—Ты хочешь сказать, она надлежащим образом не разобралась в истории болезни?
Кэти укоризненно покачала головой, и укор этот относился не к самому вопросу, а к оправданию, которое в нем содержалось.
—Мы все перерабатываем и очень устаем,— сказала Кэти.— Я перерабатываю и устаю уже тридцать лет, но я по два-три раза перечитываю историю болезни, прежде чем назначить пациенту даже такую вещь, как тайленол.
Грейс решила не спорить, не терять попусту время, чтобы развенчать предубеждение Кэти против молодых медсестер, которых та считала не такими знающими и ответственными, как персонал старшего поколения.
—Как бы то ни было,— продолжала Кэти,— но доктор Хирш и доктор Нэш, похоже, просто решили замять всю эту историю.
—Это был пациент Рика?
—Да,— ответила Кэти.— Что особенно важно, если учесть, что именно доктор Нэш хлопотал, чтобы Черри перевели в дневную смену.
Грейс поняла, что Кэти ни сном ни духом не ведает об отношениях Черри и Рика,— похоже, на такие вещи она умышленно закрывала глаза.
Кэти продолжала:
—Я посоветовалась с доктором Хиршем и приняла решение назначить Черри испытательный срок на три месяца, что при сложившихся обстоятельствах следует считать более чем щадящей мерой.
С этим Грейс была вынуждена мысленно согласиться, она хорошо знала Кэти и понимала, что, будь ее воля, она уволила бы Черри не раздумывая. По какой-то неведомой причине Кэти недолюбливала Черри, но с доверием отнеслась к идее, что Грейс постепенно сделает из Черри хорошую медсестру. Теперь это доверие разрушилось в одночасье.
Извинившись, Грейс вышла из кабинета Кэти и направилась в сестринскую, чтобы позвонить Черри. Но та не брала трубку. Может, она сейчас с Риком, предположила Грейс. Любой доктор бывает выбит из колеи, когда у него умирает пациент, и Грейс боялась, как бы Рик сейчас не усложнил Черри все дело, которое и без того обстояло так, что хуже некуда.
Глянув в сторону «хор ом Паваротти», Грейс увидела в приоткрытую дверь свечение включенного телевизора. Сейчас ей ничего так не хотелось, как просто посидеть рядом с Мэттом перед включенным ящиком.
Под предлогом, что надо проверить его медицинские показания, Грейс вошла в палату. Мэтт сидел с пультом в руках, вид у него был скучающий.
—Какой же отстой это телевидение!— сказал он.
—Как ты себя чувствуешь?— спросила Грейс, напустив на себя суровый вид и давая тем самым понять, что находится здесь исключительно по делу.— Головная боль есть?
—Да. Вернее, была. Ушла примерно час назад.
Грейс рассмеялась.
—Я так понимаю, ты имеешь в виду Майкла Лэвендера?— спросила она и, не дожидаясь ответа, поскольку в нем не было необходимости, прибавила: — От некоторых головных болей не так-то легко избавиться.
—Это точно,— охотно согласился Мэтт.— Ты понимаешь, я же снимался в фильме, когда вся эта жуть произошла. Ну… в общем, полфильма было отснято, а теперь они не хотят… как это сказать… продолжать. Считают, что я не готов к продолжению съемок, и поэтому вынуждены были… Как это называют, когда ты прекращаешь что-то на время?
—Приостановить? Отложить?
—Да, точно. Приостановить съемки. Они были вынуждены приостановить съемки, и теперь Фаррен бесится. Мы с ней вместе исполняем главные роли. Этот фильм должен был стать прорывом в ее кинокарьере, вот она и винит меня, что я все ей испортил.— Мэтт печально вздохнул.— Мне в голову не могло прийти, что я могу кому-то что-то испортить.
—Мне очень жаль, Мэтт. Грустные вещи ты говоришь.
—Но есть и хорошая новость,— продолжал он.— Все это означает, что я не обязан теперь сниматься в той, другой картине, чей сценарий я тут все пытался заучить наизусть.
—Так это же хорошо,— сказала Грейс, не понимая, как он собрался сниматься в одной картине, не имея сил для другой. Может быть, Лэвендер выкрутил все так, будто Мэтт может позволить себе выбирать, в каком фильме ему сниматься. Вернее, в каком более выгодно Лэвендеру. Он запросто мог это сделать — сгустив краски перед одними продюсерами и приукрасив действительность перед другими.
—Съемки начнутся через три недели,— сообщил Мэтт.— Так что давай, приходи на съемочную площадку, посмотришь.
—Хорошо,— ответила Грейс без особого энтузиазма. Она с трудом представляла себе, как это будет выглядеть — она приходит на съемочную площадку, и там Мэтт живет какой-то совсем другой жизнью, самостоятельной и далекой от нее, живет в каком-то своем мире, а не в мире, где раньше царила она. И все же ей казалось немыслимым, что через три недели Мэтт Коннер будет уже смотреть не на нее, а в кинокамеру. При съемках фильмов, как она знала, актеру не нужно заучивать наизусть очень большие куски текста, поэтому возможно, очень даже возможно, что Мэтт с такой работой справится.
—Нет, я серьезно,— сказал Мэтт.— Ты правда выбирайся. Погода отличная, и я там буду.
—Нам надо пульс померить,— ответила Грейс, отнесясь к предложению с такой легкостью и шутливостью, с какой, она считала, оно было сделано.
