Мы отправились в безлюдный район города, где он посадил меня за руль своей машины. К концу нашего занятия он выглядел таким бледным и смертельно испуганным, что я такого в жизни не видел, и с тех пор ни он, ни я ни разу не пробовали повторить[43].
Мои другие недостатки, такие как стеснительность и отсутствие социальных навыков, снова проявились, когда Элизабет Чатер, наша преподавательница по научно-фантастической литературе, дала нам задание написать по короткому рассказу и прочитать в аудитории перед другими студентами. Пребывая в полном ужасе, я написал самый короткий рассказ в своей жизни, в нем было всего пять страниц. Если бы я мог просто поставить на странице точку и назвать рассказ «Точка», то именно так бы и сделал.
Когда наступила моя очередь, я предстал перед сокурсниками с красными щеками и обливаясь пóтом от страха.
Я глотал слова, запинался, старался быстро произносить фразы, которые превращались в бессвязную галиматью.
– Громче! – крикнул кто-то с задних рядов. Я что есть силы старался побороть страх, но ничего не помогало, понять мою речь становилось все сложнее и сложнее.
Я успел прочитать только половину рассказа, когда миссис Чатер положила руку мне на плечо. «Все в порядке, – сказала она. – Этого вполне достаточно, ты можешь сесть».
Я чувствовал себя униженным и злым на самого себя.
Чтобы добиться в жизни того, чего я хотел, требовалось преодолеть то, что меня пугало. Я ведь снова и снова возвращался на улицу, где меня едва не убили, только потому, что в ином случае страх полностью завладел бы моей жизнью. Вот и здесь было то же самое.
Поэтому летом я записался на программу профориентации для студентов, где только что поступивших сначала заставляли проходить утомительную процедуру регистрации, и только потом начинались консультации на тему выбора академической программы и профессии.
К концу дня студенты собирались в группы по двадцать-тридцать человек, и каждый из нас вел одну из групп на экскурсию по кампусу. Перспектива разговора с большой группой незнакомых мне людей приводила меня в ужас, и поэтому первые три недели каждое утро начиналось с того, что меня тошнило. Но и блевать вечно не выйдет, рано или поздно и это заканчивается. К началу четвертой недели я уже мог говорить на публике, не чувствуя при этом ни стеснения, ни страха. Я все еще продолжал нервничать, стоя перед группой абитуриентов (я до сих пор нервничаю в подобных ситуациях), но это нормально: ведь я не должен был быть самым лучшим, я просто должен был сделать то, что нужно.
К осени 1976 года я прошел достаточно курсов, чтобы получить степень бакалавра, но это достижение сопровождалось ощущением некоторого разочарования, так как выпуск планировался на ноябрь, а это значило, что никакой выпускной церемонии не будет. Но еще хуже было то, что я остался без гроша в кармане. Мне так и не удалось продать ни одного рассказа, что давало моему отцу повод от души поиздеваться над моими планами и мечтами.
«Если бы ты действительно хотел продать что-то, то ты бы уже давно это сделал».
«Ты хочешь закончить жизнь на улице, выпрашивая деньги у прохожих?»
«Когда ты наконец перестанешь заниматься чепухой и займешься поиском нормальной работы?»
А вот и самое популярное: «Ты ведь простой парень с улицы, что ты о себе возомнил? Ты что, думаешь, ты Хемингуэй какой, на хрен?»
А вот это был действительно серьезный вопрос. Кем я, черт возьми, себя возомнил? Неужели, я себя обманывал?
Что еще хуже, отец требовал, чтобы я сразу же поступал в магистратуру, чтобы он мог похвастаться перед родственниками. Но в этом случае все время, энергия и деньги уходили бы на учебу, и это не позволило бы мне писать в полную силу, я бы физически не справился. Более того, степень магистра по психологии мало что значила сама по себе, так что пришлось бы получать докторскую степень, чтобы хоть как-то оправдать все затраты, а это значило бы, что придется отложить все, что связано с писательством, на долгие пять лет.
Работа в библиотеке и студенческие займы позволили мне переехать в крошечную квартирку на Чероки-авеню в городке Эль-Кахон, но мои сестры все еще жили с отцом. Если я откажусь учиться дальше, то это может плохо сказаться на их пребывании в родительском доме. Мне нужно было придумать что-нибудь, чтобы потянуть время, пока писательская удача не повернется ко мне лицом.
МНЕ ТАК И НЕ УДАЛОСЬ ПРОДАТЬ НИ ОДНОГО РАССКАЗА, ЧТО ДАВАЛО МОЕМУ ОТЦУ ПОВОД ОТ ДУШИ ПОИЗДЕВАТЬСЯ НАД МОИМИ ПЛАНАМИ И МЕЧТАМИ.
Решение пришло, как всегда, неожиданно. Отец хотел, чтобы я получил второй диплом, но разве это должен быть диплом магистра? Я ведь прошел почти вдвое больше курсов, чем требовалось, так что мог претендовать на второй бакалаврский диплом в социологии, философии или литературе.
