Но что-то пошло не так. Это не случайная техническая неполадка. Каким-то образом лордеры наверняка узнали о планах. Они не мешали, но не дали распространиться информации. Телефон не ловит сигнал, нет интернета – никакой «БЕДЫ», фотографий, живого эфира. Ничего.
Никому не известно, что произошло.
А что произошло?
3. Сэм
Отрывистые образы, звуки. Боль.
Каждое движение отдается нестерпимой мукой.
Обрушивается темнота.
Я всегда буду вести себя хорошо! Обещаю!
Он печально качает головой. И уходит.
Папочка! Я кричу, но его нет.
Прерывистый вдох. Это просто сон. Правда? Я шевельнулась, и голова взорвалась болью. С усилием я открываю глаза.
Где я?
Тусклый свет. Я в кровати, с металлической трубки под потолком свисает штора. Как у больничной койки. Я в больнице?
Я пытаюсь сесть, но что-то мешает, не дает подняться. Я слегка поворачиваю голову и задыхаюсь от боли.
Наручники. Меня приковали к кровати на колесиках.
Приглушенные звуки, дверь. Голоса. Я отчаянно пытаюсь освободиться.
– Ага, очнулась, как вижу, – рука раздвигает веки, и резкий свет несколько раз больно ударяет по зрачкам – сначала один глаз, потом другой. Я смаргиваю слезы.
– Где я? – Голос звучит хрипло, горло саднит – я ведь кричала не только во сне?
– В больничном изоляторе при Новой лондонской тюрьме.
4. Ава
Той ночью я проверяю новости каждый час.
Говорят, что технические неполадки привели к сбою интернета и телефонной сети. Ну конечно. Диктор новостей с серьезным лицом рассказывает, что во время вооруженного протеста у Вестминстера погиб член парламента, более десятка офицеров полиции и множество случайных свидетелей; еще больше раненых. Коротко сообщается о схожих протестах в других городах. Правительство обещает, что все виновные лица будут наказаны по всей строгости закона.
Закона? Как можно говорить об этом с таким невозмутимым лицом?
Как можно сидячую забастовку приравнять к вооруженному протесту?
Сэм, Лукас и «БЕДА» не допустили бы никакой жестокости, я уверена.
Что же случилось?
Выяснилось в десятичасовых новостях.
– Срочное сообщение. – Диктор краснеет, будто не может поверить написанному.
– Были установлены личности двоих организаторов насильственных протестов, которые сегодня прокатились волной по всей Британии. Под псевдонимами Ромео и Джульетта скрывались Лукас Экономос, сын опальной журналистки Гианы Экономос, и Саманта Луис Грегори, дочь заместителя премьер-министра Мертона Грегори.
На экране появляются их фотографии. И я не могу оторвать взгляд от Сэм, так я по ней соскучилась. Они выбрали редкую фотографию, на которой Сэм без своей обычной маски «дочери политика». Она раздражена и сердита. У Лукаса лицо злое.
– Они приобрели широкую известность в интернете и подбили большое количество подростков на организацию насильственных протестов против властей. А теперь прямое включение с Даунинг-стрит.
Камера крупным планом показывается Даунинг-стрит, затем фокусируется на двери. Выходит Армстронг, а за ним следует Грегори. Они подходят к подготовленному помосту.
– В свободном и честном обществе нет места насилию инакомыслящих, кем бы они ни являлись, – заявляет Армстронг. – Подобное не допустимо.
Грегори бледен. Я представляю его боль и мучения, но вижу лишь ледяную ярость и решимость.
5. Сэм
Первым меня навестил Коулсон.
И тут же покачал головой.
– Я отчаянно пытался помочь, и смотри, что ты наделала. Из-за тебя я проиграл. А я никогда не проигрываю.
Я не отвечаю.
– Я все еще могу помочь тебе.
Я отворачиваюсь.
– Мы можем доказать, что аккаунт Джульетты создала не ты. Скажем, что ты действовала по принуждению. Но придется нас поддержать, отречься от насилия, которое совершалось от твоего имени.
– Насилие творили полиция и А2. К нам они не имеют никакого отношения. У нас разные цели.
Он кивает, не спорит.
– Пусть так, но ты участвовала в групповом акте вандализма, стояла во главе движения, и, даже если ты не руководила действиями группы, в глазах закона ты все равно виновата. Если, как ты говоришь, ты не поддерживаешь А2, почему бы не заявить об этом публично?
– Но вы хотите, чтобы я отказалась от всего, не только от А2. А я не могу этого сделать.
Он вздыхает.
– Ты еще не поняла, что была просто марионеткой? Лукас Экономос мог и не знать, что Джуро Адачи и его родная сестра Молли оба состояли в А2, – он стал их послушным орудием. Они с самого начала нацелились на тебя, захотели вовлечь. Им нужен был человек, за которым все последуют, который сможет встряхнуть людей, привлечь их внимание. Им нужна была ты.