—Нет, будет круто, если ты придешь,— гнул свое Мэтт, в упор глядя на Грейс, которая тоже смотрела на него смело и открыто — как смотрят на бармена после пары-тройки порций чего-нибудь горячительного.
В глазах Мэтта плясали озорные огоньки — те самые, что Грейс уже видела на его крупных планах. Он смотрел на нее в упор и видел ее словно насквозь, словно сметая взглядом любые выставленные заграждения. Он словно забирал ее к себе, словно похищал. Сейчас в этом огромном мире существовали только они двое, и больше никто.
Неожиданно спохватившись, Грейс вспомнила, что в палату могут войти и заподозрить ее в чем-нибудь непрофессиональном (первой на ум пришла Кэти), поэтому она, напустив серьезный солидный вид, расправила плечи и вскинула повыше подбородок, деловито щупая трубку стетоскопа.
—Хорошо,— сказала она серьезно.— Кино — это очень хорошо. Если что-нибудь понадобится, то дайте мне знать.— Проговорив это, она с колотящимся сердцем вышла за дверь.
Меньше всего на свете ей сейчас хотелось встретиться с Кэти, поэтому она пошла в буфет выпить чаю со льдом. Она словно на крыльях летела, а не на лифте. Вдруг опять вспомнилась Черри. Вот не повезло бедняжке — умер пациент. Но мысли снова вернулись к Мэтту — притянулись, как металлическая стружка к магниту.
Двери открылись, и в лифт вошли Майкл Лэвендер и Дон — они о чем-то оживленно шептались. Лэвендер был бледен и явно чем-то потрясен, но Дон, как всегда, держала себя в руках. Лэвендер сразу заметил Грейс, они с Дон замерли и как по команде натянули на лица фальшивые улыбки.
—Как там делишки в «хоромах»?— поинтересовалась Дон игривым тоном, словно намекая на флирт между пациентом и медсестрой.
—Ты, видимо, Мэтта имеешь в виду?— словно не заметив ядовитой шпильки, спросила Грейс.— Дела у него идут хорошо. Настроение бодрое.— И, обращаясь к Лэвендеру, она прибавила: — Он сказал, что через три недели у него начинаются съемки. В такое трудно поверить!
—Нет, это так,— угрюмо подтвердил Лэвендер.— Планы немного изменились.
—Немного — это как?— спросила Грейс.
—Короче,— сказала Дон с видом нетерпеливой мамаши, договаривающей фразы за своего заикающегося ребеночка,— Мэтта пока нельзя пускать в дело — чтобы он не напортачил.
Лэвендер, потупившись, разглядывал свои ботинки, и Грейс разгадала его план — он, по-видимому, собрался хорошенько нагреть руки на нездоровом интересе публики, только и ждущей возможности поглазеть на известного киноактера, когда тот, не долечившись, с чудовищным риском для здоровья, вернется на экран. Грейс, разумеется, считала, что Мэтт пока не готов для съемок, и даже порадовалась, что Дон, пусть и не лучшая в мире медсестра, тоже пришла к такому выводу, и уж неизвестно, какими средствами, но, пусть хотя бы временно, пыталась убедить Майкла Лэвендера отказаться от этой затеи. Лэвендер, как дурачок, только кивал, пока Дон подробно объясняла, как «они сочли разумным» не пускать Мэтта в работу, пока тот более или менее не поправится.
—Мэтту это, конечно, не понравится,— сказал Лэвендер.— Я столько лет пахал, чтобы пробить для него роль такого масштаба. И если сейчас мы от нее откажемся, у нас может все рухнуть. Поэтому нам не следует торопиться в принятии решения, тут надо все хорошенько обдумать.— В последней фразе Грейс уловила отголоски все той же, видимо, накрепко прижившейся в мозгу Лэвендера идеи, с которой он, судя по всему, до сих пор мучительно боролся.
—Думаю, это мудрое решение,— сказала Грейс, хотя ей очень хотелось воспользоваться приглашением Мэтта и попасть на съемочную площадку.— Он, конечно, будет расстроен, но потом, уверяю вас, скажет спасибо.
Грейс больше десятка лет проработала медсестрой, но еще никогда не видела ничего подобного. С десяти утра и до глубокой ночи двери в «хоромы Паваротти» были закрыты. Только пять человек были допущены вовнутрь, где, судя по всему, проводилось какое-то совещание. Грейс не попала в эту группу избранных, куда вошли Лэвендер, Фред Хирш, Джуди Путнэм, доктор Дэрэс и Иветта Соффиан, глава отдела по связям с общественностью Манхэттен хоспитал. Все это высокопоставленное сборище, уместное скорее в случае скоропостижной смерти важного пациента, оказалось здесь, как выяснилось, из-за того, что этот «важный пациент» маленько закапризничал.
На предложение Лэвендера закрыть «важного пациента» — чтобы тот должным образом выздоровел — Мэтт Коннер отреагировал весьма бурно. Из коридора Грейс слышала крики и звон разбитого стекла. По звукам она поняла, что ваза расколота вдребезги, а кресло перевернуто. Она помчалась на весь этот шум из сестринской и, прибежав, увидела, что Мэтт, в одних боксерских трусах, стоял посреди больничной палаты и, тыча пальцем в Майкла Лэвендера, орал на него. Тот сидел на краешке постели, опустив голову и теребя на переносице очки.
—Мэтт!— позвала его Грейс.
Мэтт посмотрел на нее и замер, словно узнал, но не до конца.
Лэвендер сразу встал и отвел Грейс в сторонку.