не хотели, чтобы их сериалы заканчивались. В качестве примера вспомните о «Главном госпитале», съемки которого начались в 1963 году и до сих пор продолжаются. В сериалах было не принято показывать значительные изменения и развитие персонажей. В конце каждого сезона и каждого сериала персонажи должны были оставаться такими же, какими и были в самом начале, за исключением ничего не значащих изменений. Особенно характерно это было для фантастических телесериалов, в которых плохой парень, герой, крутой чувак, комический персонаж и прочие ключевые роли как появлялись в начале, так и оставались такими же до самого конца.
Я же хотел, чтобы в нашем сериале герои менялись вместе с окружавшим их миром. Хотел показать, что, несмотря на личные обстоятельства и возраст, мы можем изменить все то, что кажется нам неизбежным последствием нашего опыта. Несмотря на то что «Вавилон-5» рассказывал зрителям об исследовании космоса, войнах, взлетах и падениях целых империй, в его композиционном центре стояли вопросы личного выбора, его последствия и способности взять на себя ответственность за эти последствия. Будут ли наши герои следовать своим этическим принципам, если вдруг столкнутся с серьезными трудностями, или просто сделают так, как будет проще и удобнее? Казалось бы, как могут их личные, малые решения привести к событиям вселенского масштаба, которые определяют развитие действий в сериале?
Для того чтобы воплотить все это в жизнь, мне нужно было разрушить устоявшиеся представления зрителей о том, что такое научно-фантастический сериал.
Мне хотелось, чтобы зрители изначально восприняли наших героев и их характеры так, как все они описываются в начале сериала (положительный и отрицательный персонажи, комический персонаж, герой и т. д.), то есть так же, как и в случае с любым другим фантастическим сериалом. Но затем я могу изменять ход описываемых событий так, чтобы персонажи оказались на ровно противоположной позиции, показывая зрителям, что в любой момент может случиться что угодно и с кем угодно. Например, один из персонажей мог появиться в сериале в образе террориста, полного ярости и с руками по локоть в крови, а потом стать религиозным лидером, который преодолевает свою ярость и искупает прошлые грехи во имя светлого будущего. Другой начинал бы с роли фигляра-шутника, не обладающего никакой властью, но свободный делать все, что хочет, а заканчивал императором с огромной властью в руках, но, увы, уже без права выбора. Командующий станцией «В-5» будет предан своему правительству до тех пор, пока обстоятельства не вынудят его поднять мятеж.
Я ЖЕ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ В НАШЕМ СЕРИАЛЕ ГЕРОИ МЕНЯЛИСЬ ВМЕСТЕ С ОКРУЖАВШИМ ИХ МИРОМ.
Все эти повороты в развитии событий и судеб нужно было держать в строгом секрете и вводить в сериал постепенно и очень осторожно, потому что, несмотря на то что я сообщил «Уорнерам» о планах по созданию пятилетней сюжетной арки (и они сочли это неосуществимой идеей), они предполагали, что персонажи к концу сериала будут примерно на тех же позициях, что и в начале. Если бы они знали обо всех моих замыслах, то никогда бы не одобрили выпуск сериала. Эти условия не оставляли нам большого поля для маневра, ведь если бы зрители быстро догадывались о том, как могут развиваться события, то мы потеряли бы элемент внезапности, а если бы догадались на Warner Bros., то сериал потерял бы меня, это точно.
Работа над первым сезоном «Вавилона-5» продолжалась, но над нами постепенно начали сгущаться тучи.
Все началось с вялого шепотка по углам о том, что что-то было не так с Майклом О’Харой, исполнителем главной роли. Периодически другие актеры и члены съемочной группы жаловались на то, что он позволяет себе делать неподобающие замечания, что он очень нестабильно работает и нередко заводит бессвязные бесконечные беседы. Все более странные сообщения никак не увязывались у меня в голове с образом того Майкла, которого знал я: уважаемого и трудолюбивого актера, который брал на себя ответственную роль лидера как на съемочной площадке, так и в шоу.
Я пригласил его в свой кабинет, чтобы понять, что происходит. Майкл выглядел уставшим после напряженного рабочего дня и взволнованным из-за моей просьбы зайти. Чем больше он говорил, тем больше возрастало мое беспокойство. Вопрос был не в том, что он говорил, а в том, как он это делал. Майкл путался во фразах и предложениях, терял причинно-следственную связь.
Он начинал с «А», тут же переходил к «Б», чтобы без всякой связи переключиться на «В», а потом вернуться к «А», и во всем этом не было никакого смысла. Я знал, как выглядят обдолбанные люди, но это было что-то другое.
А потом О’Хара сказал, что просматривает газеты на предмет адресованных ему секретных посланий, и как только он их расшифрует, все снова встанет на свои места.
Я миллион раз слышал фразу «кровь застыла в моих жилах», но только в тот момент понял, каково это.
Майкл также сказал, что получает шифрованные секретные послания через телевизионные передачи, что за ним следит ФБР и о том, что иногда он слышит голоса, рассказывающее ему о других людях. Я дал ему возможность поговорить еще, чтобы убедиться, что он не разыгрывает меня и что я действительно слышу именно то, что он говорит, а потом встал и поблагодарил за то, что он нашел время заглянуть ко мне.
