Кроме того, когда в ноябре 1941-го немецкие войска рвались к столице, командование Вермахта всерьез готовилось к торжественному маршу с мелодией песни Хорста Весселя по Красной площади. Для грандиозного торжества были заготовлены парадные мундиры, а французским добровольцам-нацистам раздавались кивера их предшественников из 1812 года. Предполагалось даже, что парад будет принимать сам фюрер.
Возможно, он пожелал бы смотреть на проходящие по каменным торцам брусчатки колонны своих войск именно с того места, с которого красноармейцев приветствовал Сталин, то есть с мавзолея Ленина.
И еще несколько слов о планах гитлеровцев относительно советской столицы. Еще в конце мая 1941 года в Германии по приказу Адольфа Гитлера началась подготовка зондеркоманды под кодовым названием «Москва», формирование которой курировал шеф СС Генрих Гиммлер. Этот спецотряд, на который руководство Третьего рейха не жалело ни сил, ни средств, состоял из отборных бойцов, преимущественно российского происхождения. Задача — выполнение операций на острие наступления Вермахта. Зондеркоманда состояла из двух отрядов. Цель первого — подрыв боевого духа защитников Москвы и дезорганизация обороны, захват секретной партийной и государственной документации и арест всех советских руководителей. Задача второго более пыльная — взорвать Кремль.
Предполагалось, что диверсанты ворвутся в столицу большевизма вместе с передовыми отрядами германских войск.
В октябре 1941 года под Вязьмой были разгромлены два наших фронта — Западный и Резервный. Возникла опасная ситуация — перед Москвой не осталось войск. Именно в это время верховным командованием сухопутных войск вермахта была принята Директива № 1571/41 «О порядке захвата Москвы и обращении с ее населением». Судьба москвичей решалась Гитлером четырьмя словами: «Не принимать капитуляцию города!». Это была третья задача.
Что она означала? Сравнять город силами люфтваффе. Доказательство — слова начальника генштаба генерал-полковника Франца Гальдера:
«Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов…»
Однако все эти три задачи не были выполнены в силу мощного контрнаступления РККА под Москвой. Русскоговорящие члены «Москвы» получили новое задание — в разведшколах готовиться к заброске через линию фронта в тыл Красной армии.
В ответ на нападения Германии на СССР «заклятый друг» России Уинстон Черчилль только 22 июня 1941 года понял, что являет собой Третий рейх. В этот день он заявил:
«Гражданин любого государства, марширующий в рядах Гитлера, является нашим врагом. Это относится не только к существующим государствам, но и всякого рода представителям подлой касты квислингов, считающих себя агентами нацизма в борьбе с собственными соотечественниками и своей родиной. Сразу же после победы мы привлечем их к суду нашими трибуналами. Это наша политика и это наша декларация».
А каково было поведение Сталина в первые дни войны? «Расхожим бредням вопреки…», массово тиражируемым газетами, журналами и книгами хрущевского периода, есть злобное утверждение о неадекватном поведении вождя. Так, новый хозяин Кремля заявлял, что после звонка Жукова Сталину на Ближнюю дачу ночью в 3 часа 15 минут 22 июня 1941 года вождь впал чуть ли не в ступор, и двое суток не появлялся в Кремле.
Существовал долгое время и миф, что Сталин был так шокирован началом войны, что несколько дней не руководил государством, а заперся на даче в Кунцево и пьянствовал.
Но ложь Хрущева о полной депрессии Сталина опровергли признания Микояна, Молотова, Жукова и самое главное — архивные документы. Никита Сергеевич не смог почистить их все в свою пользу. Недаром же говорят — архивы не горят. Автор давно имел возможность познакомиться с копией журнальной страницы, в которой отражалась работа вождя за 22 июня 1941 год. Она свидетельствовала, что Сталин прибыл в Кремль сразу после звонка начальника Генштаба. Сегодня в Интернете опубликован «Журнал (тетрадь) посещений Сталина» по дням и месяцам за 1941 год. В этот день с партийным аппаратом, военными и правительственными работниками шло активное обсуждение сложившего в стране положения в связи с началом войны. У Сталина в этот день побывало на докладе 29 человек. Некоторые по несколько раз. На непрезентабельных страничках тетради каллиграфическим почерком секретаря Сталина — Александра Николаевича Поскребышева — зафиксированы фамилии лиц и часы их посещения кабинета вождя.
Из этого видно, что хрущевская версия о том, что Сталин неделю или месяц находился в шоке, не выдерживают никакой критики. Остался нетронутым полный массив записи дежурных секретарей Сталина с 27 июля 1940 года по 14 октября 1941 года.
Но, как говорится, нет дыма без огня. Ради объективности следует заметить, что после взятия вермахтом Минска 28 июня 1941 года по одним данным вместе с Молотовым и Микояном, по другим — с Берией Сталин прибыл в здание Генштаба на Знаменке 19 в кабинет его начальника — генерала армии Жукова. Они обругали военачальника за то, что у него нет связи с войсками — потеряна управляемость армией. И Сталин бросил, судя по воспоминаниям Микояна, именно тогда известную фразу:
«Ленин оставил нам такое государство, а мы его про…ли».
