– Сейчас не время, нужно разобраться… Джерад… – забормотала я, преодолев ком в горле. Страшно. Страшно. Страшно!
– Не время, серьезно? – Голос Стивена сорвался, будто заскрипели шины: неприятно, резко. – Джерад! Бедный Джерад Андерсон! Любит тебя, ждет в квартирке недалеко от пляжа. Как ты можешь так поступить с ним? Со святым Джером?!
Я хотела сказать, что ничего не обещала Джераду и в любом случае планирую с ним расстаться, но не придумала, как сделать это мягко. Издевка в голосе Рэтбоуна отбила всякое желание что-то объяснять.
– Ну что, Ари? Я решил связать с тобой будущее из-за чувства вины? Не думаешь ли, пачка денег и квартира лучше подходят для извинений?
С моих губ не сорвалось ни звука. Верно: когда Стив нашел меня в стрип-баре, он не любил меня, он хотел искупить вину. Любит сейчас? После предательств (его и моего), откровений, громких слов? Я запуталась. Много всего, сразу.
– Не дави на меня.
– Выбирай, Ари. – Он меня не слышал. – Прямо сейчас. Сколько можно? Мне надоело, тебе – нет? – Захлопнул коробку с кольцом и с грохотом положил на тумбочку. – «Да», или я пошел?
– Стив… – Я над пропастью, а каждое его слово толкает меня к краю. Остановись. – Не в Джераде дело. Я говорила: когда ты узнаешь, все изменится. Мне нужно время. Свыкнуться, что ты знаешь.
Стивен, взвинченный, подошел вплотную и наклонился к моему уху:
– С первого дня знакомства ты скрывала тайну, и вот – я знаю. Небо не обрушилось на землю. Я хочу быть с тобой. А чего хочешь ты? Что мне сделать?! Что мне, – он заорал, – мать твою, надо сделать?!
– Ты узнал… Ты…
– Не будь дурой, Ари. – Он плохо скрывал презрение.
Мой пульс участился.
– А ты не делай из предложения руки и сердца соревнование, кто лучше – ты или Джерад.
Лицо Стивена смягчилось, а руки затряслись.
– Умоляю, – тихо сказал, – не отвергай меня.
– Я не говорю «нет». – Коснулась ладонью его колючей щеки. – Прошу, дай мне время. Поговорим завтра?
Прищурился. Взлохматил волосы, выругался сквозь зубы.
– Времени было достаточно.
И, сутулясь, он покинул номер.
Коробка с кольцом осталась на тумбочке.
Я раздавлен отказом. Уничтожен. «Дай мне время».
Нельзя спасти того, кто не хочет спасения. Ари заперлась в шкафу, играя с жизнью в прятки. Согласен, мне никогда не понять, что она испытала и что чувствует сейчас. Но я устал. Оставил ее? Я умолял ее. После откровения, которое она доверила мне, я был готов открыть шкаф, где Ари пряталась. Распахнуть дверцу, пустить в пыльное помещение свет. И ключ нашел (ключ остался на тумбочке в номере отеля, в бархатной коробке). Но, забившись в угол, Ари попросила дать ей время. Она остается в запертом шкафу: покрытая паутиной, задыхаясь от плесени и спертого воздуха.
Вечерело. Фонари освещали промозглые улицы. Я зачерпнул ботинком лужу, раскидывая грязно-серые капли по асфальту. Гребаная весна хуже осени. Точно хуже – осенью я нашел Ари и смог вернуть. А весной… Кисло улыбнулся стеклу круглосуточного магазина. Взял несколько бутылок, поехал домой.
– Соф, я напьюсь, и похер мне, что ты думаешь!
Нет ответа.
– Соф!
Мой голос отлетел от стен зловещим эхом. Точно. Я выгнал Софи. Что ж, Рэтбоун, ты остался один. Идиотский поступок Ари в отеле я простил быстро: знал, что страх лишает рассудка, толкает на безумства. Но, черт возьми…
Мысль я не закончил. Открыл бутылку в коридоре и жадно выпил. Да. Наконец-то. Анестезия. Катись оно все… Пусть Джерад разгребает.
Я осел на пол. Хватит с меня… Любви. Буду жить для себя, как делал раньше Андерсон, а он пусть нянчится с девчонкой, травмированной и пугливой. Скоро Джер взвоет. Откуда у него столько терпения?
Я выпил половину бутылки, алкоголь жег пищевод. Мой друг вряд ли замечает: Ари не в порядке. И меня, черт побери, это беспокоить не должно.
Проснулся я на кровати, в компании облеванной рубашки и похмелья. Помнил мало. Напился и вырубился. Повторить бы… Я кое-как встал, переоделся и засобирался в студию, чтобы вносить финальные штрихи в альбом, обсуждать концерты, доучивать партии бывшего гитариста и согласовывать группу для разогрева – дел предстояло много.
Взгляд скользнул по крафтовому пакету. Унесу-ка бутылки на кухню. Там я достал их, чтобы поставить в мини-бар. Горло пересохло. Я налил стакан ледяной воды. Башка раскалывалась. Нет. Нет! Я не буду пить. Скоро тур, концерты. Оперся руками о раковину. Ладно, немного выпью. За руль все равно нельзя.
Открыл бутылку. Вторую. Крепкий алкоголь покрывал сердце коркой безразличия, и я давил, как гребаных тараканов, воспоминания. Пил до тех пор, пока не перестал видеть девушку с горько-карими глазами. Моя милая Ари. Уйди.
По телевизору ведущий новостей объявил: сегодня понедельник. Я был уверен, сегодня пятница. Или суббота. Дни смешались, как выпивка – я лил в бокал все, что находил в каталоге интернет-магазина.
