Киев спас Москву!» Это была, конечно, аллегория или метафора, но его слова точно передавали смысл того, что случилось — движение к Москве сдержали героические действия защитников Киева в лице воинов и штабов ЮЗФ и ЮЗН.
Изматывающие бои за Орел и Брянск, попытка взять Тулу негативно повлияли на состояние боеготовности частей вермахта — они стали выдыхаться, натыкаясь на ожесточенное сопротивление воинов Красной армии. Вместе с тем темп наступления гитлеровцев не менялся — они спешили захватить Москву, охваченную октябрьской паникой. Немец, как говорили фронтовики, «пер буром».
Вот пример, как был захвачен немцами Орел. По воспоминаниям того же Гудериана, «…захват города произошел для противника настолько неожиданно, что когда наши танки вступили в Орел, в городе еще ходили трамваи. Эвакуация промышленных предприятий, которая обычно тщательно подготавливалась русскими, не могла быть осуществлена. Начиная от фабрик и заводов и до самой железнодорожной станции на улицах повсюду лежали станки и ящики с заводским оборудованием и сырьем».
Одной из самых страшных катастроф советских войск в ходе Великой отечественной войны считается разгром Брянского фронта и образование Вяземского котла в ходе немецкой операции «Тайфун». Ошибки командующего войсками Брянского фронта генерал-полковника А.И. Еременко и Генштаба в определении направления главного удара немцев привели к разгрому наших основных сил.
Командующий переживал — ведь он лично дал Сталину обещание постараться «разбить подлеца Гудериана», находившегося со своим войском в конце августа 1941 в границах Брянского фронта.
Но случилось то, что случилось.
2-я танковая группа под командованием генерал-полковника Гудериана зашла с тыла и ударила по городу, смяв оборонительные рубежи 13-й армии. 6 октября Брянск был взят противником. В котел попали силы 3, 13 и 50-й советских армий. А.И. Еременко был тяжело ранен и отправлен в Москву.
В ночь на 15 октября после сложной операции А.И. Еременко навестил И.В. Сталин. Он справился о здоровье, ни словом не упрекнул, что командующий не сумел одержать победы над Гудерианом, а напротив, поблагодарил за организованные действия войск, а позже, когда все армии Брянского фронта вышли из окружения, поздравил по телефону.
Удивительная благожелательность Сталина к полководцу, проигравшему крупное сражение с противником. А может, это было элементарное проявление человечности перед тяжело раненным на фронте генералом?! По всей видимости, это так…
А в это время, лежа на госпитальной кровати, А.И. Еременко рассуждал сам с собой о войне и войнах. В беседе с адъютантом он заметил:
— Если обратиться к истории человечества, то можно увидеть, что она наполнена войнами и враждой между людьми. Там, где кровь льется долго, начинается отрезвление, но проходят годы и все повторяется.
— Наверное, отрезвление для немцев закончится только с нашей победой, — продолжил мысль адъютант.
— Отрезвим, отрезвим Гитлера мы скоро, — ответил генерал, не зная, что процесс этот затянется еще на несколько лет…
Первые овраги Гитлера
Уже давно Гитлер старался избегать восторженных народных масс. Естественно, по соображениям военной безопасности местонахождение его Ставки было неизвестно народу. Но и пребывание фюрера в Берлине держалось в строжайшей тайне.
Эйфория Гитлера поубавилась с наступлением ранних осенних холодов. Зима была еще впереди. А пока зарядили холодные осенние дожди. Глубокая грязь негативно отразилась на темпах наступления. Она сковала операции. И только с середины ноября, когда ударили легкие морозцы, наступление возобновилось.
Танковые дивизии вермахта, предназначенные для захвата советской столицы с северного направления, приблизились к городу на 30 километров. А части, наступающие с запада, были уже в 50 километрах от центра Москвы. 30 ноября немецкий авангард вышел к Химкам, расположенным в 8 километрах от окраины Москвы. Но ближе подойти гитлеровцам уже не удалось.
И совершенно неожиданно для немцев 5 декабря началось контрнаступление советских войск, как писали немцы — «силами прибывших отборных сибирских дивизий, которые отбросили от города немецкие войска с тяжелыми потерями».
А если говорить откровенно — Москва не была достаточно защищена. Тут вина и Сталина, и Генерального штаба, и некоторых полководцев.
Честно и метко по этому поводу сказал писатель Александр Лапин, которого автор пожелал процитировать:
«Да простят меня жители столицы, мы привыкли к фразам: «Победа под Москвой», «Великая битва», «Москва — город герой»… Но, насколько я понимаю, она была беззащитна. Оборонять ее осенью 1941-го было некому.
Да, я чту подвиг 28 панфиловцев. И всех других. Не хочу умалять ничьего вклада. Но немцев остановил не только русский солдат, но и генерал Мороз. Топливо у них в баках замерзало при минус 20 градусах, а тут ударили все 35.
В самой столице была паника. Разве там шли бои, как в Сталинграде? Проходила эвакуация. 7 ноября провели парад, когда уже подвезли части из других регионов. И сразу бросили в бой… Как подается событие? Могучий удар. Но никакого тактического или стратегического искусства наши полководцы тогда не показали. Мы кинули войска вперед, а враг побежал: не мог сопротивляться во многом из-за того же мороза».