Потом в сердцах хлопает дверцей автомобиля и уезжает на Ближнюю дачу, где более суток находился в тяжелых раздумьях. Думается, он лихорадочно искал ответ на два извечных русских вопроса: «Что делать? Кто виноват?» Ответить на последний вопрос в то время было легко — пулей или нарами. А вот на первый пришлось отвечать все 1418 дней и ночей великой битвы с фашистскими захватчиками.
На второй день к нему прибыли три «М» — Молотов, Микоян и Маленков…
Но нет худа без добра. В этот же день на даче был создан Государственный комитет обороны (ГКО). Текст о его образовании написал чуть ли не на колене красным карандашом «штатный писарчук», как его называл Сталин, Маленков. В нем указывалось, что нападение врага было вероломным. Мелкие исправления Маленков тут же вносил в текст простым карандашом. Все это, естественно, происходило без стенографисток и других помощников. По всей вероятности, Маленков продиктовал постановление о создании ГКО в редакцию газеты «Правда» по телефону.
Да, шок был не только у Сталина — он был у всей страны, у ее многонационального народа.
Часто задают вопрос, почему первым с текстом о начале войны выступил Молотов, а не Сталин. По одной из версий в это время у вождя обострилась его хроническая болезнь — ларингит, который негативно гасил его итак сиплый от природы голос.
А дальше — продолжалась война… Тяжелая война, в которой были поражения и достижения и, в конце концов, пришла Великая Победа стараниями «и павших, и живых», со «слезами на глазах». При всех издержках роль Сталина в ней была очевидна…
Первое обращение по радио Председателя Государственного комитета обороны И.В. Сталина прошло 3 июля 1941 года. Текст выступления был напечатан в газете «Правда» того же числа, а после выпускался отдельной брошюрой.
По воспоминаньям писательницы Ольги Грудцовой, речь Сталина они слушали в кабинете начальника. А начинал он с обращения: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!..»
Так вот, Грудцова в своем дневнике говорит: «Слышно, как стучат его зубы о стакан, когда он пьет воду, как она булькает у него в горле».
К 11 июля в немецких руках было уже около 600 тысяч советских военнопленных, в том числе свыше 70 тысяч перебежчиков. Как Гитлер, так и командование вермахта полагали, что крах Красной армии уже близок. А упоминаемый выше Гальдер 3 июля 1941 года записал в своем дневнике:
«Пожалуй, я не преувеличу, если скажу, что кампания против России выиграна за 14 дней».
Спустя несколько недель после слов начальника генштаба сухопутных сил Гитлер отодвинет миг своей победы на шесть недель из-за яростного сопротивления русских. Он хвастливо заявлял, что будет преследовать Сталина, куда бы тот не бежал. Генштабист генерал Гальдер планировал не только дойти до Урала, но и перешагнуть через горный хребет.
Большая победа в битве за Киев, принесшая немецкой стороне более 600 тысяч пленных и огромное количество трофеев, казалось, вновь подтвердили военный гений Гитлера. Теперь открывалась свободная дорога на Москву. И он согласился идти на советскую столицу. Но триумфы его ослепили. Он был избалован воинским счастьем. Только поэтому фюрер решил, что способен одновременно наступать на север и на юг России.
Да, в первые недели и месяцы войны мы терпели поражения одно за другим. В чем же причины? Такой ответ автор нашел у философа Александра Зиновьева:
«Сложность тут в том, что, во-первых, смешиваются причины и вина. Запад (нацистская Германия. — Авт.) входит в причинный аспект, но он — враг, а не виновник нашего краха. Виновные — советские граждане, от которых зависел ход событий. Во-вторых, смешиваются различные понятия вины — индивидуальной и массовой. В начале войны с Германией в 1941 году немцы разгромили нашу армию. Можно ставить вопрос о причинах поражения — это одно. Можно ставить вопрос о действиях командования армии. Их, кстати сказать, расстреляли, свалив на них вину за капитуляцию. И можно ставить вопрос о поведении массы солдат и офицеров. Огромное их количество сдалось в плен без боя, хотя имели оружие, могли воевать. И приказа о капитуляции не было. Потом (после Победы) им это припомнили. Думаю, справедливо».
Думается, в этом ответе не все просто. Фронтовики, попавшие в ту ситуацию, ответили бы несколько по-другому. Они лучше знали картину военной неразберихи и утрату управляемости войсками при отсутствии питания и боеприпасов…
Как писал уже упоминаемый Фест: «…Фюрер, словно позабыл о своем старом главном правиле — всякий раз концентрировать все силы на одном участке, однако разводил войска все дальше друг от друга. Наконец, с задержкой почти на два месяца, 2 октября 1941 года фельдмаршал Федор фон Бок начал оставшимися, но все еще огромными силами наступление на Москву