[38].
Старейшины благословили наши отношения, и мы даже начали говорить о том, что поженимся после окончания колледжа. Я получу диплом психолога и смогу работать в качестве консультанта, одновременно продолжая писать, а Сэнди продолжит учиться, чтобы получить степень магистра в сфере общественной деятельности.
Я представлял, что мы будем жить в маленьком домике с угловым рабочим кабинетом, где я мог бы писать фантастические рассказы и романы после обеда. У нас будут кошки, мы будем преподавать в престижном колледже и будем вместе, пока смерть не разлучит нас.
Возможно, так бы оно все и было, но жизнь моя сложилась иначе.
Карьера моего отца в ITT закончилась так же, как и всегда: его уволили, обвинив в пьянстве и агрессивном поведении. Я боялся, что нам придется снова переезжать, но на тот момент даже отец понял, что устал мотаться туда-сюда по стране. Деньги, которые он получил при расчете, отец использовал для постройки портативной машины для пластикового литья, как раз такой, о которой я говорил ему еще в Техасе. Теперь оказалось, что это была его гениальная идея. Он открыл мастерскую по производству пластиковых стоматологических изделий в районе промышленных складов, в условиях невообразимой антисанитарии. В последующие месяцы он частенько пользовался отговоркой о собственном бизнесе, чтобы путешествовать по стране и «консультировать покупателей». Мы все хорошо знали, что происходило на самом деле. Отец словно прочитал книгу о похождениях Казимира и завел несколько любовниц в разных частях страны, и ни одна из них не знала, что у него были жена и дети.
Чтобы оплачивать учебу в колледже и свои расходы на жизнь, я начал работать на полставки в городской библиотеке Чула-Висты. Основными моими обязанностями было расставлять книги и «шикать». По вечерам библиотека превращалась в место, где местные качки пытались клеить девчонок. Если они начинали шуметь или буйно себя вести, я должен был на них шикать, а то и попросту выпроваживать их из библиотеки. Да-да, я работал вышибалой в библиотеке. Но, надо сказать, в этом деле я был плох.
Я был ростом под два метра, но тощим, как карандаш, поэтому корчить из себя крутого вышибалу перед крепкими ребятами, играющими в футбол, было просто нелепо. Каждый раз, когда я пытался их утихомирить, в ответ неслись вполне реальные угрозы, типа: «Смотри по сторонам, когда вечером на улицу выходишь, урод!» Но ничего так и не случилось. Ну, ровно до того момента, когда мне пришлось выгнать из библиотеки четырех парней, которые курили травку в дальнем конце читального зала и из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя внимание нескольких девушек, которым такое внимание совсем не нравилось.
После того как библиотека закрылась, я зашел в круглосуточное кафе, пока ждал свой автобус. У стойки я заказал кофе и только тут заметил тех самых четверых парней из библиотеки. Они зло смотрели на меня и о чем-то переговаривались. Я сделал вид, что не заметил их, а сам то и дело проверял время на часах, чтобы совместить время прибытия автобуса с моментом выхода из кафе, чтобы минимизировать вероятность конфликта. Когда до прибытия автобуса оставалось минут десять, я встал и прошел в туалет, а когда вернулся, их уже не было.
Я выглянул на улицу, чтобы проверить, не поджидают ли они меня снаружи, но там их тоже не было. Я вздохнул с облегчением и допил свой кофе.
Поставив чашку на стол, я увидел на дне маленький квадратный кусочек бумаги, размером миллиметров шесть, который плавал в остатках кофе. Мне сразу стало ясно, откуда он там взялся.
К тому времени у меня уже было достаточно знакомых неформалов, чтобы с первого раза узнать марку кислоты.
Маркой называется маленький кусочек бумаги, прокапанный ЛСД и запечатанный сверху желатином. Для них использовался один из самых дешевых и наиболее сильных видов кислоты, в которую иногда добавляли стрихнин для усиления физического эффекта. Я много раз курил травку, но никогда не пробовал более серьезные наркотики. Я понятия не имел, сколько ЛСД было на марке, была ли это средняя доза или такая, что может снести мне голову. Последний вариант был наиболее вероятным, потому что настроение очень влияет на то, каким будет трип, а я был в полном ужасе. Если я обращусь за помощью, то приедет полиция, и я был уверен, что полицейские не поверят моим объяснениям, ведь парней, что подложили мне наркотик, уже не было, а их имен я не знал. Доказательств моей невиновности нет, и тогда копы арестуют меня за употребление наркотиков, а это уж точно не входило в мои планы.
По моим расчетам, у меня оставалось около двадцати минут до того, как кислота начнет действовать. Автобус придет через пять минут, а через пятнадцать я буду дома. Сестры уже будут спать, отец был в отъезде, а мать начала принимать снотворное, так что она не услышала бы, даже если F-16[39]приземлился бы на крыше дома. Я был уверен, что все будет нормально, если мне удастся добраться до дома до начала галлюцинаций.
Я МНОГО РАЗ КУРИЛ ТРАВКУ, НО НИКОГДА НЕ ПРОБОВАЛ БОЛЕЕ СЕРЬЕЗНЫЕ НАРКОТИКИ. Я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛ, СКОЛЬКО ЛСД БЫЛО НА МАРКЕ, БЫЛА ЛИ ЭТО СРЕДНЯЯ ДОЗА ИЛИ ТАКАЯ, ЧТО МОЖЕТ СНЕСТИ МНЕ ГОЛОВУ.
