— и я, конечно же, влюбилась в него. Втрескалась по уши.
Черри удивленно смотрела на начальницу.
—И вы поддались чувствам?— спросила она.
Но Кэти уже спохватилась. Она не была готова к дискуссиям подобного рода и не могла взять в толк, что вообще могло заставить ее пуститься в такие несвойственные ей откровения. Но отступать было ниже ее достоинства, поэтому она продолжала:
—Такими вещами я вообще-то предпочитаю ни с кем не делиться, но, поскольку мы тут одни, я скажу. Да, я позволила более взрослому и мудрому женатому мужчине соблазнить меня. А когда он разорвал наши отношения, мне было так плохо, что мне пришлось бросить работу и перейти в другую больницу.
—Как это ужасно!— сказала Черри, вытирая слезы.
—Да, можно назвать это ошибкой молодости. Но твоя ситуация немножко сложнее.
Черри была готова согласиться с таким утверждением, но оно напомнило ей о глобальной несправедливости произошедшего.
—Но это же нечестно!— воскликнула она.— Нечестно, что я ушла с работы, а он — нет!
—Хочу напомнить тебе,— сказала Кэти, словно оправдываясь,— что никто не заставлял тебя это делать.
—Да, но никто и не остановил меня,— обиженно заметила Черри.
Этих слов было достаточно, чтобы вернуть Кэти в ее начальственное кресло.
—Каждый сам выбирает себе дорогу,— сказала она, не столько обиженная, сколько озадаченная последним заявлением Черри.— Хотя не стоит даже говорить, что мы с удовольствием возьмем тебя обратно. Что касается меня, то я считаю, что ты можешь приступить к работе уже завтра.
—Это вы. А он?— не скрывая беспокойства, спросила Черри.— Я не могу вернуться, пока он здесь. Я просто не могу!..
—У нас в больнице есть другие отделения, куда тебя с удовольствием возьмут.
—Нет,— сказала Черри решительно, к их обоюдному удивлению.— Не пойду я ни в какие другие отделения! Это он пусть уходит! Пусть его уволят, пусть лишат лицензии!— В глубине души Черри не желала Рику потерять карьеру, но при одном только воспоминании о его предательстве все само становилось на свои места. Теперь стало ясно, что он совсем не любил ее и сознательно принес в жертву.
—На вашем месте я бы не стала рассчитывать на то, что доктора Нэша уволят,— заметила Кэти.— Хотя он заслуживает этого. Эта больница устроена так же, как и любое другое заведение,— никакой ответственности среди верхушки, а простые люди подставлены под удар.— Было прямо-таки странно слышать такое признание от женщины, которая буквально надышаться не могла на Манхэттен хоспитал и никогда не уставала петь дифирамбы родной больнице.
—Я не понимаю, куда вы клоните,— сказала Черри.— Хотите сказать, что вы ничего не можете поделать?
—Черри, я буду с вами предельно откровенна. Доктор Нэш является жизненно важной, неотъемлемой частью этого отделения. Он первый претендент на смену доктору Хиршу. А эта ситуация могла бы оказаться крайне губительной не только для нашего отделения, но и для репутации больницы в целом.
—Так вас только это беспокоит?— воскликнула Черри, которая в своем гневе почувствовала себя настоящей безработной и теперь могла смело бросить вызов начальнице, всегда вызывавшей у нее страх.
—Позвольте мне закончить,— сказала Кэти, подняв руку.— А я хотела сказать вот что: наша работа медсестер заключается в том, чтобы оказывать пациентам наилучший уход. Если каждая медсестра будет уходить с работы после смерти пациента, произошедшей из-за медицинской ошибки, то у нас почти не останется медсестер. Система в целом далека от совершенства, я даже не считаю, что об этом стоит упоминать, но наша задача в том, чтобы улучшить жизнь людей, несмотря ни на какие условия этой жизни. Это основное. И я думаю, мистеру Донахью все равно, кто из нас — вы, я или доктор Нэш — совершил эту ошибку. И другим пациентам, что находятся сейчас на больничных койках, тоже все равно. А вот они — как раз то, что является главным для нас. И мы не должны об этом забывать.
Слова Кэти Черри восприняла спокойно — так или иначе, она понимала, что жизнь пациента важнее ее личной маленькой войны за справедливость. Ей вспомнилась Грейс, ее тринадцатилетняя работа в больнице на грани самоотречения, когда человек не замечает ни переработки, ни превышающей всякие рамки загруженности, ни ничтожности заработной платы, ни отсутствия должного уважения.
Подумав, Черри сказала:
—Я хочу вернуться, но в одном отделении с Риком я работать не могу. Тут все ясно — или он, или я.— Она взяла со стола скандальную бумажку и потрясла ею в воздухе: — Вот этого по идее достаточно, чтобы во всем разобраться и навести порядок. Вопрос только в том, есть ли здесь кто-нибудь, кто готов предпринять что-то по этому поводу.
—Я обязательно буду обсуждать это с доктором Хиршем, но вы, Черри, имейте в виду, что какая-то бумажка не решит проблем. Одной бумажки недостаточно. И если вы хотите стать Эрин Брокович, то приготовьтесь к внутреннему расследованию, а возможно, даже и к настоящему судебному разбирательству.
Черри озадаченно прикусила нижнюю губу. Она не хотела прослыть героиней, не хотела судебных разбирательств, а пуще всего она не хотела снова встретиться с Риком.
—Позвольте спросить вас кое о чем,— сказала Кэти.— Доктор Нэш знает о том, что вы нашли эту бумагу?
