Самый известный из участников заговора 29 июля, фактически его глава, который и пронес в портфеле взрывное устройство в зал заседания ставки, был праведник мира против Третьего рейха полковник фон Штауффенберг. Уже после «хрустальной ночи» еврейских погромов 1938 года и увиденных годом позже издевательств над мирным населением оккупированной Польши он укрепился в мысли, что Гитлер и его подпевалы принесут большую беду стране отцов — фатерлянду.
Но шла кровопролитная война — отместка странам бывшей Антанты за позорный для Германии Версаль. Клаус и узкий круг его единомышленников считали, что приход к власти нацистов во главе с ефрейтором проигранной войны Адольфом Гитлером — это стратегическая ошибка Гинденбурга. Конечно, наци № 1 ему помогла стать и зомбированная им обещаниями сытой жизни толпа.
«Воинственный пыл нового рейхсканцлера свидетельствует, — рассуждал 35-летний граф Штауффенберг, старший офицер штаба дивизии, — что он не остановится в горячке наступлений на ринге войн, пока не наткнется на зубодробительный нокаутирующий удар противника. Основной вектор внешней политики и военной стратегии Гитлера, начиная с 1930-х, ясно указывал на Восток. 2 года как идет рубка в России. Оттуда придет погибель Германии, если не уберем это чудовище мирно или через пулю».
А пока Гитлеру не на что было надеяться в победах — Германия оплакивала свою 6-ю армию, погибшую в Сталинградском котле. Преданных ей трусливых «союзничков» — румын, итальянцев, испанцев и прочих, желающих повоевать в России, — не вспоминали. Немцы переживали минуты всенародного траура за своих близких — погибших и плененных.
В Африке тоже дела складывались не очень успешно, если не сказать более правильно — трагично. 6 апреля 1943 года союзники решили окончательно изгнать немецкие и итальянские войска из Африки. Фельдмаршал Монтгомери и 8-я британская армия уже выбили африканский корпус Роммеля из Египта и Ливии и взяли под контроль юг Туниса, где теперь штурмовали позицию Вади Акарит.
Сам генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель, потерявший лоск и все реже оправдывающий почетное прозвище «Лис Пустыни», получил шифровку, в которой ему предлагалось вернуться на родину без широкого оповещения немецкой общественности. Он понимал, что здесь его песня спета.
С запада, а точнее — из Алжира, спешили американские войска 2-го корпуса генерал-лейтенанта Паттона, готового прорваться к позициям Монтгомери. Но маршу янки мешала 10-я танковая дивизия вермахта. Она находилась рядом с городом Эль Геттаром, который располагался в центральной части Туниса. Дивизия подвергалась ожесточенному артиллерийскому обстрелу со стороны американцев и ей грозила гибель. Когда гром орудий и ружейно-пулеметный треск немного утих, из блиндажа, выдолбленного в скалистой почве, выбрался видный немец. Это был высокий, стройный, синеглазый, с копной черных, как смоль, волос офицер. Его африканская униформа вермахта была присыпана землей. Темно-красная окантовка плетеных погон указывала на принадлежность к главному командованию, золотой ромб — на звание подполковника.
Это был 35-летний граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, старший офицер штаба 10-й дивизии. По своей должности он принимал приказы от главнокомандующего генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга, руководившего немецкими войсками на Средиземноморском театре, в том числе и в Североамериканской кампании вермахта. Поэтому подполковник был ответственным за оперативное и тактическое руководство соединением.
Стряхнув ладонью пыль и мелкие осколки горной породы с обмундирования, он взобрался по каменной глыбе, служившей порожком, в штабной автобус. Стол и карты засыпала песком взрывная волна. Наведя порядок на столе, он принялся рассматривать склейку. Вдруг зазвенел полевой телефон. На том конце провода находился командир батальона. Он хриплым голосом выдавил мольбу:
— Господин подполковник, янки выбили половину моих солдат… Прошу подкрепления… Наседают… Разрешите отойти…
— Пауль, помочь живой силой не могу, дать команду на отступление — оставить позиции, тоже. Продержитесь хотя бы до вечера, может что выкрою, — честно ответил подполковник. Он знал, что Гитлер терпеть не мог отдавать приказы на отступление. Кессельринг отличался тем же.
Штауффенберг оставался на службе всегда тверд и собран, но для каждого находил подбадривающие слова.
Командир полка, сражавшийся рядом с ним, как-то заметил в связи с этим начальнику штаба: «Фридрих, у него есть природный швабский шарм, которому никто не может противостоять». Наверное, он знал, что граф, родившийся в 1907 году в баварском Йеттингене, происходил из старой швабской знати. Увлекался игрой на виолончели, декламировал и писал небольшие стихи, много читал литературы по искусству и политике. Любил историю, но больше всего его влекла военная служба. В 1934 году он, успешно сдав экзамены, стал офицером.