Я уже заходил в дом, когда заметил, что мои руки стали в несколько раз длиннее обычного. В квартире стало светлее, а цвета приобрели сочную и резкую яркость. Я вдруг почувствовал сразу четырех себя в голове, каждый из которых говорил одновременно с другими.
Я слышал голос логики, испуганный голос, голос «Ух ты, ты только глянь!», и холодный мрачный голос «Ты умрешь», который явно доминировал над всеми остальными. Стрихнин вызывал непроизвольные сокращения и спазмы мышц, внося свою лепту в состояние паники.
Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться, но от этого стало только хуже. В голове теннисными мячиками скакали тысячи параноидальных мыслей, они концентрировались, набирали энергию и лазерными лучами пытались выстрелить из моих глаз. Я не мог сидеть спокойно. Мне хотелось содрать с себя кожу, но вот только я не был уверен в том, что мне понравится то, что я найду внутри.
На шум, который я поднял, вышла Тереза. Много позднее она рассказала, что галлюцинации вызвали сильнейший приступ паники, и мне казалось, что веки заворачивались вокруг глазных яблок. Я кричал, что не могу открыть глаза, а они были широко открыты и смотрели куда-то в пустоту, чем сильно напугал ее.
Я был в ужасе, но не хотел, чтобы Сэнди узнала обо всем, и поэтому позвонил Кати и как смог объяснил, что случилось. Она не могла приехать сама, но обещала прислать кого-нибудь как можно скорее. А еще она сказала, что если я почитаю Библию, то это может меня успокоить. Как нарочно, я открыл Библию на Второй Книге Царств 12:31, где описываются мучения и пытки мужчин, женщин и детей Аммонитских.
– А народ, бывший в нем, он вывел, – громко начал читать я. – И положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи…
– Новый Завет! – кричала Кати в трубку, а мой голос поднимался все выше и выше, добираясь до немыслимо высоких октав истерики. – Новый Завет, Новый, не открывай Старый Завет!
Каждое слово имело сотни значений. Слово серый не просто означало цвет, но и говорило о его интенсивности, оно погружало в контекст. Оно одновременно говорило и о серости морской пены и камня, и о сером цвете лица больного человека, и о серых кардиналах, плетущих интриги. Я удивлялся богатствам и разнообразиям значений одного слова, и тут же на меня накатывали эмоции, вызванные следующим, они меняли значения первого слова и снова возвращались назад, чтобы изменить и второе слово тоже. Каждое предложение становилось калейдоскопом изменяющихся смысловых конструкций и метафор, причем таких изысканных, что приходилось останавливаться после каждого слова, чтобы понять весь его глубинный смысл, и только потом уже переходить к следующему.
ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ КИСЛОТНЫЙ ТРИП НАВСЕГДА МЕНЯЕТ РАБОТУ МОЗГА, ПОЭТОМУ-ТО ОНА ТАК И НРАВИТСЯ МНОГИМ ЛЮДЯМ ИСКУССТВА, ВЕЧНО ПРЕБЫВАЮЩИМ В ПОИСКАХ ТОГО, КАК УСИЛИТЬ СВОЕ ВОСПРИЯТИЕ, ИЛИ ПРОСТО ЖЕЛАЮЩИМ ВЗГЛЯНУТЬ НА СВОЮ РАБОТУ ПО-НОВОМУ.
Наконец приехал приятель Кати и стал включать музыку и задавать мне вопросы типа: «Эй, а что ты видишь сейчас?», чтобы отвлечь меня от кошмаров. Это было очень важно, потому что если я начинал думать о том, что я вообще-то под кислотой, то тут же впадал в панику. Но если у меня получалось переключиться на мысли в духе «А что вообще значат слова „внутри“ и „снаружи“, что-то я об этом ни разу и не задумывался», то все становилось более-менее сносным.
Уже светало, когда я наконец почувствовал, что снова возвращаюсь в свою телесную оболочку. Недолго думая, я рухнул в кровать и проспал следующие двенадцать часов. Через несколько дней я сидел и занимался в библиотеке колледжа, когда все вокруг начало становиться странным. Поняв, что у меня случился флешбэк, я спрятался за книжными стеллажами в отделе современной физики, справедливо полагая, что если кто из студентов и появится здесь, то только под дулом пистолета.
Несмотря на то что мой опыт с кислотой обернулся настоящим кошмаром, благодаря ему я смог понять, как мозг переключается сам на себя во время психического или шизофренического коллапса. Один-единственный кислотный трип навсегда меняет работу мозга, поэтому-то она так и нравится многим людям искусства, вечно пребывающим в поисках того, как усилить свое восприятие, или просто желающим взглянуть на свою работу по-новому. Я не могу с уверенностью утверждать, что качество моих рассказов стало выше, потому что механизм оценки, которым я пользовался до этого, тоже претерпел изменения, но чувствовал эту разницу.
Если раньше я писал поверхностно, то теперь старался глубоко вникать в каждую идею и каждую теоретическую концепцию, открывая новые и неожиданные значения.