– Я вам не верю, – говорю я, но невольно задумываюсь о том, что раньше не вызывало сомнений. Все как будто шло своим чередом, но так ли было на самом деле? Лукас специально нашел меня на благотворительном ужине, где мы впервые встретились. Вспоминаются слова Авы: странно, что Лукас издалека приехал на вечеринку к Шарлиз, когда его друг Кензи только что попал в больницу с ранением. А еще он тут же доверил мне свои секреты. Он звонил едва знакомому человеку, когда умер Кензи и когда забрали его мать.
Лукас специально рассказывал мне такое, отчего мне хотелось ему помочь.
Я прячу изумление – обдумаю все позже.
– Это еще не все. Джуро рассказал, даже с некоторым бахвальством и гордостью, что тебя специально выбрали, чтобы уничтожить отца. Все, что происходило у Вестминстера, было нацелено именно на него – поставить в невозможное положение и подорвать авторитет власти.
Его слова приводят меня в ужас. Впервые в жизни я выступила за то, во что верила, приняла независимое решение, хоть для этого и пришлось пойти против собственного отца. Но неужели все это время мной просто играли, чтобы заманить в нужное место, и все из-за папы?
Как мог Лукас так со мной поступить?
Я качаю головой. Нет. Даже если Лукас намеренно нашел меня, чтобы поставить во главе движения, я сама выбрала себе цель, в которую верила… верю! И Лукас не знал, что Джуро и Молли состояли в А2. Не мог. В это я ни за что не поверю.
– Пусть так, но это ничего не меняет. Я поступила правильно.
Он качает головой.
– Не понимаю тебя.
– Знаю. Я остаюсь верна своим принципам.
И вновь он качает головой, на этот раз неодобрительно, будто говорит: не самое лучшее качество.
– Вы все считаете себя очень умными. Мы знали о ваших планах, но не остановили, позволили действовать. Неужели вы и правда верили, что столько инакомыслящих сможет незаметно подойти к Вестминстеру? Что можно пройти через пропускные пункты по чужим удостоверениям? Вы дошли только потому, что вам позволили.
И снова меня охватывает ужас, но в этот раз мне не удается скрыть чувства.
– Вы все знали, но не вмешались? И как же быть с погибшими?
Некоторое время он раздумывает над ответом, потом пожимает плечами.
– О том, что в ваши ряды проникли А2, мы знали не больше вашего, иначе бы приняли меры. Мы не мешали вашей сидячей забастовке, чтобы собрать в одном месте сразу всех несогласных, вычислить их личности и разобраться со всеми разом. И мы все заблокировали, не дали информации разойтись.
– Заблокировали? В смысле?
– Интернет, телефонную сеть – все. Чтобы ничего не просочилось. Ни единого изображения. – Он поднимается, чтобы уйти. – Если передумаешь и захочешь поговорить, скажи охране. Но не раздумывай слишком долго.
Я все еще не могу прийти в себя от потрясения – последнее подкосило меня сильнее остального. Коулсон уже стоит у двери. Вспомнив, о чем нужно обязательно спросить вопреки страху, я с трудом взяла себя в руки.
– Подождите.
Коулсон оборачивается.
– Что случилось с Шарлиз? Она в этом не замешана. Она пыталась помочь и просто взяла мой телефон.
– Знаю.
– Прошу, скажите.
– И все же она соврала. Но ее отпустили, чтобы подумала над своим поведением.
Дверь с лязгом закрылась.
Хоть этого нет на моей совести – с Шарлиз все в порядке. Я села на пол, прижав колени к груди и обхватив их руками.
Неужели все сказанное – правда? Что Лукас специально меня выбрал? Что Джурро и Молли заставили его сделать это из-за моего отца?
Я считала, что мы поступаем правильно, боремся за важную цель. Я чувствовала себя свободной, но неужели меня намеренно выбрали, чтобы провести по этому пути?
Коулсон сказал, что они заблокировали доступ в интернет и телефонную связь.
Все это время я хваталась за надежду, что Британия и весь мир знают, что на самом деле произошло – мирный протест подавили оружием. Хоть все пошло наперекосяк, когда вмешались А2, если бы люди увидели правдивые кадры событий, они бы точно поняли, насколько происходящее застало нас врасплох. И была крошечная возможность, что люди, увидев это, поднимутся, чтобы остановить насилие, свергнуть правительство и вернуть демократию.
И освободить нас.
Но оказывается, никто на самом деле не знает, что произошло.
Коулсон уверен, что мы причастны к тому, что сотворила А2, поскольку действовали вместе. Неужели их преступления правда ложатся на наши плечи?
Они убили людей. Значит, нас всех будут судить как убийц?
Я раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь от всего отгородиться. Холодные стены крохотной камеры теперь будто сжимаются. Здесь я проведу всю оставшуюся жизнь? Хочется кричать «выпустите меня», но я не поступлю так, как хочет Коулсон.
Неужели никто ничего не знает?
Да, никто ничего не знает.
6. Ава
Суд начнется лишь через несколько дней. У сторон не будет представителей, и подготовка не затянется на месяцы.
По телевизору покажут только исполнение приговора. Поэтому нам остается лишь ждать.
Школа помогает отвлечься, но эта обычная уверенность кажется неправильной.