– Говори.
Что бы ни было, мы через многое прошли. Когда-то Джерад мог сбить Ари на дороге, а бывший парень – убить в порыве ревности; я переспал с Аристель в первую встречу, игнорируя принципы; я оказался слабым и предал ее, а потом вернул доверие; мы вместе боролись с ее наркозависимостью; я не поверил Ари, она ушла к моему другу; мы сошлись и вновь пытаемся построить нечто прекрасное. Не думаю, что ее трудности с отцом повлияют на нашу крепкую связь.
Я коснулся затылком бетонной стены и приготовился слушать.
– Спасибо, что не искал меня. Было дерьмово, но все лучше, чем жизнь с тобой.
– Парень из телевизора научил тебя ругаться? – Отец со скукой ухмыльнулся. – Ты перестала интересовать меня еще в пятнадцать. Последние три года я тебя терпел.
Холод прошелся по позвоночнику. Нет, те годы терпела я!
– Но видимо, не очень хорошо тебя воспитал. – Он оскалился. – Ты убежала и спутала все планы. Зимой, после совершеннолетия, ты бы вышла замуж за Михаила. Это отлично бы сказалось на моем бизнесе.
– Михаила? Твоего делового партнера? Ему шестьдесят три…
– Он любит опытных девушек.
Тошнота подкатила к горлу. Я нервно сглотнула.
Поступок в духе моего отца.
– И только то, что ты связалась со звездным отродьем, успокоило твою мать и спасло тебя от того, чтобы я силой вернул тебя домой. Мне не нужны скандалы и внимание прессы. Интернет – рой с пчелами, не отделаться без последствий.
– Благодарю за отличную идею. – Я вскочила, чтобы уйти. Была на грани истерики, но отец этого не увидит.
– Сядь.
Его ледяной тон пригвоздил меня к стулу. «Сядь», «Делай», «Не выдумывай». Он всегда общался со мной командами. И я слушала. Как я могла не слушать его? Он старше. Он авторитет. «Молодец, Арина». «Правильно, Арина». «Иди в свою комнату, Арина».
Но я больше не Арина.
– Иди к черту. – Я отодвинула стул. – Если решишь преследовать или угрожать, я обращусь на телевидение. Да, у меня нет доказательств, но нервы СМИ тебе попортят. Кстати, не забудь предоставить доступ к моему личному счету. Ты задолжал мне… папа. – Последнее слово я выплюнула. Оно обожгло рот, но я не показала ни боли, ни слез.
Я больше его не боялась.
– Ари? – позвал я.
– Прости. Задумалась. – Ее брови взметнулись вверх, плавно опустились, и лицо стало непроницаемым. Эмоции она заточила под толстое стекло. – Предположи… – Ари едва шевелила губами, – предположи, что случилось между мной и отцом. Почему я сбежала из дома?
Я молчал. Думаешь, не предполагал? Не строил догадок? Пока ты, милая Ари, была неизвестно где (я надеялся, вернулась домой), я гадал, из-за чего ты боялась заводить разговоры о семье. Почему цеплялась за любой шанс остаться в Америке. Почему лгала.
– Стивен?
– Не знаю. Не знаю, Ари.
Она заговорила ровно, без запинок. Репетировала текст? Или исповедь всегда звучит складно? Наконец-то ты освободишься.
– Винить ли твое окружение, Стивен, что ты не знаешь о насилии в семье, никогда не сталкивался с подобным и не можешь понять, что я чувствую? Наверное, нужно благодарить их – ты счастливчик.
– Мне известно, что такое насилие. Детей бьют пьющие родители, в темных переулках насилуют женщин, в школе подростки издеваются…
– Прошу… – Она помассировала веки. – Мне и так кажется, когда я заговорю о прошлом, внутри меня сработает детонатор и я разлечусь на кусочки.
Ари устроилась в центре кровати.
– Ты знаешь, что такое насилие, Стив. Ты не в мыльном пузыре жил. Но ты не сталкивался с насилием лично. Видел по телевизору, слышал от знакомых. Но понятия не имеешь, что чувствуют эти… как бы лучше выразиться… сломленные люди. И как они ищут лекарство, чтобы спасти свою психику.
«Лекарство для сломленной девушки». Я вкладывал в песню иной смысл, про разбитое сердце, но для Ари, в ее ситуации, песня стала спасением.
– Знаешь, почему я ему почти поверила там, в кофейне? – Ари шмыгнула носом, но не заплакала. Отстраненно, как суфлер, она цитировала: – «Не придумывай». Это была его любимая фраза. «Я приходил к тебе в спальню? Не придумывай, Арина». «Я трогал тебя? Не придумывай, Арина»! – Ее голос начал срываться. – Не придумывай!
– Ты говорила правду, – прошептал я.
Ари смотрела загнанным в угол зверем, ее глаза метали искры.
– А моя мать? «Что они подумают, Арина!», «Не хочу ничего слышать, Арина!», «Твой отец – прекрасный человек, Арина!» Поэтому у меня и в мыслях не было рассказать… «Я тебе не верю». Вдруг ты бы сказал то же самое? Все взрослые… они мне не верили. А если бы ты поверил… Как бы смотрел на меня?
Я молчал.
– Так, как смотришь сейчас. С жалостью.
Да, мне было жаль ее. Жаль по-человечески. Никто не заслуживает подобного отношения к себе. Особенно маленькая девочка. Особенно от родных. Но повлияло ли это на мои чувства? Немного. Мне еще сильнее захотелось ее любить.
