья. Боюсь представить, что они сейчас переживают. Я безуспешно пытаюсь перезвонить и начинаю волноваться – надеюсь, он не отвечает только потому, что сердится.
Если есть причина для ареста мамы Лукаса, значит, ей предъявят обвинение и будут судить – все как обычно. Ей положен один телефонный звонок, так что семья узнает, что с ней.
Но я вспоминаю виселицы в Чекерзе. Отец сказал, что виновных судил полевой суд, не знаю, что это, если какой-то суд и был, то прошел очень быстро: их повесили на следующий день после ареста. Вот почему нас рано отослали домой – чтобы мы не видели этого.
Лукас просит о помощи, но что я могу? Папа ничего мне не расскажет. Он, вероятно, считает маму Лукаса преступницей.
Я перебираю в памяти других журналистов, которые всегда докапывались до правды, задавали неудобные вопросы и доставляли массу неприятностей – папа терпеть не мог давать им интервью. На ум пришли пятеро. Поочередно я поискала всех в сети. Ничего – ни блогов, ни статей. Даже аккаунты в социальных сетях удалены.
Откуда людям знать правду, если ее старательно прячут? Если ее постоянно замалчивают?
Улицы Лондона наводнили военные. Но мы ни с кем не воюем в привычном смысле – в нашу страну никто не вторгается. Британцы борются с британцами, армия – с гражданскими. Сидя в тепле и безопасности, мы наблюдаем, как быстро и жестоко подавляются протесты.
Угодная государству пресса неустанно твердит, что жесткие меры – это благо, и с этим можно согласиться. Ведь на улицах станет безопасно. Люди снова смогут ходить на работу. Послезавтра открывают школы, в том числе и мою.
Но в девять часов вечера начинается комендантский час, и всякого, кто окажется на улице в это время, ждет арест.
Тюрем на всех не хватит, и потребуются новые.
Придется увеличивать армию, а это обеспечит работой всех нуждающихся – они смогут носить оружие и угрожать соседям.
А кто будет следить за всем? Агенты закона и порядка, лордеры, как те, что забрали маму Лукаса?
Я никогда не сомневалась в папе. Конечно, порой он меня раздражал и расстраивал, но я всегда оставалась в команде Грегори, если это требовалось. И хотя он отказывался меня слушать, я верила, что он сделает все возможное, чтобы защитить меня.
Но… он отказался идти на уступки похитителям, когда мне было три. Он знал, что неподалеку от моей школы планируются нападения, но не оставил меня дома в этот день. Может быть, боялся выдать А2, что ими заинтересовалось правительство, но тогда ясно, что ему важнее.
Это вовсе не месть или подростковый бунт против родителей. Все гораздо сложнее.
Пришло время стать самостоятельной и принимать решения, правильные с моей точки зрения. А не полагаться на ожидания папы.
Я пишу Лукасу с планшета:
Прости. Я очнулась. Ты прав. Но папа никогда не расскажет мне о твоей маме. Может, я могу помочь по-другому?
Часть 3: Мятеж
Если хочешь объединить общество, найди виноватого. Как только люди начинают мыслить с позиции «мы против них», им легко навязать идеалы и цели любого строя.
История показывает: если отнять у общества право голоса, последуют проблемы.
1. Ава
Прозвенел звонок. Первым уроком шла химия и лекция о законах термодинамики. Рука механически водит по бумаге, делая записи, но разум в это время бродит далеко. Закрытая система всегда строится на энтропии, хаосе, но сейчас порядок насаждают насильно. Сколько еще смогут они удерживать энтропию на коротком поводке?
Второй звонок. Перемена.
Кажется, всем уже известно о папе, и коридоры заполнены бесконечным потоком сочувствия.
Только и слышу: «Сожалею о твоем папе». А о маме? Она тоже умерла, и я только недавно об этом узнала, но никому не рассказала. Незачем – не открывай рану, не будет и крови.
Знает только Сэм.
Последний раз мы общались позавчера, когда я сказала ей включить телевизор, и больше от нее никаких вестей не было. Надеюсь, она в порядке, насколько это возможно после случившегося, учитывая, что ее отец во всем этом замешан. Раньше во время перерыва на ланч она всегда перекусывала в холле корпуса искусств. Но встречаться с Шарлиз и ее друзьями мне не хочется.
Я чувствую себя опустошенной и беззащитной. Мама умерла давно, но узнала я только сейчас. Первое потрясение прошло, но теперь боль от потери и застарелая тоска слились в невыносимую утрату и печаль – все эти чувства я раньше отодвигала в дальний угол сознания.