РАБОТА НАД ПЕРВЫМ СЕЗОНОМ «ВАВИЛОНА-5» ПРОДОЛЖАЛАСЬ, НО НАД НАМИ ПОСТЕПЕННО НАЧАЛИ СГУЩАТЬСЯ ТУЧИ.
Когда Майкл ушел, я плотно прикрыл дверь и рухнул на стул, низко склонив голову. В голове неожиданно из глубин сознания всплыла фраза, знакомая мне еще со времен, когда я делал дипломную работу по психологии: «параноидально-бредовое поведение».
Я решил поговорить с Майклом, потому что думал, что у него могут быть проблемы с алкоголем или наркотиками. Но проблема была не в присутствии веществ, которые могут изменять сознание, а в их полном отсутствии. Звезда сериала, за съемки которого я боролся в течение пяти лет, был на грани острого психоза. Его не нужно было бранить, его срочно надо было лечить, он нуждался в немедленной помощи.
В конце рабочего дня я зашел к Майклу в трейлер и очень деликатно, но настойчиво попытался объяснить ему, что ему нужно бы сходить к врачу. Он и слушать меня не хотел, сказав, что с ним все в полном порядке.
Он больше всего обеспокоился из-за того, что загадочные они добрались и до меня тоже, и теперь пытаются настроить меня против него.
Я не помню, как долго шел назад, в свой кабинет. Что же мне теперь со всем этим делать?
С точки зрения закона, мы не могли заставить Майкла начать лечение в случае, если он не хочет делать этого самостоятельно. Я не был членом его семьи, и ни один адвокат или доктор не мог насильно отправить его на обследование, поскольку его действия не представляли опасности ни для него самого, ни для окружающих. Самое ужасное, что где-то в глубине души Майкл знал, что был болен. В течение нескольких следующих дней я обнаружил, что были недолгие периоды, когда он мог обсуждать свою проблему, прежде чем снова не соскользнуть в бред и паранойю. Он рассказывал мне о посланиях, которые получал от ЦРУ и ФБР, а когда я говорил, что это не так, то соглашался и кивал головой, но потом вдруг снова начинал говорить о последнем полученном сообщении. Временами он был адекватен, и это говорило о том, что еще не все потеряно. Кроме того, ему мастерски удавалось скрывать свое состояние. Он мог выглядеть вполне нормально, когда перед семьей или на съемочной площадке нужно было изобразить, что все хорошо. Актерский талант помогал ему перевоплощаться перед камерами и мешал нам в попытках оказать ему помощь.
Мы могли бы убрать Майкла из нескольких эпизодов, но этого времени вряд ли хватило бы на то, чтобы врач успел подобрать ему правильный набор лекарств, которые помогли бы при его тяжелом состоянии. Убрать главную звезду на весь оставшийся сезон я тоже не мог.
Оставалось только закрыть проект. Мы могли бы найти другого актера и быстро вернуться к съемкам, чтобы закончить сезон, но для этого надо было просить «Уорнеров» оплатить простой съемочной группы, а это была крайне сомнительная перспектива. Было дешевле закрыть сезон досрочно и выпустить те серии, что уже есть, а это почти гарантированно означало бы полную отмену производства. Так или иначе, я не видел другого выхода. Я ввел в курс дела второго исполнительного продюсера, Дага Неттера, и дождался дня, когда Майкл не был особо занят на съемочной площадке и находился в более или менее вменяемом состоянии.
– Нет, – сказал он. – Ни в коем случае. Не делай этого. Если ты остановишь съемки хотя бы на неделю, «Уорнеры» закроют сериал. Я не хочу, чтобы все эти люди потеряли работу из-за меня.
Мы битый час это обсуждали: я убеждал Майкла в том, что у нас не было другого выхода, а он пытался убедить меня в том, что этого делать не надо. В конце концов он рассмеялся и сказал: «Мы оба знаем, что из нас двоих псих – это я, так почему же я здесь единственный, чьи аргументы имеют смысл?»
Мы замолчали. Майкл смотрел в окно, он выглядел бледным, уставшим, но полным решимости. Было уже темно.
Через час все закончат работу и соберутся на парковке, где по уже установившейся традиции устроят пивную пятничную вечеринку.
– Позволь мне поступить следующим образом, – сказал он наконец. – Дай мне попробовать доработать до конца сезона. Если у меня не получится, делай что хочешь:
закрывай сериал, увольняй меня, убивай моего героя, что угодно. Но только не делай этого сейчас, когда осталось снять всего несколько эпизодов. Я знаю, что смогу, клянусь Богом. Дай мне хотя бы попробовать. Ты всегда сможешь вмешаться. Дай мне шанс, чтобы все эти люди не потеряли работу.
«Дай мне шанс». Когда я слышу, как кто-то близкий или дорогой говорит эти слова, я всегда делаю все, что могу, чтобы помочь. Понятно, что, если Майкл сможет закончить сезон так, как он предлагает, будет легче убедить его начать лечение. Я согласился, но предупредил, что при малейших ухудшениях мы сделаем все необходимое, чтобы заставить его пройти курс лечения. Он со мной согласился.