А дальше он привел пример с гибелью в котле по прихоти маршалов 33-й армии генерала Ефремова и спросил, почему в нашей памяти замазана гибель десятков тысяч солдат и самого командарма, который застрелился. Немцы его похоронили как настоящего героя. Сталин распорядился на месте его гибели поставить монумент. Ответил он так:
— Наверное, Иосиф Виссарионович, все понимал. А мы?
А мы стесняемся иногда говорить правду о своих промахах и промашках. На ошибках учатся!
А в Подмосковье в октябрьские дни по приказу Сталина уже взрывались заводы и фабрики, мосты и водонапорные башни. В городе появились беженцы. 13 октября на страницах «Правды» большими буквами были напечатаны такие слова:
«ГИТЛЕРОВСКИЕ ОРДЫ УГРОЖАЮТ ЖИЗНЕННЫМ ЦЕНТРАМ СТРАНЫ».
А 15-го эту фразу сменила другая, еще более страшная:
«КРОВАВЫЕ ОРДЫ ФАШИСТОВ ЛЕЗУТ К ЖИЗНЕННО ВАЖНЫМ ЦЕНТРАМ НАШЕЙ РОДИНЫ, РВУТСЯ К МОСКВЕ. ОСТАНОВИТЬ И ОПРОКИНУТЬ СМЕРТЕЛЬНОГО ВРАГА!»
16 октября 1941 года в передовой статье газеты «Правда» было сказано:
«Враг продолжает наступать… Враг приблизился к подступам Москвы… Создалась непосредственная серьезная угроза для Москвы». А заканчивалась статья такими фразами: «За нашу родную землю, за нашу Москву мы будем драться упорно и ожесточенно, до последнего вздоха. Над Москвой нависла угроза. Отстоим родную Москву! Да здравствует наша любимая Москва!»
И опять большими буквами через всю газету пролегли жестокие, но правдивые слова:
«ВЗБЕСИВШИЙСЯ ФАШИСТСКИЙ ЗВЕРЬ УГРОЖАЕТ МОСКВЕ — ВЕЛИКОЙ СТОЛИЦЕ СССР. ЖЕЛЕЗНОЙ СТОЙКОСТЬЮ ОТРАЗИМ НАПОР КРОВАВЫХ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ПСОВ. ОСТАНОВИТЬ ВРАГА ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО, ПРЕГРАДИТЬ ДОРОГУ ЛЮТЫМ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ!»
По рассказам родственницы автора Анны Котовой, ставшей свидетельницей тех событий, чиновники и ловкачи любыми способами доставали машины, легковые и грузовые, набивали в них все, что могли увезти, и вывозили из Москвы вместе со своими семьями. Руководители военных ведомств тоже отправляли свои семьи в эвакуацию. Простые москвичи это видели и негодовали. Заводы закрыли, рабочих распустили, остановились трамваи. Было как-то не по себе — Кремль молчал. По ее словам, на шоссе Энтузиастов люди остановили груженную доверху полуторку с диванами и кроватями и раскидали ее поклажу. Не обращая внимания на угрозы хозяина имущества разобраться с обидчиками, люди заставили водителя повернуть снова в Москву.
— А что дальше было? — спросил ее автор.
— Машина умчалась быстро, а семья стала стаскивать на обочину вещи.
— Много таких эпизодов было?
— Много, сынок. Особенно в середине октября. Потом милиционеры навели порядок. Эвакуация продолжалась, но без паники.
— Мародерство отмечалось?
— А как же. Прихожу в свою комнату коммуналки, а в квартире два мужлана с мешками. Набивают их барахлом моей соседки. Я испугалась и выбежала. На счастье, наткнулась на участкового. Он их арестовал, наставив на них наган… Погода была холодная. Рано наступили холода…
Все правильно, тут-то и грянула русская зима, когда термометр опускался от 5 до 20 и ниже градусов. Немцы настолько переполошились от холодов и снежного безбрежья, что посчитали, что их Россия морозит 50-градусными морозами.
Как не вспомнить Джека Лондона: «У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения, громовые раскаты небесной артиллерии. Но всего сильнее, всего сокрушительнее — Белое Безмолвие в его бесстрастности… Жители Севера рано познают тщету слов и неоценимое благо действия».
Это Белое Безмолвие русских полей не столько угнетало фрицев, сколько морально и физически убивало их, поражая невиданными масштабами снежной бесстрастности. И оставалось у них только одно «благо действий»: под напором войска «северян» и морозов отходить, а в некоторых случаях и бежать, кутаясь в женские платки и одеяла. Картина почти из живописного полотна художника И.М. Прянишникова «В 1812 году» с отступающим зимой французским воинством.
Под Москвой немцев остановил не только советский солдат, но, наверное, Господь Бог, пославши на поле боя не генерала, а целого маршала по имени Мороз. Но выстоял в сражении сильнейший воин. Им оказался Советский Боец!
Как-то автору довелось читать откровения одного священника, участника партизанского движения в Белоруссии. Он писал что-то вроде этой мысли: «