Урчало в животе – я редко вспоминал о еде. Спотыкаясь, доковылял к холодильнику, распахнул дверцу. Морозный воздух остудил красные из-за опьянения щеки. Я вынул яблоко, бутылку водки и пару кубиков льда; положил лед в бокал и залил до краев водкой. Откусил яблоко: вернее, вгрызся зубами до боли в деснах. Ха. Что-то да чувствую.
Надо собраться. Нормально есть, бросить пить, меньше курить, вернуться к работе. Но все, чего хотелось, – давиться горькой водкой, чередуя с медовым виски. Яблоко хрустело, отдаваясь в голове свинцовой дробью.
Мы расстались. Снова. Но так сильно накрыло впервые. Энтузиазм от успешной карьеры, поддержка лучшего друга, знакомство с Софи – и мои запои кончались быстро. Да и бросил Аристель я сам. Теперь у меня нет ничего. И ничего мне не нужно. Рад, отец? Я не оправдал фамилию Рэтбоун.
Лед начал понемногу таять, и я опорожнил бокал. Налил второй.
Телефон истерично надрывался, вибрируя на прикроватной тумбе. Любимая песня бесила сильнее будильника. Гитарные риффы и барабаны устроили рок-концерт в черепной коробке. Я перевернулся на спину и на ощупь достал до экрана телефона: ответил на вызов, включил громкую связь.
– Да! – прохрипел. – Живой, – добавил, отыскивая бутылку.
– Живой? А карьера твоя мертва! – заорал Марти. – Ты похоронил ее! Все уничтожил! Из-за девчонки сопливой!
– О! – Я радостно воскликнул, тронув стекло бутылки. – Вот ты где…
– Издеваешься?! – кричал менеджер. – И что делать? Что говорить фанатам? Все, сдулась группа Grape Dreams? Стивена любовь убила! Отличный пиар-ход, но дальше что? Кто музыку выпускать будет? В тур поедет? Кто неустойку лейблу заплатит? А мой авторитет, – Марти никак не мог заткнуться, и я спокойно слушал его поросячий визг, поглощая остатки виски, – мой авторитет!
– Заткнись уже, – попросил я, когда горькая смесь в бутылке закончилась, а с ней – и мое терпение. – Смысл? – Я приподнялся, сел и кинул пустую бутылку в стену. Звон стекла прогремел как бомба, но я не дернулся. – Джерада нет в группе. Группы нет! Делаем вид, что ничего не изменилось, но изменилось все. Джерад создал альбом: аранжировки, концепция – все его. И сейчас продвигать это… петь это… Пошло оно. И ты иди, придурок.
– Тексты твои, – не унимался Марти. – Я говорил с Андерсоном, он не против, чтобы материал продвигался без его участия…
– Дело не в этом. – Я махнул, будто менеджер стоял рядом, и я мог прогнать его. Опустив ладонь, коснулся чего-то склизкого и мокрого – собственная рвота, прекрасно. Сам себе кажусь жалким. – Перезвоню.
Или нет.
Вскочив, я направился в ванную, пока меня не стошнило снова. От резкого подъема потемнело в глазах, а к запаху рвоты добавился «аромат» потного тела – я не мылся несколько дней.
– Сожалею, что так получилось! – крикнул я, на ходу снимая липкую футболку. – Найдите другого вокалиста. Даю подсказку: таких музыкантов, как я, полно в барах Техаса. Мне не обидно за альбом. Большую часть работы сделал Джерад. А я соберу себя по кусочкам, вернусь, потому что музыка – моя жизнь. Но не сейчас. Отвали, Мартин!
Его ответ заглушил шум воды. Помоюсь, и в кровать.
За креслом вроде бы завалялась бутылка водки…
Бен и Логан сыпали в трубку банальности: «Не переживай, двигайся дальше», «Встретишь других красивых фанаток». Я перестал отвечать. Марти звонил раза три, ругался на автоответчик и в итоге напыщенно заявил, что релиз альбома откладывается, а мне «следует быстрее лечить разбитое сердце». Я посоветовал ему сходить далеко и надолго.
Мобильный разрядился, я не стал его заряжать. Надеялся, все от меня отстали. Но на порог явился Шон Мюрель. Психолог рискнет вправить мне мозги? Или боится, имидж конченого алкоголика ему не исправить?
– Ты один? – удивился я, впустив пиарщика в квартиру. – А мои замечательные друзья? Марти, Бен, Логан? В поисках нового вокалиста?
Мюрель отобрал у меня бутылку. Я испытал непривычную пустоту.
– Талант не пропьешь! – заявил я. – Скоро буду как новенький!
– Талант – нет, возможности – запросто.
Мне стало душно. Ватная от похмелья голова. Я бездельничал, а сил нет. Шон говорил что-то, но я был сосредоточен на задаче: дойти до гостиной и лечь на ковер. Несколько минут я восстанавливал сбитое дыхание и прогонял из глаз черные мушки.
– Чего надо? – Я прислонился спиной к дивану и неловко ковырял ногти. Шон открыл занавески. Светло, болят глаза. Шон распахнул окно. Много свежего воздуха, кашель. – Посмеяться над тем, какой я стал?
Мюрель присел и спокойно ответил:
– Никто не смеется. Всякое бывает, мы волнуемся.
Я состроил гримасу. Улыбка Шона теплая, с сочувствием. Ненавижу сочувствие. Это мой выбор – послать все на хрен.
Телефон Шона подал сигнал. Он прочитал уведомление.
– Стив…
Я его перебил:
– Что, доктор, очередной психоанализ? Ты в себе разберись! Откуда можешь знать о моих чувствах? С кем-нибудь вообще трахался? – Я скрипнул зубами. Мне бы заткнуться, но я едко добавил: – В чем дело? Импотент? Или просто больной?