– Это похоже на… Кричишь «Нет», а тебя не слышат. Словно ты под водой. Пузыри вместо слов. И стыд, – отрывисто добавила Ари. – Ты бы смотрел… ты и будешь смотреть на меня и каждый раз видеть насилие. Но потом… когда я рассказала про свой дневник, я подумала, что… может быть, и нет ничего такого, но… Мне не хотелось портить те воспоминания обо мне. Из две тысячи десятого. Твой солнечный свет.
Я с трудом подавил импульс подойти и крепко ее обнять.
– Ты без того жалел меня. Я рассталась с парнем и осталась одна в городе. Но шанс, что ты полюбишь меня, грел душу. Признайся я – и Ари бы не было. Я бы стала ярлыком… Не перебивай.
Мне оставалось до боли сжать зубы и слушать дальше. Ярлык! Да ты лучшее, что случилось в моей жизни, я не оставил бы тебя, знай правду! Единственной преградой была эта чертова правда!
– Когда я сбежала из дома, то пообещала себе: «Арина, начни новую жизнь. Стань Аристель. Забудь всю грязь, сделай вид, что ничего не было».
Она выглядела взрослой, циничной из-за холодных рассуждений и одновременно хрупким, ранимым, одиноким подростком.
– Извини, отклонилась от темы. Мне… сложно произнести это. Но я должна. Встреча с отцом напомнила: все было реально. Я сделала вид, что ничего не было. Но это было. Психологическая травма. Убийство души. Именно так в книгах по психологии называют инцест – убийство души. Ребенок вмиг взрослеет, хотя его разум… не готов. – Ари продолжала говорить, пока я давился воздухом. – Ребенок навсегда искалечен внутри: стираются установки, что хорошо, а что плохо. Как нужно относиться к этой ситуации – к насилию. Привязанность к родственнику и понимание того, что происходящее неправильно, сводят детский разум с ума. Растерянность, обида, страх. Он запугал меня, как взрослый способен запугать ребенка. Тогда я закрылась от реального мира, потому что в мой мир то, что отец приходит ко мне ночью, не вписывалось. И тут возник ты, Стивен Рэтбоун. Ты стал моей путеводной звездой. Я мечтала: однажды ты заберешь меня. Или уеду я. Видишь, смогла. Ты близкий мне человек, а не он. Но мои грани стерты, и ты мой любимый человек, желанный. Как думаешь, что было бы, расскажи я все? Ты не воспринял бы это спокойно. Ты бы потребовал, чтобы я заявила на отца в полицию. Ты захотел бы, чтобы я вернулась в Москву и начала там новую жизнь. Жалость к внутреннему ребенку сильнее, чем симпатия к юной девушке. Ты стал бы для меня снова иллюзорным спасителем. Но я не хотела этого. Ни тогда, ни сейчас. Я влюбилась в тебя, как в личность, как в мужчину…
Ари вздохнула:
– Борьба с деньгами Александра Тешера заведомо проиграна. У меня не было сил возвращаться, бороться, говорить правду… – Ари улыбнулась, видимо, вспомнив Сан-Диего. – Я хотела быть обычной девчонкой, у которой строгий папа и ветер в голове. Она просто приехала на концерт. Она случайно попала под колеса машины, в которой был вокалист… Увы, реальность сильнее, и моей любви оказалось мало. Но без тебя я бы не уехала. А как ты относился ко мне первое время… Я боялась засыпать, вдруг окажется сном то, что ты влюбился в меня. И я помнила это добро всегда.
Захотелось обнимать ее до боли в ребрах, но Ари не закончила:
– Моя психологическая защита – замещать старые переживания новыми. Наркотики, секс, неправильные поступки. Случился бордель, Карлос. Но к тому моменту я уже была сломлена внутри, понимаешь? Не Карлос меня сломал и тем более не ты. Поэтому я никогда не винила тебя, Стивен. И благодарна сильнее, чем ты думаешь. Я… чувствую себя такой измотанной. Можно мне сигарету?
Ее просьба дошла с опозданием. Когда я взглянул на пачку, Ари уже достала сигарету и прикуривала о старенькую зажигалку.
У меня скрутило внутренности, и я прислонился лицом к стене. Неприязнь, вызванная обращением Александра к дочери в кафе, перетекла в ненависть. Здесь какая-то ошибка. Подобное не может происходить в мире. Ари права – я не понимал. Как можно сделать такое со своим ребенком? Как можно перейти черту? И я не мог найти слов, чтобы поддержать Ари.
Мои костяшки побелели, а вены на запястьях заболели от напряжения. Я почувствовал, как из носа течет кровь. Вязкий металл. Заливает губы. Вот бы захлебнуться сейчас. Окрасить поганый мир в алый цвет. Мир не достоин света, раз такое происходит: родные отцы, вместо того чтобы защищать, ломают жизни своих дочерей.
– Подойди, любимый, – позвала Ари.
Я оттолкнулся от стены и выполнил ее просьбу. Ари встала и вытерла кровь с моей верхней губы, а ладонь – о свое бедро.
– Тебе противно смотреть на меня? – проследив за взглядом, тихо спросила Аристель. Ее голые ноги, трусики, короткая майка… На миг я увидел в миловидной девушке запуганного ребенка, у которого забрали детство.
– Ари, я…
– Меня каждый осудить может. – Она резко повысила голос, а я, согнув ватные конечности, рухнул на край постели. – Сама виновата в своих приключениях: переспала с малознакомым мужчиной на шесть лет старше нее, осталась в чужой стране, выбрала вариант стать отбросом общества. Ну не дурочка ли?