Мне больше нравился вариант диплома по философии, потому что было бы проще убедить отца на второй диплом в какой-то смежной с основной области. Но даже если я смогу убедить его, что вторая степень бакалавра – это тоже хорошо, то я получу всего лишь короткую передышку. Курсовую работу для второго диплома я легко мог написать уже в следующем семестре, а потом передо мной возникла бы все та же дилемма.
Я не ждал ничего нового от следующих шести месяцев своей жизни, вряд ли они внесли бы разнообразие в то, что уже произошло за последние четыре года, но все же надеялся, что смогу изменить стандартный ход событий. Хоть и пришлось потрудиться, но я все же убедил отца в том, что мне стоит получить второй диплом бакалавра по социологии. Вскоре после этого я получил записку от Билла Вирчиса из колледжа Саутвестерна с просьбой зайти к нему на кафедру. Я решил, что он хочет спросить, не могу ли я написать еще одну пьесу, которую пришлось бы писать бесплатно, как и все остальные до того.
Как выяснилось, я ошибался. Вирчис хотел нанять меня для написания пьесы.
Каждое лето Саутвестерн-колледж ставил детскую пьесу из нескольких актов для школьников со всего округа Сан-Диего, которых привозили на место в автобусах.
В тот год Билл хотел поставить версию «Белоснежки», которая напоминала бы диснеевский мультфильм, но в то же время была бы актуальной и смешной. Вот он и вспомнил обо мне.
Я спросил, сколько он готов заплатить за работу.
Билл улыбнулся.
– Джо, у меня сто баксов в бюджете, больше нет.
Сумма в сто долларов была на сто процентов больше той суммы, что мне удавалось заработать своим пером, поэтому я с радостью сказал ему: «Да!» Мы пожали руки, и тут я понял, что весь дрожу. Господи, наконец-то нашелся хоть кто-то, кто заплатит мне за мою работу! Еще на прошлой неделе я был в полном отчаянии из-за того, что за 22 года жизни пока ничего не заработал. Но то, чего никогда не случалось раньше, наконец-то случилось! Охренеть!
Когда я, замерзая, шел по пустынному кампусу, на доске объявлений я заметил флаер с рекламой выступления известного израильского фокусника Ури Геллера, которое должно было состояться через пару дней. Я слышал, что Геллер может сгибать ложки силой мысли, и мне было интересно, правда ли это. Будет отличный способ отпраздновать мою первую работу. Тем более у меня сохранился пропуск на территорию колледжа, который давал мне право посетить мероприятие бесплатно.
Дождливым октябрьским вечером я приехал на его выступление, причем приехал даже раньше, чем нужно, из-за дурацкого расписания автобусов. До начала оставался примерно час, и я, чтобы не стоять под дождем, уговорил охранника впустить меня внутрь театра, где случайно услышал, как пресс-секретарь сказала журналистке с местного радио, что после шоу Геллер даст неформальную пресс-конференцию и будет отвечать на вопросы.
Пресс-конференция? Вопросы?
Погодите-ка… а что, кажется, ведь за интервью тоже платят? Что, если я напишу об этом всем статью?
Набравшись смелости, я представился пресс-секретарю внештатным журналистом издания San Diego Reader, бесплатной еженедельной газеты для студентов и преподавателей колледжа, и спросил, могу ли я взять интервью у мистера Геллера. Я был уверен, что она вмиг раскусит меня, но народу в фойе было много, ее все время кто-то отвлекал, и поэтому она даже не попросила меня показать журналистское удостоверение.
– Приходите за сцену после выступления. У вас будет двадцать минут.
После выступления, которое, кстати, вовсе не было убедительным, я отправился за сцену и взял у Геллера интервью, записывая ответы на обратной стороне программки, а потом поспешил домой, где и написал статью на пять страниц.
На следующий день я отправился в офис San Diego Reader, надеясь поговорить с редактором, но сотрудница ресепшна не пустила меня дальше входной двери.
Секретарша попросила меня оставить статью, сказав, что кто-нибудь из редакторов обязательно со мной потом свяжется. Я положил конверт на стопку входящей корреспонденции и пошел домой. Я был уверен, что на этом все и закончится.
Я ПОНЯЛ, ЧТО ЕСЛИ МНЕ УДАСТСЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СВОИ НАВЫКИ В ЖУРНАЛИСТИКЕ, ТО Я СМОГУ ЗАРАБАТЫВАТЬ ДЕНЬГИ НА ЖИЗНЬ И ОДНОВРЕМЕННО ПРОДОЛЖИТЬ РАБОТУ НАД ПРОЗОЙ.
Мне позвонили на следующий день и предложили купить статью за сумму, достойную разве что короля: они предлагали 15 долларов. Но мне было плевать, сколько там они предлагают. Спустя долгие годы попыток продать свои работы мне заплатили за мои писательские труды уже во второй раз за две недели!
Я не обналичивал тот чек от Reader месяцами, потому что мне нужно было иметь при себе предметное доказательство того, что я зарабатываю деньги.
«Ну, это уже кое-что да значит, – сказал я сам себе, рассматривая чек. – Вот так все и начинается».
Я понял, что если мне удастся использовать свои навыки в журналистике, то я смогу зарабатывать деньги на жизнь и одновременно продолжить работу над прозой. Но