—Думаю, знает. И наверное, с ума сходит, гадая, как я могу ее употребить. Я не удивлюсь, если он сейчас ворвется в этот кабинет.
Кэти надела очки.
—Значит, вот что я вам предлагаю, Черри. Идите сейчас домой и обо всем хорошенько подумайте. А потом, если вы так решите, приходите утром, и мы разберемся с вашими бумажными вопросами. Я понимаю, что вы не хотите видеться с доктором Нэшем, но, как я уже сказала, дело не в нем. Дело в пациентах. Дело всегда только в пациентах. Вы меня поняли?
Черри кивнула, но в душе твердо знала, что возвращаться не намерена.
32
Едва ступив за порог, Черри сразу поняла: дома кто-то есть. Сквозняк на кухне означал, что дверь на веранду открыта — только с залива могло задувать такой прохладцей. И это было весьма странно, потому что Джоанна ненавидела холод. Может, просто проветривает?
Через кухню Черри прошла в гостиную, откуда застекленная дверь вела на веранду. Как Черри и ожидала, дверь была открыта, и в шезлонге кто-то сидел. Черри даже испугалась, когда пригляделась и узнала со спины Грейс — ее изящную шейку и каштановые волосы, стянутые в хвостик. От неожиданности она испугалась — словно увидела привидение. Откуда здесь взяться Грейс? Не могла же она вернуться на две недели раньше.
В застывшей фигуре Грейс ощущалась какая-то скованность и напряженность — завернувшись в синий фланелевый плед, Грейс сидела в шезлонге и смотрела на залив. Черри сразу поняла: случилось что-то ужасное, поэтому, ступив за порог веранды, осторожно окликнула подругу:
—Привет!
Грейс повернула голову, и по ее лицу Черри сразу догадалась: что-то не так. Но она не подала виду, решив, что подруга сама все расскажет, если сочтет нужным.
—Привет!— сказала Грейс, сначала оживившись, но на смену радости тут же пришла печальная и вымученная, хотя и добрая улыбка.
—Что-то ты рано вернулась,— как ни в чем не бывало заметила Черри.
—Ну, не так уж и рано,— сказала Грейс и снова улыбнулась, но Черри видела, что улыбка дается ей с трудом.— Ну а ты как?
—Я — отлично,— сказала Черри, сгорая от нетерпения узнать, что произошло в Техасе (явно что-то нехорошее), но еще больше сгорая от желания рассказать Грейс, что произошло в квартире Рика.
Черри вообще вдруг почувствовала какое-то несказанное облегчение — и не только потому, что Грейс, чье присутствие всегда вселяло в нее уверенность и чье мнение она всегда высоко ценила, была дома, а еще и потому (только что она это поняла), что с души ее свалилась страшная тяжесть. Упорство, которое она проявила, защищая себя, конечно, не могло вернуть к жизни мистера Донахью, зато оно изменило ее отношение к самой себе. К ней вернулось что-то очень важное — сама жизнь к ней вернулась. И она была даже благодарна Рику за то, что эта история помогла ей раскрыть себя.
И она поведала Грейс обо всем, что с ней произошло, включая разговор с Кэти.
Грейс, радуясь возможности отвлечься от собственного горя, очень внимательно слушала, как Черри сбивчиво и возбужденно пыталась облечь клубок противоречивых эмоций в связный рассказ. И действительно, разве сможет теперь Черри спокойно посмотреть Рику в глаза? Разве сможет она вернуться на работу, зная, что обязательно столкнется там с ним? Ведь это будет не просто неловкость, а самая настоящая боль. Ведь она любила Рика и, возможно, до сих пор еще любит.
—Но самое странное, что я чувствую себя вроде как виноватой из-за того, что пошла к Кэти,— сказала Черри.
—Виноватой?!— удивилась Грейс.— Ты шутишь? С какой стати ты должна чувствовать себя виноватой?
—Ну хорошо, может быть, не виноватой, просто я знаю, что карьера для Рика — это все. Конечно, он просто защищал ее, когда подменил эту карту. А я просто вовремя подвернулась ему под руку — оказалась самым удобным вариантом, козлом отпущения.
—Ты себя-то слышишь?— В порыве возмущения Грейс чуть не вскочила с кресла.— Ты уже готова его оправдать! Ты уже забыла, как он с тобой поступил! Этому нет и не может быть прощенья! Он обманул тебя. Он лгал тебе. Он принес тебя в жертву. Да, да, вот эти все мерзости он сделал, и не пытайся найти им какое-то разумное объяснение!
—А я и не пытаюсь. Я не пытаюсь оправдать, я просто пытаюсь понять.
—Я понимаю, и мне жаль, что такое приключилось с тобой,— сказала Грейс.— Но хорошо, что правда выплыла на поверхность,— лучше сейчас так, чем потом вообще никак.
Черри кивала. Все, что говорила Грейс, было правдой. И самое интересное, что Черри уже давно подозревала Рика. Она знала, что ничего не проворонила, когда читала медицинскую карту,— просто не могла утверждать с уверенностью, что Рик мог перейти грань и отважиться на такое. Такое она могла бы ожидать от него в самую последнюю очередь. И тем не менее все это время ее мучили какие-то смутные вопросы, которые она не могла даже облечь в какую-то конкретную форму, выразить словами, но которые тем не менее существовали. Это звучало примерно так: как такое вообще могло случиться? И поэтому она принимала от Рика подарки, не понимая, что он просто пытается облегчить совесть и загладить свою вину перед Черри.