Это было время политической перестройки с захватом власти нацистами. Он внимательно следил за событиями, понимая, что армия из этих перемен должна выйти более сильной и авторитетной. С другой стороны, ему не нравилась жестокость в методах управления страной новой властью. По данным знатока жизни нашего героя немецкого журналиста Тобиаса Книбе, после назначения Гитлера на должность рейхсканцлера 30 января 1933 года он сказал товарищам: «И все-таки свинья своего добилась».
С октября 1936 года Штауффенберг учился в военной академии в Берлине. Там он написал статью «Отражение вражеских парашютно-десантных войск на территории своей страны», в основу которой была положена новая концепция ведения войны.
На глубокую статью молодого офицера обратили внимание генералы, заявившие, что у него большое, чуть ли не полководческое будущее. Его рост, телосложение, германская лепка лица привлекли внимание скульптора Людвига Тормелена. Он попросил его позировать и за это время узнал он нем много того, что позже выразил такими словами:
«Его не просто любили — он пробуждал энтузиазм и восхищение сразу и везде, где появлялся. Его жизнерадостность, позитивность по отношению к себе и окружающим были настолько заразительны, что передавались каждому, кто с ним встречался…
Житейские заботы, скепсис, сомнения — если они где-то проявлялись — рассеивались в его присутствии».
В качестве офицера штаба 1-й дивизии ротмистр Штауффенберг осенью 1938 года участвовал в кампании по захвату Судетов. После ее окончания он воскликнет, говоря о Гитлере: «Дурак идет к войне». Сам он таких войн не приветствовал, но быстрые военные успехи Гитлера его, как и других офицеров и генералов, впечатляли. Клаус отмечал в фюрере «военное чутье», что «этот человек — сын войны».
В 1939 году участвовал в польской кампании в звании обер-лейтенанта в танковой дивизии. Из Польши он писал жене Нине:
«Население невероятный сброд. Много евреев и полукровок. Этим людям хорошо, когда ими управляешь кнутом. Тысячи заключенных пригодятся для сельского хозяйства Германии. Они трудолюбивы, послушны и нетребовательны».
Потом входил с войсками, легко покоряя Францию.
В мае 1940 года Штауффенберга, которого ценили руководители, перевели в организационный отдел генштаба сухопутных войск начальником подотдела регулярной армии, где он изучал опыт действующих войск. На этой должности он проработал почти 2 года, пережив многие события в Германии и на фронтах. Сталинградский позор Гитлера он приравнял к Версалю. Офицер, широко и глубоко мыслящий, понял, что Гитлер ведет страну к поражению. Он часто выезжал на фронт. Видел изнанку войны и понимал, что война вскрывает суть любого явления. Она вынуждает каждого человека стать самим собой. Война срывает маски и все расставляет по своим местам.
«Да, ни для какого другого дела мужчины не объединяются так быстро, как для убийства других мужчин, — размышлял он. — Первой жертвой войны становится правда». На фронтах в России он бывал не только в штабах, но и в окопах. Уже в начале войны с СССР свое выступление в военной академии он начал словами: «Нынешняя структура немецкого главного командования даже нелепее, чем та, какую мог бы изобрести вредитель», а продолжил: «Немецкие резервы стремительно истощаются… Возникла необходимость формирования добровольческих частей на Востоке, чтобы ими заткнуть фронтовые дыры… Огромные пространства России бьют по нам сильнее оружия».
Жителей оккупированных областей, если они не были убежденными коммунистами, он воспринимал как ценных союзников в борьбе против Сталина, в то время как Гитлер видел в них «недочеловеков», «людской мусор», «быдло» — представителей низшей славянской расы.
Российский большевизм он, как и многие его коллеги — офицеры, не воспринимал и относился к нему враждебно. Страх быть побежденными и в этой войне засел глубоко в его сознании. А провалы на Восточном фронте он воспринимал глубоко и дерзко начинал называть их причины. Видел он их в ослеплении Гитлера своей барбароссовской идеей. Но она давала сбои — вермахт отступал, Красная армия теснила германские войска.
Однако вернемся к апрельским событиям 1943 года в Тунисе. Утром 7 апреля 1943 года отступление 10-й немецкой танковой дивизии шло полным ходом. Подполковник Штауффенберг тоже отступал под палящими лучами африканского солнца, стоя для лучшего обзора на командирской машине, угловатом вездеходе «Хорьх». Пот катился градом. Американцы и англичане бомбили и обстреливали вытянувшуюся колонну немцев волновыми налетами — одна группа, отбомбившись, уходила, а через некоторое время появлялась другая стая небесных стервятников: с белыми пятиконечными звездами на фюзеляжах «Дугласы А-20», «Кертисы Р-40» и с красно-бело-голубыми кругами на плоскостях «Спитфайры» и «Бристоль Бленхеймы». Янки и томми работали дружно и эффективно.
«Зачем мы влезли в этот африканский ад, — подумал подполковник, — сколько людей положили… Ради чего?»
И тут он вспомнил вчерашнюю встречу с молодым необстрелянным обер-лейтенантом, только что прибывшим с пополнением. Он тогда спросил его: